Лавросий Каландадзе - Николоз Бараташвили

• Название: Николоз Бараташвили
• Автор: Лавросий Каландадзе
• Жанр: Публицистика

---

Каландадзе Лавросий Николоз Бараташвили

Лавросий Каландадзе

Николоз Бараташвили

Очерк

Как это ни печально, путь признания и поэтической славы Николоза Бараташвили прошел через три могилы. Трижды подвергался погребению прах поэта. Он умер двадцати восьми лет от роду, в 1845 году, вдали от родных и от отчизны (в Гандже, нынешнем Кировабаде) и почти в полном одиночестве. Чужая земля приняла его прах впервые. Пророческими оказались строки из его стихотворения "Мерани".

Пусть не усну я в земле отчизны среди старинных могильных плит,

Пусть дорогая мои останки слезой печальной не окропит.

Тогда еще родной народ не знал своего великого поэта. Он умер, так и не увидев напечатанной ни одной строки своих стихов. Их знали в рукописях только близкие друзья и родственники. Первый сборник стихов поэта вышел через несколько десятков лет после его смерти. Вспыхнул свет большой поэзии. И через сорок восемь лет после смерти поэта, в 1893 году, народ смог перенести его прах в Тбилиси и предать земле в Дидубийском пантеоне деятелей грузинской культуры.

Такой "беспристрастный" наблюдатель, каким был начальник Тифлисского жандармского управления, доносил 7 марта 1894 года департаменту полиции: "Грузины снова подняли забытый вопрос о перенесении из Ганджи в Тифлис праха умершего в начале века поэта Бараташвили. С особой целью вырыли они из земли какие-то кости и под видом праха национального поэта перенесли их в Тифлис, где его встречала многотысячная толпа. Прах с большими почестями предали земле.

Гроб переходил из рук в руки, люди почти всех сословий оспаривали его друг у друга, и даже женщины старались как-нибудь принять участие в несении гроба, хотя бы несколько шагов. Матери приводили своих детей, ставили их на колени перед гробом и воздавали праху почести, как святыне".

Прошло еще 45 лет, я уже новая, советская Грузия в 1938 году перенесла прах поэта из Дидубийского пантеона в Мтацминдский, где обретают вечный покой самые достойные представители национальной культуры. И Николоз Бараташвили по справедливости занял среди них одно из первых мест.

Николоз Бараташвили принадлежит к числу тех, в творчестве которых интенсивно аккумулируется духовная жизнь целого народа. Историческая судьба родины поэта - судьба Грузии - отразилась не только в его творчестве, но в некотором смысле и в его личной судьбе.

Николоз Бараташвили родился в 1817 году в Тбилиси, в семье родовитого грузинского князя. По материнской линии он был потомком прославленного Картли-Кахетинского царя Ираклия Второго. Известный грузинский поэт Григол Орбелиани, исполнявший одно время даже обязанности наместника российского императора в Закавказье, доводился ему дядей. Гимназическим же учителем, подлинным духовным наставником Бараташвили был выдающийся представитель тогдашней прогрессивно-демократической мысли, автор одного из первых учебников логики на русском языке - Соломон Додашвили. Словом, личность поэта формировалась в кругу образованных для своего времени людей. Им не были чужды идеи французских просветителей и русских декабристов. В их духовном укладе своеобразно сплетались мечты о независимости Грузии, желание свыкнуться с российским управлением, большая печаль об утере национальной независимости, воспоминания о былом величии и предчувствие грядущего потрясения основ крепостничества. Такое умонастроение было и у юного Николоза Бараташвили. Это был период в жизни поэта, когда, по его же словам, "ясное, бежало время среди сверстников и друзей", и внутренний голос призывал его к высокой миссии служения родине. Впоследствии об этом зове души он писал дяде - Григолу Орбелиани: "Внутренний голос зовет меня к лучшему уделу, сердце говорит мне: ты не рожден для нынешнего. Не спи! Я не сплю. Но мне нужен кто-нибудь, кто бы вывел меня из тесных стремнин на простор. О, как свободно вздохнул бы я тогда". Но вокруг не оказалось никого, кто бы протянул поэту руку. Высшие круги общества были отравлены ядом индивидуализма и равнодушия, даже поэт столь обостренных чувств, как Григол Орбелиани, не смог во всей глубине понять наделенного высоким поэтическим даром племянника. Жизнь Н. Бараташвили сложилась не так, как думалось и хотелось ему. Ни одному из его юношеских мечтаний не дано было осуществиться. В отроческие годы перелом ног оборвал его мечту о военной службе. Не удалось поехать и в Россию поступить в университет - семья, впавшая от разгульной жизни и болезней отца в долги, не только не могла поддержать юношу, но и сама требовала от него помощи и заботы. И он был вынужден служить чиновником в "Экспедиции суда и расправы", несмотря на то, что, как он сам признавался, хорошо знал: "Круг чиновников невыгоден для образования нравственности".

И в любви, очевидно, не миновало поэта коварство мира; в душе любимой тщеславии, желание подняться на верхнюю ступень социальной иерархии пересилило непосредственное и чистое чувство, и горечь сознания этого послужила еще одной причиной разочарования в жизни.

Какое крушение надежд должен был испытать юный поэт, чтобы написать родственнице и другу своему Маико Орбелиани: "Жизнь осточертела мне от столь тягостного одиночества. Представь себе, Маико, горечь положения человека, у которого есть и отец, и мать, и сестра, много родственников, и все же он чуждается всех и сир в этом полном и огромном мире. Те, кто казались мне носителями высоких чувств, - бессердечны; чьи души казались мне возвышенными - бездушны; кто казался осененным свыше талантом - не обладает даже рассудком; слезы, казавшиеся слезами сострадания, выражением прекрасной души, - поток лицемерия, капли страшного яда! Где приютить одинокую душу, куда приклонить голову?"

Это одиночество поэта - непримиримость высокого разума, глубоко чувствующего сердца и чистой совести с коварством и превратностями мира. Поэт часто жаловался на равнодушие, царящее вокруг, на распад духовных связей между людьми.

В воспоминаниях близких и знакомых поэт предстает перед нами человеком активной натуры, острого и трезвого ума, веселого нрава, добрым и отзывчивым... И этот полный жизни, совсем молодой человек угас, едва достигнув зрелости своего большого таланта.

Жизненные тяготы, конечно, не могли не наложить отпечатка на творчество поэта. Трагизм, пронизывающий всю его поэзию, был выражением и его личной судьбы.

* * *

После Шота Руставели - на протяжении почти шестисот лет - никто не поднимал грузинскую поэзию до столь высокого национального и общечеловеческого значения, до какого возвел ее Николоз Бараташвили, не воздвигалось другой такой поэтической вершины, как венец его творчества стихотворение "Мерани", хотя этот длинный отрезок жизни грузинского народа был достаточно хорошо освоен поэтически. Монгольское нашествие XIII века катастрофически задержало развитие грузинской культуры, но прекратить его все же не смогло. Об этом свидетельствуют замечательные произведения выдающегося баснописца и ученого-лексикографа Сулхана-Саба Орбелиани, поэта оригинальной формы, певца любви Бесики Габашвили, печального летописца бед Грузии Давида Гурамишвили, поэтов-романтиков Александра Чавчавадзе, Григола Орбелиани и др.

Однако Николоз Бараташвили вдохнул в грузинскую поэзию новую душу.

Наследие его невелико по объему: всего тридцать семь стихотворений, одна небольшая поэма и около двадцати личных писем. Но в нем запечатлен большой и прекрасный поэтический мир.

Глубоко и искренне высказав свое душевное волнение, свои мысли и устремления, он глубже всех выразил дух опечаленной Грузии в один из тяжелейших периодов ее истории, - еще не затянулась на теле страны рана от пережитой столь недавно большой национальной трагедии - от тяжелейших последствий нашествия Ага-Магомет-хана.

Под сенью России грузинскому народу удалось тогда спастись от полного физического уничтожения, но Грузия утратила независимость. Как следствие двоякого гнета - социального и национального - один за другим следовали крестьянские бунты, подавляемые со всей жестокостью царскими властями. В 1832 году был организован заговор передовых представителей грузинского высшего общества против российского самодержавия за возрождение национальной независимости. Заговор, по существу, был лишен глубокого внутреннего единства и общей реальной опоры. И, как и следовало ожидать, окончился неудачей. В это время Н. Бараташвили было пятнадцать лет, и он, конечно, не мог стать участником заговора, но по своим настроениям, безусловно, был близок к взглядам прогрессивной части ее участников.

Страна многовековых культурных традиций, естественно, не могла смириться со своей горькой участью, жаждала выхода. В подобные периоды общественной жизнью обычно завладевают тяжелые думы. Мучительные раздумья охватили и Грузию... Действительность направляла национальную духовную энергию к пытливой мысли, к углубленному самоанализу. Да и сама эпоха обостряла противоречие между личностью и окружающим ее, миром.