Виктор Ревунов - Холмы России

• Название: Холмы России
• Автор: Виктор Ревунов
• Жанр: Русская классическая проза

---

Боже, боже, сколько он мог рассказать про один этот проселок! А леса, и луга, и речка с рассеянным шафранным солнцем у обрыва, под которым ходили рыбины серебром и темные рыбины с алеющим пламенем на плавниках.

Он еще ничего не натворил. Его сбросили с нарушавшего границу самолета. В болотном бочаге затопил парашют, припорол его колом в дно п ушел.

Он спешил в детство, где был его уголок,- не в усадьбе, а в избе, которую выбрал когда-то отец: оказалось, сказку. На бревенчатой страничке ее жар-шпцсй пылала крестьянская печь.

Неужели теперь воля не примет его? Он не убил, не поджег. Он и не изгнанник, и не беглец: мальчонкой тележка отцовская увезла на чужбину. Земля родная пожалеет за любовь его, за разлуку с ней... Вон под кустами будто листики желтые и синие - цван-да-марья:.

по судьбе разлученные, а земля навек свенчала в одном цветке, и про это слышал.

Даже не взглянул на замшелый откос, где стояла когда-то усадьба. Но белый камень в траве поразил, как седой вечный странник в горестной дороге.

Он переступил порог избы. За столом сидели трое - в бревенчатой новой, красным расшитой сказке. Глянцевитые лица подревнели. Но один был молод, плечист, светел, в белой рубахе.

Не стареет добро.

- Вот и гость к нашему застолью,- сказал Никанор, посмотрел, как вошедший поставил у двери удочку.- Кажись, и рыбак,- улыбнулся.- Садись в чашке ловить.

Павел снял кепку н устало сел.

Гордеевна поставила гостю чашку с картофельным супом крестьянским, приправленным сыроквашей.

Тут не были назойливы с расспросами. Надо - человек сам скажет. Никанор заметил: ест гость степенно, по-мужицки, как в старину, молча и изредка поглядывал на хозяина, кусок брал строго.

"Верующий, что ль?- подумал Никанор.- Своих вон, как за столом подобает, и ложкой учил - не слушают".

Кирьян позавтракал. Встал из-за стола. Взял удочку гостя. Осмотрел.

- Жидка по нашей реке.

- Что, рыба крупная?- спросил Павел, слегка улыбаясь и опуская глаза.

- А есть такая, что и со дна не стронешь.

- У иных она сама вылетает,- заметил Никанор.- А есть - вываживают. Пуда два травы на леску намотает. А ко крючку-то ерш с ноготок.

Кирьян поставил удилище.

- В Смоленске купляли?

- Нет, в Москве.

Кирьян оделся, взял ружье и вышел.

Собрался в лес и Никанор. Заложил в ружье патрон, опустив ствол, довел затвором.

- Строго нынче. Родственник или кто, а в сельсовет заявись. Прежде не бывало. Не к войне ли? Не приведи такую страсть.

- Так, говорят, немцы на границе шумят.

- Ну, знать, и мы не только слухаем. А чего ему

тут? Что есть, того не своротишь.

В избе осталась Гордеевна: убирала и мыла посуду.

Павел сидел на лавке, правил оснастку к удилищу.

Спросил:

- А молодой - зять?

- Сынок. Зять на границе... Значит, еще с вечера тутотко. Ай ночевали где?- полюбопытствовала Гордеевна.

- Нет, не ночевал.

- А я ж подумала, поезд московский у нас с вечера.

Павел понял и сказал:

- Я из Москвы до Смоленска, а уже оттуда сюда.

На Днепр хотел. А в поезде одни пассажир на эту сторону посоветовал: и места красивые, и рыба хорошо берет. Особенно напротив барской усадьбы. Где же эта усадьба?

- Так сгорела. Молния ударила, шаром. Как была до самой тучи, так вся и сбегла. Шар взорвало - и по небу к по земле бляспуло. Сроду такой молнии не видели. У баб, на каких серьги были, сквозь платки видать было, словно огнем зажглись. По сей день на том месте мох да травка реденькая. Ели высоко рядом выросли, а их же ровесницы на бариновой гари метелочками. Не растут чего-то. Барин старый с мальчонком, говорят, сбежал, а братец залютовал. И в лес не ходи, бывало, и дома закрывайся. В болоте потоп.

- Как же звали барина?

- Викентий, по батюшке Ромаиыч. А Романа отец Иван - сын Павла. Когда француз шел, Павел с мужиками набегами на них ходили. Его схватили и в Красном повесили с двумя мужиками. Один - Алексей, а другой - Авсей, по матери мне так, как и Ловягиным их Павел, Авсей приходится. Перед казнью все трое побратовались. Перекрестились и, обратившись, сказали:

"Братьями на казни стоим за землю русскую!.." Чтоб люди слышали и передали. Только это потом все забылось. Мужиков казнили, а бабам земли хоть бы десятинку. Алексееву молодой барин в прислугу взял. Красивая была. По этой родне Фенька Жигарева. Муж в тюрьме. А вот с ней, грех-то, сын мой...

Как в угаре слушал Павел родословную, сказал вдруг:

- Какой же грех! С казни той кровное любовью сошлось!

- Земли-то вволю!

- А потомок Павлов в болото - на дно.

Гордеевна обернулась: будто Митька в сенях сказал.

Вышла. Павел поднялся: "Куда это она?.." Постоял у окна.

Гордеевна с ведром шла к колодцу.

На подоконнике - письмо. Посмотрел и сунул в карман.

Гордеевна вернулась в избу... Словно бы Митька на лавке сидит.

Он сложил, перевязал бечевкой удочку.

- Где же тут посидеть лучше?

- А где тебе теплее, там и рыба греется. Ветер холодный.

Он вышел из избы. На той стороне, за кладямп, стоял Кирьяп. За дорогой, в белом частоколе берез, хозяин нагнувшись сидел. Напротив - па крыльце красивая молодка в рябиновой косынке. Оглянулся. В оконце сеней тенилось лицо хозяйки.

"Ждут",- подумал Павел. Чуть прошел, присел у соломы накопать червей н дальше, дальше по кустам. Не спешил. Шел по тропке к Угре, а потом свернул. Не выдержал и побежал.

"Стой... стой!" - гавкал голос хозяина.

"Держи.., держи!"-заливался его сын где-то рядом.

А в стороне взбешенно неслась женщина в рябиновой косынке. Впереди из-за дерева вышла старуха и подняла топор.

Повалился в овраг-падал в ветвяную чащу. Открывал глаза: луг... лес... луг... лес... низина сырая. Голые стволы. Вершины сплелись. Тянули неводом.

По краю склона, где тускнело свинцом небо, бревенчатая стена сарая. Сел рядом.

Никогда, никому, н отцу, не скажет, как забрел сюда.

Он пошел на север к железной дороге.

А дальше?

Было когда-то местечко. Туда и пробирался.

Ночь давняя, минувшая, не рассвела, а будто все озарялась трактирным фонарем на углу длинного дома, стругом заплывшего в снега, все пахла сеном морозным, играла музыкальной машиной-ревучими рожками про атамана.

Пашенька засыпал в темной комнатке на диване.

- Озяб, золотко ты мое,- прошептала хозяйка, укрыла шубой его, поцеловала.- Спи.

На двери задернула штору, разделась, сняла вспыхнувшие зелеными светлячками бусы, легла в постель.

- Тетя Даша, а откуда царя сбросили? С крыш;;?- спросил Пашенька.

- Л как с крыши. Шапочку бриллиантовую сняли и сбросили.

- А он заплакал?

- Как не заплакать. В одной рубашке остался,

- А за что его сбросили?

- Одним подавал, а другим нет. Они и возгпеаалнсь.

Из усадьбы выехали вчера, а сегодня уж в Москве, в трактире Малахова.

Антон Романович и хозяин трактира, молодой мужик в расшитой крестьянской рубахе, черноволосый, с воронеными глазами, сидели за столом.

Стоял графин с анисовой. Закуски в тарелочках:

икра, капуста с клюквой, моченые яблоки, судак заливной в фарфоровом блюде.

- Ах, царь, царь наш батюшка! И не спросился и не простился,сокрушался хозяин, вытирал слезу.

- Ничего, ничего, Гордей. Долго не будет. Демократия пожарами разойдется, слезами поледенеет. Сами за царем побегут.

- Пока что, а нам, барин Антон Романович, дружки надо держаться. Я вашу милость век не забуду. Что надо - помогем. Грозить кто будет или что, сообчите, Поездом живо, а там лесом. На глаз не попадем, а топор не всплывет.

- Уладится, Гордей, уладится. Дело на этом месте пошире разведем. Капитал сколотишь - свое дело начнешь. За строгости и опросы разные не серчай. Без порядка и строгости нельзя.

- Как серчать за благодарение ваше! Бог с вами, бог с вами. Этого и в уме нет.

- Знаю, не дураку помог.

В прихожей зазвонил колокольчик.

Викентий приехал. Одним махом будто стряхнул с теч бекешу, скинул барашковую шапку. Скрипнула кожа белых намороженных бурок. С ним и Астафий Желавин: одет точно как барин, только молоденек и хвощеват перед ним.

- Брат здесь?-спросил Викеитий.

- Здесь. А младшенький спит. Умаялся,- ответил Гордей и открыл дверь в комнату.

Под потолком луною светила лампа. Антон Романович откинул салфетку и поднялся.

- Астафий, со мной,- сказал Викеитий Желавину.- К столу проходи.

Антон Романович взглянул на брата - сказал глазами: "Не смей!"

- Благодарим, барин,-ответил Желавин.-Мы в трактире. Щей.

- Щи сегодня со свежей бараниной,- сказал Гордей и подал шапку Желавину.

Викентий оглянулся.

- Я повторять не люблю!

Желавнн, в байковой длинной косоворотке, перепоясанный ремнем с медной тяжелой пряжкой, вошел в комнату-поклонился. Присел к уголку на стул с тонкой в талии спинкой. Один барин - напротив - покраснел, вот-вот крикнет; другой - чуть ближе по кругу, сцепив на столе пальцы рук, чуть опустив голову, следил за братом.