Игорь Фесуненко - Пост Леонардо

• Название: Пост Леонардо
• Автор: Игорь Фесуненко
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1975

В книге рассказывается о жизни бразильских индейцев, о знаменитых братьях Вильяс-Боас, посвятивших свою жизнь трудному делу защиты прав индейцев.

Автор в течение пяти лет работал в Бразилии корреспондентом советского радио и телевидения, некоторое время жил в Шингу — районе, который в силу своей недоступности позволил индейским племенам сохранить в неприкосновенности древние обычаи. Личные впечатления автора легли в основу книги.

---

В своем репортаже Пинейро Жуниор сообщил: «В Гойании все знают о существовании «мини-аэродрома», находящегося в районе Арагоянии. Знают и о том, что этот аэродром используется не только миссией «Вест-Миньон», но и сотрудниками «Корпуса мира», работающими в Центральной Бразилии».

Газета «Жорнал до Бразил» опубликовала сообщение о том, что в Центральной Бразилии, в районе Кармополиса, где бразильские геологи обнаружили нефть, появился американский лагерь, оснащенный новейшим поисковым оборудованием. Вокруг него расхаживала вооруженная охрана, а на бараке, где разместились самозванные геологи, была вывешена табличка: «Посторонним лицам вход воспрещается». Под «посторонними лицами» подразумевались в данном случае бразильцы.

Еще более поразительный случай поведал пилот одного из бразильских самолетов. Пролетая в районе города Токантинополиса, он попал в аварийную ситуацию. Теряя высоту с поврежденным мотором, летчик, к счастью, обнаружил вдруг неизвестную ему просеку в сельве. Поблагодарив судьбу за этот неожиданный подарок, он стал заходить на посадку и... увидел вдруг, что на полосе показались вооруженные люди. Они показывали ему знаками, чтобы он убирался прочь. И что, если он не послушается приказа, они откроют огонь по самолету. Это был, как выяснилось впоследствии, один из принадлежащих американцам подпольных аэродромов. И летчик вынужден был лететь дальше — бразильский летчик на бразильском самолете, подыскивающий посадочную площадку в этих местах, где стало так трудно найти клочок бразильской земли.

.....Обо всем этом мы вспоминали и спорили, возвращаясь на маленьком «баркрайфте» из Диауарума на пост Леонардо. И когда под крылом показалась мачта рации и серая крыша «конторы», Галон подвел итог дискуссии, повторив фразу, с которой она началась: «Мы не можем сидеть сложа руки, пока индейцы скачут по залежам урана и золотым россыпям...»

Эта мысль, пожалуй, наиболее точно и четко выражает философию большинства бразильских предпринимателей считающих, что с точки зрения Высших, Святых, Первостепенных и Самых Неотложных Интересов Великой Бразильской Нации, будущее которой зависит от освоения Амазонии, судьба обитающих в этом краю индейцев является проблемой по меньшей мере второстепенной. Если вообще является проблемой.

ЧАСТЬ III ТРУДНЫЕ БУДНИ ПОСТА ЛЕОНАРДО

КОГДА В ВОЗДУХЕ СВИСТЯТ СТРЕЛЫ

Высадив нас с Галоном на посту Леонардо, Арналдо, не заглушая мотора, махнул рукой, крикнул: «До встречи в Сан-Пауло!» — и улетел, взяв курс на юг, на Шавантину, где он надеялся заправиться бензином, чтобы добраться до Гойании. А мы отправляемся в лагерь, где застаем Орландо, охваченного бурной деятельностью: он готовит экипаж «Арки» к отплытию. Громадная лодка, уже оснашенная двумя подвесными моторами, нагруженная провизией, ружьями, одеялами, бочками с бензином, застыла, словно приклеенная к зеркальной глади Туатуари. Орландо кричит, командуя, что взять, что оставить, ругается, грозит кому-то, размахивает руками, потом неожиданно начинает смеяться, поддавая ногой под блестящий голый зад какому-нибудь медлительному кайапо или камаюра. Удостоенный такой чести лодырь весело гогочет, горделиво глядя на своих соплеменников.

Услышав щелканье моего фотоаппарата, Орландо оборачивается и предлагает:

— Если не очень устал, то советую съездить с Мейрованом. Он сейчас повезет обед на плантацию.

Я хватаю второй аппарат, заряженный цветной пленкой, и бегу к «джипу», в котором стоит громадный бак с «рис-фасолью», бдительно охраняемый Бенедито Селестино, щупленьким небритым человечком, исполняющим здесь, на Посту, обязанности, как он сказал, скромно потупив глаза, «главного строителя». Повар Сабино приносит ведро воды, Мейрован ставит его рядом с баком и трогается в путь.

Мы выезжаем с территории Поста и направляемся по тропе вдоль реки. Едем лесом, потом пересекаем иссушенную солнцем поляну с громадными муравьиными башнями, снова углубляемся в темную жаркую чащу. «Джип» ныряет по буеракам. На каждом шагу приходится пригибаться, уклоняясь от веток и лиан.

— Нравится вам здесь? — спрашивает Бенедито.

— Да, конечно.

— А как вам показался Орландо?

— Один из самых интересных людей, которых я когда-либо встречал.

— Великий человек, — убежденно говорит Бенедито, покачивая головой в знак согласия с самим собой. — Именно великий. Если бы у нас, в Бразилии, таких, как он, было побольше, тогда бы мы...

Он снова кивает головой и многозначительно морщит лоб.

— Вот вы видели Кокоти, который за ним бегает, как собачка?

— Да.

— Этого Кокоти он от смерти спас: родители видели, что сын помирает, принесли к Орландо, и он три месяца выхаживал его, кормил с ложки, спать клал на свою постель. И Кокоти выжил. Видали, какой стал резвый мальчишка? А Клаудио вы знаете?

— Да, сегодня утром мы вернулись из Диауарума.

— Так Клаудио — тот вообще святой.

— Как это?

— А вот так: святой. Тоже великий человек, но совсем другой. Орландо — шумный, веселый, да? А тот, наоборот, тихий такой, книжки читает. Знаете, сколько у него книжек?

— Видел.

— То-то! Другому столько и за три жизни не прочитать. — Бенедито доверительно наклоняется ко мне и переходит па полушепот. — ...Мне даже кажется, что он немножко... того, а? Как вы считаете?

— И каком смысле «того»?

Слишком много начитался, понимаете? Это же вредно: столько читать, да? Потому он такой грустный всегда. И тихий, да?

— Да нет, я ничего такого не обнаружил.

— Вы думаете? Ну, может быть... Не знаю. А то я иногда гляжу на него, когда он к нам приезжает, и думаю: отчего же это он такой грустный, да?

— А сами вы давно здесь?

— Здесь, на Посту, пять лет, а вообще в сельве — двадцать два.

— Ого! — уважительно удивляюсь я. — И не надоело?

— А почему должно надоесть? Жизнь здесь нормальная. Работы хватает. Я, вы знаете, работу люблю, строить люблю. Где только я не строил: и в Шавантине, и в Кашимбо, и в Арагарсасе, и в Жакареаканге. Тут вокруг, в сельве, все моими руками построено, да? Не вспомнить всего, что строил!

— А как вы попали в сельву?

— А куда мне было деваться: мы же из кабокло, бедняки. Отец мой в штате Сеара пытался как-то устроиться. Но разве можно без земли прожить, да? Знаете ведь, как у нас: хорошие земли все заняты, а соленые, сухие — разве на них проживешь? Вот я и решил податься сюда, в сельву. И дочку с собой взял. Марию, знаете ее, да? Она вместе с Мариной работает медсестрой.

— Здесь, стало быть, лучше, чем в Сеаре? — Конечно! Тут работа всегда есть, и платят за нее так, что на «рис-фасоль» хватает.

— А что делать-то приходится?

— Да все что угодно. Почти весь Пост моими руками выстроен. Мало — выстроен! Постоянно переделывать что-нибудь приходится, чинить. Как ливень с ураганом пройдет, так, глядишь, там крышу снесло, там дверь выбило, там еще что-то случилось. Опять же Орландо — знаете, какой он беспокойный? То ему надо переделать, это надо перестроить, да? Отдыхать некогда, да я и не жалуюсь, я работу люблю. Жалко только, не все у меня получается, что нужно для Орландо: я ведь все на глаз делаю, без расчета, без чертежа. Неграмотный я. Ежели бы мне научиться немного, я бы тогда...

Он умолкает, глядя в плотную спину Мейрована. «Джип», все так же переваливаясь с боку на бок, неторопливо бежит вперед. Мейрован тоже молчит за рулем. То ли прислушивается к рокоту мотора, то ли думает о чем-то своем.

— А индейцы слушаются вас? — спрашиваю я.

— Конечно, слушаются! Они же знают, что я друг Орландо! И вообще, почему им меня не слушаться? Я не строгий, никогда никого из них не обижал, да?

— А бывает, обижают?

— Конечно. Но это не здесь, не в Парке. У нас индейца никто пальцем не тронет. Да и зачем его трогать, индейца-то? Он ведь, индеец, как ребенок: с ним хорошо, и он к тебе хорошо. А ежели его обидишь, тогда...

— Что?

— Тогда все, пеняй на себя. Индеец обиду не забудет. Плохо, однако, то, что он свою обиду может выместить на любом другом белом. Для индейца все мы, белые, одинаковы. Ежели он обижен кем-то из нас, то отомстит первому же белому, который ему на глаза попадется. Поэтому лучше их не трогать, да? Когда с ним, с индейцем, живешь в мире, он лучше белого. Не предаст, не. обманет никогда. Гостеприимный он с нами, с друзьями его: зайдешь к нему в малоку, всегда лепешку протянет, воды даст напиться, живи с ним сколько хочешь, не прогонит прочь. Куском не попрекнет, даже если у самого мало, даже если детишки его голодные ходят. А мы, белые, разве такие, да? Завидуем друг другу, каждый ищет, где для себя найти что-то получше, где урвать побольше, да? Каждый думает только о себе, каждый сам за себя. А индеец? Индеец тоже сам за себя, но он и сам живет, и другим жить дает. В чужие дела не лезет, в чужое добро нос свой не сует. Каждая семья у них сама по себе. Каждый человек сам себе хозяин. Хорошо, да?