Петр Меркурьев-Мейерхольд - Сначала я был маленьким

• Название: Сначала я был маленьким
• Автор: Петр Меркурьев-Мейерхольд
• Жанр: История

---

В 1939 году, когда Мейерхольда арестовали, пятнадцатилетняя его внучка Маша Воробьева стала стучаться во все дубовые и железные двери НКВД, прокуратуры, тюрем, и везде задавала вопрос: "За что моего деда посадили?" Историю "хождений по мукам" Марии Воробьевой (затем Валентей) нужно писать отдельно. Никакие жены декабристов не могут сравниться с этой женщиной. Ее гнали в дверь - она влезала в окно. Она добивалась того, чего не могли добиться жены и дети многих выдающихся деятелей науки, культуры, политики, репрессированных сталинским режимом. (Кстати, об этом можно прочитать практически во всех книгах о Мейерхольде - не историю борьбы за Мейерхольда, нет, об этом Маша не очень распространялась,- но внимательный читатель заметит, что все книги подготовлены, прочитаны, вычитаны М. А. Валентей).

Специальные истории надо писать о том, как проходила реабилитация Мейерхольда; о том, как "пробива лись" установки мемориальных досок в Москве и Ленинграде; о том, как готовились и издавались книги; о том, как освобождалась для музея последняя квартира Мейерхольда - без Маши этого бы просто ничего не было. (Кстати, последнюю точку в истории освобождения квартиры в Брюсовом переулке помог поставить Т. Н. Хренников. Но это уже другая история - история вереницы добрых дел, сделанных нашим великим композитором). Я расскажу только один (едва ли не самый незначительный) эпизод.

Кажется, в 1964 году Маша (естественно, на свои деньги) установила на могиле Зинаиды Николаевны Райх на Ваганьковском кладбище памятник. На нем высечен барельеф Мейерхольда и надпись: "Всеволоду Эмильевичу Мейерхольду и Зинаиде Николаевне Райх". Вдруг Машу вызывают "в инстанцию" и грозно спрашивают:

- Какое право вы имели поставить памятник Мейерхольду там, где он не похоронен?

Реакция Маши - молниеносная:

- А вы покажите мне, где он похоронен,- я там поставлю.

Должен сказать, что взаимоотношения моей мамы - Ирины Всеволодовны Мейерхольд - и ее племянницы, Марии Алексеевны Валентей были не безоблачны. Мать ревновала. Оснований для ревности, по сути дела, не было! Ну кто бы еще так занимался репрессированным Мейерхольдом, как это делала Маша? Да никто! Моя мама, как только ее восстановили на работе (сначала в 1959 году, во Дворце культуры имени Горького, а затем, в 1960 - в Театральном институте), яростно стала вводить мейерхольдовскую биомеханику и вообще его педагогические принципы. Подчас она "забивала" папу, с его приверженностью к реалистической школе Александринского театра (по сути, там расхождений особых не было. Ведь Мейерхольд, воспитанник Немировича-Данченко и Станиславского, сам работал до самой Октябрьской революции в Александринском театре, поставил там свой блистательный "Маскарад", но учеников своих учил уже по более современной методике - до нее не успел дойти Ленинградский театральный институт, в котором преподавали В. Н. Давыдов, Л. С. Вивьен, С. Э. Радлов. Кстати сказать, основателями Петроградского театрального института были В. Э. Мейерхольд и Л. С. Вивьен. И меня всегда очень удивляла в нашей стране, помимо многого прочего, система присвоений имен разным учреждениям. Петербургскую консерваторию основал Антон Рубинштейн, в связи с чем ей присвоено имя Римского-Корсакова. Московскую консерваторию основал Николай Рубинштейн. И именно поэтому она носит имя Чайковского. Ленинградский театральный институт переименовывался неоднократно! Когда-то ему дали имя А. Н. Островского. Потом, в 60-х годах, когда сливали научно-исследовательский институт театра, музыки и кинематографии с учебным заведением - Театральным институтом (логика здесь почти такая же, как если слить горводопровод и облводку), имя великого драматурга потеряли. Гибрид стал именоваться ЛГИТМИК (не правда ли, очень поэтично?). Потом, после смерти великого нашего актера Н. К. Черкасова, когда издавалось постановление "Об увековечении...", внесли в это постановление, помимо памятника, мемориальной доски, улицы, кажется, парохода, еще и институт (хотя ведь в этом же институте учились и Симонов, и Толубеев, и Меркурьев, и Райкин, а уж какие личности там преподавали!). И стал именоваться вуз, основанный Мейерхольдом и Вивьеном, ЛГИТМИК имени Черкасова. А когда рухнула советская власть, то институт, проделав за 80 лет своего существования путь от техникума через училище и институт, превратился в Академию театрального искусства. И уже вторично потерял "имя собственное".

Прошу прощения у читателя за столь пространное отступление. Видимо, старость наступает: начинаю рассказывать - цепь ассоциаций затягивает так далеко, что когда спросишь себя: "О чем это я?", то так и хочется ответить, как у Райкина: "Ах да! Об архитектуре! За наших прекрасных дам!"

Так я действительно хочу сказать: "За наших прекрасных дам!" - то бишь за Марию Алексеевну Валентей-Мейерхольд и ее тетку, мою маму, Ирину Всеволодовну Мейерхольд. Обе они были преданы Мейерхольду. Мама своим творчеством, своей педагогической работой передавала Мейерхольда будущим поколениям; Маша - своей немыслимой энергией, своим бесстрашием, своей одержимостью сделала все для увековечения памяти Мейерхольда, для восстановления его доброго имени. И добилась в этом неслыханных результатов. Собственно, предмета споров у мамы с ее племянницей не было. Но... Пусть читатель сам судит о характерах родственников Мейерхольда, - им есть в кого быть.

МАМА СНОВА РАБОТАЕТ,

А Я НАЧИНАЮ СНИМАТЬСЯ В КИНО

1958 год для меня был годом особенным. Вот не верь в приметы! Этот год я встретил в поезде: в ночь на 1 января ехал в Москву, к Свердлиным. Помню, ранним-ранним утром (поезд пришел в Москву часов в 6 утра) я добрался до Калужской заставы (тогда только-только пустили метро от нынешней "Октябрьской" до "Новых Черемушек". Около дома Свердлиных была станция "Ленинский проспект" - я даже не знал, из какого вагона мне ближе идти к их дому) добрался я до дома 35 по Ленинскому проспекту, а в окнах свет не горит. На улице - пурга, будить Свердлиных в такую рань я побоялся. Снова пошел в метро, проехал до Черемушек, потом - до кольцевой линии, проехался по кольцу, и только к 11 часам снова подъехал к дому Свердлиных.

А спустя месяц я заболел воспалением легких, потом у меня обнаружили туберкулез и... отправили в санаторий "Пионер", что в Крыму, в Симеизе. Из санатория я "освободился" только поздней осенью. Новый год встретил в поезде - весь год был оторван от дома.

Мама еще не работала. Все еще лежало на ней "проклятие": дочь врага народа. Хотя официально Мейерхольд уже был реабилитирован. Но ведь все те люди, которые хулили Мейерхольда, оставались на своих местах! Не могли же они признать, что совершали преступление по отношению не только к самому Мейерхольду, но и к ни в чем не повинной его дочери!

И вот весной 1959 года у нас в квартире раздается телефонный звонок:

- Ирина Всеволодовна, меня зовут Беатриса Григорьевна, я из Дворца культуры имени Горького. Мы хотим предложить вам возглавить драматический театр-студию.

Мама даже растерялась. Она уже не была готова к тому, что ее куда-то пригласят. Договорились о встрече. Но когда мама повесила трубку, она вдруг разрыдалась:

- Петенька, по-моему, меня кто-то разыграл. Этого не может быть, чтобы меня пригласили!

Я тут же по "09" узнал телефон дворца культуры, спросил, есть ли такая Беатриса Григорьевна. На другом конце провода голос ответил:

- Это я.

- Простите, Беатриса Григорьевна, это сын Ирины Всеволодовны. Она просила уточнить время встречи.

На следующий день мы поехали вместе с мамой. Волновалась она ужасно! Была бледная, застенчивая. Я опускаю подробности встречи с Беатрисой Григорьевной - это уже не важно. Помню, что когда через два дня мама нас с Катей взяла во Дворец культуры, то мы сидели в "предбаннике" большой репетиционной комнаты (она называлась "база отдыха") и слышали, как за дверью кричали, выходили из себя, прыгали и бесились самодеятельные актеры, изображавшие бешенство людей, нашедших сокровище,- там репетировалась пьеса Дж. Пристли. Мама в этот момент смотрела репетицию, а мы с Катей боялись, что нас выдворят из "предбанника".

В конце концов мама вышла из "бани", мы вместе пошли к Беатрисе Григорьевне, где с мамой заключали до говор. Это был праздник! Домой мы не шли, не ехали - летели! Дома встречал счастливый папа, который уже накрыл праздничный стол. Еще бы! Его Иришечка снова работает!

Забегая вперед, скажу, что в ДК Горького мама поставила "Два цвета" Зака и Кузнецова - замечательный спектакль с музыкой Рахманинова. Я всячески маме помогал: был помощником режиссера, музыкальным редактором, а когда было нужно, выходил на сцену вместо заболевших исполнителей.

В моей судьбе этот театр-студия тоже сыграл немаловажную роль. Однажды на репетицию, которую вела мамина ассистентка Тамара Абрамович, пришли двое молодых людей и попросили разрешения поприсутствовать. Я никакой роли не играл, а только "подыгрывал" за отсутствующих, да еще играл на рояле "Времена года" Чайковского. Когда репетиция перешла на свой четвертый час, то молодые люди открыли нам, кто они: ассистенты режиссера с киностудии "Ленфильм", подбирающие молодых актеров для фильма "Невские мелодии". Их интересовали следующие люди (заглядывая в блокнот, женщина-ассистент читала фамилию, взглядывала на обладателя этой фамилии, говорила: "Угу" - и читала следующую). Когда эта процедура закончилась, женщина указала карандашом на меня и сказала: