Тони Моррисон - Самые синие глаза

• Название: Самые синие глаза
• Автор: Тони Моррисон
• Жанр: Современная проза

Весной 1941-го ноготки не взошли. Мы думали тогда, что они не взошли потому, что Пекола ждала ребенка от своего отца. Если бы мы меньше грустили и больше замечали, то сразу увидели бы, что не только у нас погибли семена, они погибли везде…

---

Дома нас встретила тишина. От острого запаха жареной репы наши рты наполнились кислой слюной.

— Мама!

Никто нам не ответил, но мы услышали шаги. По лестнице, шаркая, спускался мистер Генри. Толстая безволосая нога показалась из-под его халата.

— Привет, Грета Гарбо. Привет, Джинджер Роджерс.

Мы хихикнули, к чему он уже привык.

— Здравствуйте, мистер Генри. А где мама?

— Она ушла к вашей бабушке. Поручила мне передать, чтобы вы порезали репу и съели до ее прихода несколько крекеров. Они на кухне.

Мы сели за кухонный стол и стали крошить крекеры в горки. Немного спустя снова показался мистер Генри. Теперь он уже надел под халат брюки.

— Скажите-ка, вы бы не хотели мороженого?

— Конечно, сэр!

— Держите двадцать пять центов. Идите в «Айслей», купите мороженого. Вы же хорошо себя вели, правда?

Его слова вернули дню весеннее настроение.

— Да, сэр, спасибо, мистер Генри. Вы скажете маме, куда мы ушли, если она вернется?

— Конечно. Но она еще не скоро придет.

Мы ушли без пальто и добрались уже до угла, когда Фрида сказала:

— Я не хочу в «Айслей».

— Что?

— Не хочу мороженого. Хочу чипсов.

— У них и чипсы есть.

— Знаю, но зачем так далеко идти? У мисс Берты можно купить.

— Я хочу мороженого.

— Нет, не хочешь, Клодия.

— Хочу!

— Ну и иди в «Айслей». Я пойду к мисс Берте.

— Но деньги у тебя, а я не хочу идти туда одна.

— Тогда пошли к мисс Берте. Тебе же нравятся ее конфеты.

— Они всегда старые, и их всегда нет.

— Сегодня пятница, а в пятницу она заказывает свежие.

— А еще там рядом живет Мыльная Голова.

— Ну и что? Мы же вместе. Мы убежим, если он выйдет.

— Я его боюсь.

— Я не хочу идти в «Айслей». Может, там еще болтается эта Мерин Пай. Хочешь ее встретить, Клодия?

— Ну пойдем. Я возьму конфеты.

У мисс Берты был маленький магазинчик, где она торговала конфетами, нюхательным табаком и сигаретами. На переднем дворе стояло небольшое кирпичное здание. Нужно было заглянуть туда, и если ее не было, обойти дом и постучать в заднюю дверь. На этот раз она сидела за прилавком в лучах солнечного света и читала Библию.

Фрида купила чипсы, три упаковки конфет «Пауэрхаус» за десять центов, и у нас осталось еще десять. Мы поспешили домой, чтобы засесть в кустах сирени на заднем дворе. Мы всегда ели конфеты там, чтобы Розмари могла нас увидеть и позавидовать. Мы напевали, прыгали, притопывали и с наслаждением ели конфеты. Пробираясь между кустами и стеной дома, мы вдруг услышали голоса и смех. Мы заглянули в окно гостиной, ожидая увидеть маму. Но вместо нее увидели мистера Генри и двух женщин. В шутливой манере, как бабушки обращаются с внуками, он держал во рту палец одной из женщин, которая смеялась прямо над его головой. Другая женщина застегивала пуговицы своего пальто. Мы тут же узнали их и присели, чтобы нас не заметили. Одну звали Чайна, другую — Мажино Лайн. По спине у меня побежали мурашки. Это были странные женщины с темно-бордовым лаком на ногтях, который ненавидели мама и бабушка. И они были в нашем доме.

Чайна была еще не слишком ужасна — по крайней мере, на наш взгляд. Она была худощавая, рассеянная и не злая. Но Мажино! Она из тех, о ком моя мама говорила, что «не будет есть с ней из одной тарелки». Из тех, на кого добрые христианки и не глядели. Из тех, кто убивает, отравляет и посылает людей в ад на вечные муки. И хотя лицо Мажино, скрытое под слоем жира, казалось мне очень красивым, я слышала о ней столько дурного, так часто видела, как у людей кривятся губы при одном упоминании ее имени, что эти впечатления затмили то хорошее, что могло в ней быть.

Демонстрируя коричневые зубы, Чайна, кажется, по-настоящему наслаждалась обществом мистера Генри. Глядя, как он облизывает ее пальцы, я вспомнила журналы в его комнате. Где-то внутри меня подул ледяной ветер, гоня листья страха и неопределенного ожидания. Мне показалось, что я увидела выражение легкой скуки, мелькнувшей на лице Мажино. Но, возможно, я лишь представила это, видя ее медленно вздымающиеся ноздри и глаза, напомнившие мне водопады в фильмах про Гавайи.

Мажино зевнула и сказала:

— Пойдем, Чайна. Не сидеть же тут целый день. Сейчас придут хозяева. — Она направилась к двери.

Мы с Фридой сползли вниз, на дорожку, с ужасом глядя в глаза друг другу. Когда женщины отошли на порядочное расстояние, мы вошли в дом. Мистер Генри открывал на кухне бутылку шипучки.

— Уже вернулись?

— Да, сэр.

— Мороженое съели? — Его маленькие зубы выглядели так беспомощно. С трудом верилось, что наш мистер Генри только что держал во рту пальцы Чайны.

— Мы вместо них купили конфеты.

— Что-что? Сладкоежка Грета Гарбо!

Он вытер бутылку и поднес ее к губам — жест, от которого мне стало не по себе.

— А кто были те женщины, мистер Генри?

Он поперхнулся и посмотрел на Фриду.

— Те женщины, — повторила она, — которые только что ушли. Кто они такие?

— А, — засмеялся он тем смехом, которым смеются взрослые перед тем, как соврать. Этот смех мы знали очень хорошо.

— Они из моей группы по чтению Библии. Мы вместе читаем Священное Писание, и сегодня они пришли почитать сюда.

— А, — сказала Фрида. Я смотрела на его домашние тапочки, чтобы не видеть его милые зубы, сквозь которые выползает ложь. Он пошел к лестнице, но потом вернулся к нам.

— Только не говорите вашей маме. Она не изучает Библию так усердно, как мы, и ей не нравится, когда ко мне приходят посетители, даже если они добрые христиане.

— Хорошо, сэр, мистер Генри. Мы не скажем.

Он быстро взбежал по ступенькам.

— Скажем? — спросила я.

Фрида вздохнула. Она не открыла ни свой пакетик с конфетами, ни чипсы, и теперь гладила буквы на конфетной обертке. Внезапно она подняла голову и осмотрела кухню.

— Нет, кажется, все тарелки на месте.

— Тарелки? Причем тут тарелки?

— Все тарелки тут. Мажино не ела из маминых тарелок. К тому же мама будет весь день ворчать, если мы ей скажем.

Мы уселись за стол и посмотрели на наши холмики из печенья.

— Лучше порежем репу. Она сгорит, и тогда мама нас выпорет, — сказала она.

— Знаю.

— Но если мы ее сожжем, нам не придется есть.

«Отличная мысль», — подумала я.

— Что бы ты выбрала? Порку без репы или репу без порки?

— Не знаю. Может, сжечь ее только чуть-чуть, чтобы мама с папой смогли ее съесть, а мы скажем, что не будем есть горелую.

— Хорошо.

Я сделала из своего холмика вулкан.

— Фрида?

— Что?

— А что такого делает Вудро, о чем ты собиралась рассказать?

— Мочится в постель. Миссис Кейн сказала маме, что с этим уже ничего не поделаешь.

— Поганец какой.

Небо темнело; я посмотрела в окно и увидела, что пошел снег. Я сунула палец в жерло вулкана, и он рассыпался по столу золотыми крошками. На плите потрескивала репа.

ВОТКОТЕНОККОТЕНОКМЯУКАЕТИДИПОИГРАЙСДЖЕЙНКОТЕНОКНЕБУДЕТИГРАТЬИГРАТЬИГРАТЬИГРАТЬ

Они приезжают из Мобайла. Из Ньюпорт Ньюс. Из Мариетт. Из Меридиана. Названия этих местечек, произнесенные их устами, навевают мысли о любви. Когда вы спрашиваете, откуда они, они наклоняют головы и отвечают: «Из Мобайла», и вам кажется, будто вас поцеловали. Они произносят «Эйкен», и вы видите, как белая бабочка с рваным крылом порхает над забором. Они говорят «Нагадочес», и вам хочется ответить: «Слушаюсь». Вы не знаете, на что похожи эти городки, вам просто нравится смотреть, как они открывают рот и произносят их названия.

Меридиан. Звуки распахивают окно комнаты, словно первые ноты гимна. Лишь немногие могут произнести имя родного города с такой озорной интонацией. Возможно, потому, что у многих людей просто нет родных городов, а только места, где они родились. Но эти девушки пропитаны духом своей родины, и он никогда их не покинет. Тонкие девушки шоколадного цвета, которые подолгу глядели в заросли остролиста на задних дворах в Меридиане, Мобайле, Эйкене и Батон Руж. Подобно остролисту, они стройные, высокие и спокойные. Их корни глубоки, стебли тверды, и лишь цветок покачивается на ветру. У них глаза людей, которые определяют время по цвету неба. Эти девушки живут в тихих кварталах для чернокожих, где у каждого есть неплохая работа. Где у крыльца качаются на цепях качели. Где трава скошена, где в пыли копается петух, во дворах растут подсолнухи, стоят горшки с геранью, вьется плющ и цветет мать-и-мачеха. Такие девушки покупают арбузы и тыквы с лотка продавца фруктов. На витрине у него доска с указаниями веса в трех углах — 10, 25, 50, и надпись «Льда нет» в четвертом. Эти особенные девушки из Мобайла и Эйкена не похожи на других своих сестер. Они никогда не суетятся, не нервничают и не бывают резкими; у них нет красивых черных шей, тянущихся вверх, словно из невидимых воротников; их взгляд не кусает. Эти шоколадные девушки из Мобайла неторопливо ходят по улицам. Они сладки и просты, как сливочный пирог. Тонкие лодыжки, длинные, стройные ноги. Они моются оранжевым мылом «Бодрость», посыпаются тальком «Букет Кашмира», чистят зубы солью на клочке тряпки и натирают кожу лосьоном «Джергенз». Они пахнут лесом, газетами и ванилью. Они выпрямляют волосы лаком «Персики Дикси», укладывая их на пробор. Вечерами они завивают их на бигуди из коричневой бумаги, оборачивают голову ситцевым платком и ложатся спать, скрестив руки на животе. Они не пьют, не курят и не ругаются; они называют секс «траханьем». В хоре они поют вторым сопрано, и хотя их голоса чистые и сильные, им никогда не петь сольных партий. Они стоят во втором ряду, в белых накрахмаленных блузках и голубых юбках, отливающих от глажки фиолетовым.