Виктор Ревунов - Холмы России

• Название: Холмы России
• Автор: Виктор Ревунов
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Прежде он так кашлял,- сказала про Платона Сергеевича Анфиса.- А теперь совсем кашля у него нет.

- Да. Легче,- согласился Платон Сергеевич.

- Вы бы к врачу сходили.

- У них одно: свежий воздух в сосновом лесу,- ответила за Платона Сергеевича Анфиса.-А какой же в кузне свежий воздух? Дым и гарь. Ведь говорю: другую работу возьми.

- Кто же мою работу возьмет? Нельзя,- твердо сказал он и большими костистыми руками, почернелыми от железа и углей, отломил от ломтя корочку. Долго глядел на нее с задумчивостью.- А сейчас и того. Столько народу ушло,-досказал он, почему еще нельзя бросать ему работу.

Он сжевал корочку и вышел из-за стола:

- Пойду на речку схожу.

- А ужинать? - удивилась Анфиса, что вовсе и не поел.

- Поужинал,- сказал он.

За Платоном Сергеевичем увязались детишки. И им хотелось на речку.

- Вы бы спать ложились,- сказал он детям,- Скоро приду.

За столом сразу опусгело. Остались Анфиса и Феня.

- Я с им, как с дитем малым. А он по ней все страдает,- сказала Анфиса про жену Платона Сергеевича.- Того гляди, соберется и уедет.

- Куда же? Ее теперь не вернешь.

- А к родному-то тянет...- не успела сказать, как Платон Сергеевич неожиданно вернулся.

На речку он не пошел. Детишек оставил во дворе поиграть.

Что-то его мучило. Он сел на диван, опустил голову.

- Платоша, ты или захворал?-с тревоюй спросила Анфиса.

- Нет, не захворал. Совестно мне чего-то при чужом горе.

- Что ж делать? - с настороженностью спросила Анфиса.

- Раз всем, то н нам должно быть.

- Поплакали вон и перестали.

- Если бы ты за детишками присмотрела, то и я пошел бы,- сказал вдруг Платон Сергеевич.

- Куда ты хворый пойдешь? И детей своих не жалко?

- Жалко. Всем жалко. А пошли,-смирно сказал он.

- Пошли-то молодые. А ты куда за ними? Покрепче тебя еще дома сидят. Не нужда, значит.

- Все равно совестно.

- Надо будет, вас, Платой Сергеевич, и так позовут,- сказала Феня,-всех сразу нельзя. Вагонов не хватит.

- Меня не позовут. Меня н в учете-то нет. За болезнь давно сняли.

- Так, значит, и не годен к войне,- заключила Анфиса.- Кто там с тобой нянькаться будет?

- У меня специальность. Это там тоже нужно.

- Тогда и их с собой бери,-сказала Анфиса про детей.-Чтоб я слез их не видела. Вот они где у меня, эти слезки-то,- Анфиса стукнула кулаком в грудь.- Все приняла. Больше некуда. Тоже сердце. Кадка и та не бездонная. Жила одна и горя не знала. А теперь ты мне еще горюшко заводишь. Да иди. Только не отсюда. А из своей Москвы. Ребяток в приют отдай. А сам иди. Иди. Вот ведь чего надумал! Перед чужим горем совестно. Свое еще не отсохло,-не сдержавшись, крикнула Анфиса.

Он вздрогнул от этого крика, будто ударили его, и еще ниже опустил голову.

- Вижу, тошно тебе со мной,- продолжала Анфиса, но уже спокойнее.-Что ж, поезжай в Москву: другую, может, найдешь? Прежнюю заменит. А я плоха. Тебя и детей твоих не ласкаю. Злая мачеха.

Он распрямился. Большие темные глаза его были печальны. По лицу, как от свечки, бледно метнулся отсвет.

Какое-то мгновение в избе было тихо. Феня в разговор больше не вступала: еще не исчерпала свои силы Анфиса.

Анфиса стояла у стола, держась за уголок, ждала, что скажет Платон Сергеевич.

- Не наговаривай на себя. Знаю, если, не дай бог, умру, детей ты моих не оставишь,- сказал он.

Анфиса с жалостью посмотрела на него. Подошла и обняла его голову.

- О чем заговорил. Жар у тебя, Платоша. Полежи.

Захворал ты. Полежи, милый.

- И правда, чего-то сегодня... вроде бы как в глазах чего-то темнеет.

Она провела его за занавеску, и он лег там на кровать.

- И знобит...

Анфиса тронула его лоб в липком холодном поту.

- Малинки тебе сейчас заварю.

- Мне и перед тобой совестно, Анфисушка. Я с детьми тебя по рукам и ногам связал. Жизнь ты свою тратишь на нас. Ведь ты и молодая и красивая.

Феня с узелком стояла у порога.

- Домой пойду, тетя.

- Так ведь у меня хотела пожить?

- Пойду,- не объясняя ничего, сказала Феня.

Анфиса проводила ее на крильцо. Дальше не могла:

к Платону Сергеевичу спешила - малинки ему заварить.

- Не воюючи свалился. Совсем слабый. Чуть что, все в сердце берет. Копит и копит... Заходи, как заскучаешь.

- Зайду,-пообещала Феня.

* * *

Стройкой шел со станции. Навстречу колонны мобилизованных растянулись на версты, парни в пиджаках, в распахнутых рубашках, с вещевыми мешками. Зной.

Пыль. Запах полыни, махорки, прочерствелого хлеба н пота.

Двигались колонны на Вязьму.

Стройков только что оттуда.

Улицы города и поля вокруг запружены мобилизованными и солдатами. А на путях эшелоны... эшелоны... эшелоны ждут отправки и мчатся с железным грохотом, выставив в небо зенитки. Гудки тревожные и призывные.

Крики команд. Лязг оружия и гул шагов под сводами вок.

зала. На шоссе нескончаемый поток машин с пехотой, Черная и пыльная мгла до самого горизонта. Все стремилось туда - на запад, где, как сообщалось в сводке, продолжались упорные, кровопролитные и ожесточенные бон на всем протяжении советско-германского фронта. И здесь объявлено военное положение. Но еще тихо. В бирюзовых протоках неба звонко журчат жаворонки. Ветер поливает серебряной метелью по лугам. Потонули дороги в высокой ржи. Вздыхая, проваливаясь, несутся по нивам темные полосы, как вести - что-то шепчут колосья земле.^У горячих проселков поля гречихи хоть ковшом снимай мед с розово-белой гущи цветов.

В одной деревеньке Стройкова остановила женщина.

Осторожно показала глазами на кусты возле Угры.

- Какой-то там...

Ясно: подозрительный. Стройков быстро прокрался туда. За ольхой что-то качнулось... Он пригляделся. В кустах тенью стоял человек с огнистыми пятнами солнца на неподвижном лице.

- Кто таков?- неожиданно вышел и спросил Стройков, сжимая в руке револьвер.

Человек в драном ватнике и в грязных, низко опустившихся брюках. На голове кепка. Лицо какое-то закопченное, худое, с высохшей кожей, натянутой на острых скулах Из-под козырька кепки глянули как-то косо глаза, улыбнулись, жалко и трусовато сбежали от взгляда Стройкова.

- Пушечкой своей не трогайте, гражданин началь- Я спрашиваю, кто таков?- громче повторил СтройНезнакомец, пожимаясь, отступил и полез за документами во внутренний карман ватника.

Извольте, гражданин начальник. Имею документ на руках.

Стройков взял бумажку с бледной печатью, которая подтверждала, что находившийся в лагере для заключенных следует на место жительства. Номер лагеря знаком Стройкову: в этом лагере находился и Митя Жигарев.

Стройков вернул справку.

- А чего жмешься тут?

- Гражданочка одна хлеб обещала... с салом.

- Про гражданочек пока не заикайся до обретения вида человеческого,ответил Стройков.- На дорогу давай. А то в лесу заблудишься.

- У меня, гражданин начальник, законный документ на руках. За что задерживаете? Не положено.

Он пошел впереди, как и надо идти перед оружием, хотя Стройков и убрал свой револьвер.

- Жигарева Дмитрия не знаешь?- спросил Стройков.- В вашем лагере грехи отмывал.

Незнакомец остановился на миг и опять заспешил вперед.

- Такого не знаю. Народу много. Да и по грязи черненькие все... Дорогу вели. Стрелочка. Проезд-шеренгой до трех машин. Глядели военные. Хвалили. Пайка усиленная. Долбали день и ночь. Дорога и постелькой была. Заявили срок скинуть, как дорогу дочеканим.

Многим свобода выходила. И жали. И вдруг грохот, из-за леса самолеты. Люди возле тачек падают. Кровь. Бараки горят. Узнали, война. К лагерю уже танки немецкие рвутся. Документы нам - по домам. Кто до места не дойдет,веры нет. Измена. В упор - пятьдесят восьмая.

По лесу идем. Двоих парашютистов схватили. Разорвали.

На дороге наши танки с ихними стукнулись. Друг на друга - броня па броню. На дыбы лезут - дерут. Рев.

Огонь льет.,Земля колотится. Как вышли потом, на крышах ехалп. Какие за ступеньки цеплялись, падали. На колесах лохмотки накручены. А от города Минска зарево на все небо. Народ по полям, по лесам бежит.

Он уже видел войну. Пахло от него пожарищем. Сзади, из-под ранта кепки, виднелась худая почесанная шея.

Засален воротник ватника с растворенной в поту, въевшейся грязью.

"Значит, и Дмитрий домой идет. Или уже пркшел",- подумал Стройков, чуя недоброе.

К полудню Стройков добрался домой-в свою избу на бугре в излучине Угры. Двор перед крыльцом в полыни и в бессмертниках-и скошенные, иссохпув по сеновалам, нетленно хранят они в стужах золотые сережки своих цветов.

За лугом, по краю леса, большак тянулся, открытый далям, высоко над поймой в непролазных купырях, ивняках и таволгах.

На огороде пчелиный домик в траве. Крышнцу его обдавала зеленым светом яблоня. Пчелы вились, медом наполняли соты и заващивали в запас к хозяйскому чаю для сласти и согрева в осенний вечерок.