Виктор Ревунов - Холмы России

• Название: Холмы России
• Автор: Виктор Ревунов
• Жанр: Русская классическая проза

---

"Ты, Павел?..- Не было в душе ответа.- Брат, это ты?.." - И тоска заныла ответом неясным.

Дивизия Вихерта спешила на помощь своим танкам, которые вели ожесточенные бои на переправах через Березину.

Вихерт ехал в вездеходе среди одной из колонн, которая двигалась лесным проселком и должна была сбить на пути засевших в деревне русских.

Далеко позади котел. Аспидно-черный дым тянулся ввысь н мраком заливал горизонт.

В полях обгорелые сосны казались большн:.!;! крестами. В своей скорби они были величественны, как все трагическое, когда судьба молчит перед концом, взирая с потрясением на содеянное.

Успех этих дней ошеломлял: десятки тысяч пленных, убитых... Передовые немецкие части были уже на Березине.

Неужели скоро конец, и такой быстрый, неожиданный?

Россия, которая так страшила, теперь угасала в бессилии перед немецким оружием.

Так думали все. Так думал и Вихерт:

"Да, мы, немцы, действительно что-то значим. Нам лишь не сопутствовала удача в истории - со времен Цезаря нас теснили на скудные земли без пространства".

Колонна остановилась: дозоры встретились с передовыми заставами русских на подступах к населенному пункту - небольшой деревеньке на дороге.

С юга к деревеньке примыкал лесной массив, а с севера тянулось на многие километры заболоченное мелколесье. По донесениям разведки, местность южнее леса была свободна.

Вихерт приказал танкам обойти этот лес и ударом с тыла разбить засевшего в деревеньке противника.

В 1-гом маленьком узелке он почувствовал опасное.

Командующий не потерпит ни малейшей задержки. Он не посчигается, что дивизия понесла потери в предыдущих боях и силы ее истощены. Любой ценой к Березине на помощь танкам. Разрыв так велик. Это, может, критический момент всей кампании.

Вихерт подумал, что русские здесь, да и не только здесь, не просто тянули, решив подороже продать свою жизнь, они принимали любое отчаянное положение с мужеством, как будто исход войны зависел от какой-нибудь рукопашной в поле или на дороге, и считали: надо жертвовать, чтоб спасти все.

"Над нами рок-время. Мы не должны останавливаться, погибнем,-подумал Вихсрт.-И моя любовь к 1 ермапии в жестокости п беспощадности здесь".

Вихерт притаился. Он ждал, когда его танки выйдут в тыл русским, а сам тем часом копил силы к атаке Сколько уже сменилось солдат! В некоторых ротах не осталось ни одного из тех, кто от границы начал свой путь: казалось, захватывали землю могилы и кочующие госпитали, а войска ловят какой-то призрак.

Усталыми и мутными от бессонницы глазами с ненавистью вглядывался он в деревеньку и в порыжелую даль на востоке, где шли такие же, как и здесь бои которые сливались в этот сотрясающий просторы гнетущий ГУЛ.

Он поглядывал и на часы: ждал, когда пушки его танков возвестят, что они достигли цели.

Но что-то другое тревожило его. Это не обычная тревога перед боем было смутное чувство, как перед несчастьем, как будто уже что-то случилось.

Он ничего не боялся: опасность презирал, как старый солдат, который знал, что вернее судьбы ничего не придумаешь. Его страшило пространство, обманное, как мираж, к которому шли, а встречали все те же леса, те же дороги в серой полыни, тот же горький смрад пепелищ, и трупы, трупы немецких солдат на знойной и черной, как мрак земле.

Деревню держал отряд из двух рот курсантов и батальона, собранного из солдат и офицеров, потерявших во время отступления свои полки. Разные люди были среди них. Всех не проверишь.

Курсантов подняли по тревоге, когда кольцо окружения замкнулось у Минска и немецкие танки рванулись к Березине. Их бросили в эту деревушку.

Многое из скудных запасов отмерили отряду: две не полных батареи со снарядами, пулеметы, бутылки с горючей смесью, количество патронов на долгий бой, по три сухаря на каждого, а земля приберегла в старом срубе колодец со студеной водицей.

Ждал тут всех смертный бой. За дорогу.

На фронте всякая дорога трудится с предельным напряжением, изорванная и израненная в страде, она тянет движущееся войско - все его машины, и орудия, и пехоту, и грузы смерти в тяжелом металле. Ее бомбят и обстреливают, в нее зарывают мины, и она метелит огнем и пороховой гарью.

Здешняя дорога среди заболоченной местности и топких лесов имела особое значение: без нее не обойдешься...

Уходила она в родную даль с маревом горького зноя над холмами. Грохотали там грозы сражений, и никому еще неведомо было, что и беды для расплаты копят долю свою.

Жители деревни ушли в леса. Как опустевшие ульи, стояли избы - мирный рой улетел.

Повсюду окопы и окопчики - на дороге, по обочинам ее, и за дворами, п за огорожей, а впереди узкие щели.

В них сидят с гранатами и бутылками с горючей смесью истребители танков.

Последние приготовления в томящем ожидании: близится неминуемое и отсюда уж никуда не свернет. Ближе к болоту ждет начало боя стрелковое отделение. Как и все в отделении, их командир, сержант Елагин, уже нюхнул пороха. Но ему казалось, что самое главное делали где-то другие, а он лишь прятался от бомб и мин.

Его потрясало не горе оставления земли. Он верил, они вернутся. Потрясало само движение - бесконечность какой-то силы, в которой был и он, Сергей Елагин, и гордился, что несет со всеми великую долю... Война только началась. Он совершит еще свое, величественное и прекрасное. Сам маршал в звездах и орденах покажет на него своим жезлом: "Вот герои".

Сергей глядел с ожиданием на кочкастое поле с кустиками берез. Зелень их блеснилась на ветру, и в самой гуще оранжево перекипало солнце. Как в родничках трава - колотится в ней свет голубого неба и веет из просторов его таловой свежестью.

Полынь и белые ромашки по буграм ближе к дороге.

Там, в окопах, видны каски наших солдат, и их оружие, и сгорбленные спины.

"Где разгадка тайны этого бесстрашия? Я боюсь смерти. Я хочу жить. Но не уйду отсюда, и никто не уйдет, пока не сделаем, что велено,- подумал Сергей. Было в сердце что-то сильнее страха смерти, хотя и давило жутью, и эта жуть нарастала по мере ожидания, и впереди все мутнее казался зной,Скорей бы уже",- подумал, что бой все равно неизбежен.

В эти минуты на болоте прогрохотал выстрел. Что-то случилось. Еще никто не знал, что возвестил он о несчастье.

На болоте двое- Павел Ловягин и курсант Малинич вели наблюдение за топями на случай появления немцев.

Ловягнна все звали здесь летчиком, так он представился когда вышел из лесов.

Самое пришло время уходить ему: пока высокая цена сведениям. Да и знал он - из этого боя живым не выбраться.

Успеть бы. Но как отделаться от курсанта, который с доверчивостью лежал рядом. Сложен крепко парень, непросто сладить с ним. Видел Ловягин, как Малинич, сняв гимнастерку, мылся в мочажине, мускулы похожи на сыромятные ремни: сплетет - не вырвешься.

Прикинул Ловягин, как бить. Малинич лежал на животе, и надо ножом под левую лопатку, как учили, сразу в сердце.

"Сейчас, сейчас,- готовился к этому удару Ловягин, но хотел еще последним словом испытать: может, потянет с ним на его сторону. Так сам свою жизнь и решит.- Не ошибись, дружок".

Кружил ястребок над болотом. Что-то высматривал по рыжим кочкарникам. Криво несло его горячим потоком в немецкую сторону.

- Вот н ты, летчик, когда-то летал. Дух, поди, захватывало? поголубели глаза Малинича от неба, в которое глянул он и вздохнул: широка воля, да мало ее на войне.

- Гляди, куда манит,- и взгляд Ловягина скользнул по спине Малинпча с просоленной от пота стежкой на гимнастерке.- Не видишь,- к решающему, но и рискованному для себя слову подвел Ловягин. Что скажет?

- Кого манит?.. Или испытываешь? - с усмешкой, но и зло произнес Малинич.

- В чем? - даже чуть обрадовался Ловягин, что понял его намек Малинич.

- Потом поговорим.

- Поговорят косточки наши на волчьих зубах.

- Но ястреб нам не пример... О, свола-а...- он не договорил. Боль в спине пронзила его, и перед глазами все Почернело. Ловягин убрал нож в карман и быстро пополз, проваливаясь в топях.

Смутно видел его Малинич. С трудом подтянул винтовку. Выстрелил. Брызнула вода над топью и упала зеленой струёй во мрак.

Малинич был мертв, когда прибежали свои.

Елагин повернул его на спину.

- Малинич! Коля!-стоя на коленях, звал Сергей друга.

Он лежал, как бывало в детстве на сенокосе, прижавшись к плечу щекой в запушенной рыжинке, закрыв глаза. Ресницы еще вздрагивали: будила их жизнь, такая близкая, еще отдававшая тепло от рук, которые сжимал Елагин.

А рядом затекали широкие с провалами следы Ловягина - вода выступала из-под мха.

Ловягин добрался к своим. С лица его и гимнастерки текла грязь. Он шатался и дышал с хрипом, зло оскаляясь, закричал по-немецки, когда усомнились, кто он и потребовал связать его с Дитцем.