Журнал «Если» - «Если», 2009 № 06

• Название: «Если», 2009 № 06
• Автор: Журнал «Если»
• Издательство: Издательский дом «Любимая книга»
• Жанр: Периодические издания
• Год: 2009
• ISBN: ISSN 1680-645X

Гвинплейн МАКИНТАЙР

УМНАЯ МОДА

Главное, чтобы костюмчик сидел!

Павел АМНУЭЛЬ

ЧТО-НИБУДЬ СВЕТЛОЕ…

Какая, казалось бы, связь между серией загадочных убийств, космологией и квантовой физикой?

Мэри РОЗЕНБЛЮМ

СКАЧКИ

Одни влачат существование неудачников, другим на роду написано сделать блестящую карьеру. Неужели и вправду «написано»? И кем?

Тед КОСМАТКА

ПРЕДСКАЗЫВАЯ СВЕТ

Волны гасят люди. Действительно, интерференционная картина исчезает под взглядом наблюдателя.

Валерий ГВОЗДЕЙ

СОСЕДНЯЯ КОМНАТА

Новый Герострат замахнулся на святая святых физики — коллайдер. Причем из самых гуманных побуждений.

Иван НАУМОВ

ЭМОДОМ

Ума палата — кого этим удивишь? А вот эмоций терем — креатив. Именно им и решил заняться герой.

Карл ФРЕДЕРИК

ЭКЗОАНТРОПНЫЙ ПРИНЦИП

…или Новая песня о главном. Ну, запутался человек, однако помогут ли ему неожиданные собеседники?

Андрей ЩЕРБАК-ЖУКОВ

ПРИНЕСИТЕ МНЕ ГОЛОВУ МАЛЬЧИКА БАНАНАНА!

Наш корреспондент одним из первых сумел посмотреть современное продолжение культового советского фильма и стремится поделиться впечатлениями.

Сергей ЦВЕТКОВ

Я, ПРОЙАС

Этот режиссер запрягает медленно, но везет быстро, неуклонно приближаясь к званию корифея НФ-кинематографа. Его новый фантастический фильм «Знамение» — лишнее тому подтверждение.

ВИДЕОРЕЦЕНЗИИ

Улов хоть и велик, но не слишком красочен. А зрителю по-прежнему приходится гадать: идти в кино или махнуть рукой.

Генри Лайон ОЛДИ, Андрей ВАЛЕНТИНОВ

КОНЕЦ — ДЕЛУ ВЕНЕЦ

Это не просто статья, а своего рода мастер-класс известных писателей, посвященный искусству ставить точку.

Дмитрий БАЙКАЛОВ

ХВОСТ ВИЛЯЕТ СОБАКОЙ

Роман Марины и Сергея Дяченко «Vita nostra» многие критики и читатели назвали лучшей книгой начала XXI века. Новое произведение супругов вполне способно посоперничать с предшественником.

РЕЦЕНЗИИ

Книги с историей и путешествиями, магией и постмодерном, с человеческим лицом и без оного, интеллектуальные и для досуга, а есть даже с картинками.

Андрей СТОЛЯРОВ

НЕВИДИМОЕ БУДУЩЕЕ

Результаты опроса писателя не разочаровывают, его огорчает нерасторопность коллег по цеху.

КУРСОР

Не стало еще одного классика мировой литературной фантастики…

ПЕРСОНАЛИИ

По общему мнению, «твердая» НФ предполагает соответствующий взгляд на мир. Однако некоторые сегодняшние авторы еще и поэты.

---

Алкин и Сара переглянулись.

— Да, отвратительные, — продолжал Гаррисон, все больше возбуждаясь. Он начал размахивать руками и довольно сильно ткнул Ал-кина локтем в бок. — Простите, мистер, вы, конечно, не в ответе за своего соотечественника, хотя, надо отдать ему должное, он меня еще кое-чем наградил, ха-ха, сначала чуть не убил, правда, я ему этого никогда не прощу, даже на войне со мной такого не случалось, помню, зимой сорок пятого в Антверпене…

— О, Господи… — пробормотал Алкин, отодвинув стул на безопасное расстояние.

— Мистер Гаррисон, — начала Сара, — мы хотим спросить вас…

— Знаю я, о чем вы хотите спросить, — неожиданно спокойно, будто из него вышел весь заряд бодрости, сказал Гаррисон. — Только вспоминать мне об этом неприятно, понимаете?

— О чем? — осторожно спросил Алкин.

— Об этом, — сказал Гаррисон и принялся негнущимися пальцами расстегивать верхние пуговицы теплой рубашки. Пуговицы не поддавались, старик начал сердиться и оглядываться в поисках кого-то, кого не было в комнате.

— Сейчас, мистер Гаррисон, минуту, — к ним уже спешила маленькая смуглая женщина в униформе, филиппинка, иностранка, но старик с удовольствием позволил расстегнуть пуговицы и откинуть ворот так, что стал виден рубец чуть ниже левого соска.

— Вы об этом хотели узнать, верно? — сказал Гаррисон, почесав рубец пальцем.

— Как вы догадались? — спросил Алкин.

— Догадался? — презрительно проговорил старик. — Зачем мне догадываться? Я знаю.

— Вы говорите о Хэмлине?

— Это вы говорите о Хэмлине.

— Мы ни разу не произнесли это имя.

— Да? Значит, кто-то из вас о нем подумал. И не спорьте.

— Мы не спорим, — в голосе Алкина прозвучал тихий восторг.

Сара сказала непонимающе:

— Вы… умеете читать мысли?

— Ах, — Гаррисон сложил руки на тощей груди и закрыл глаза. — Какие мысли? Вы называете это мыслями? Вот у него были мысли, да. Только человек он был плохой. Плохой…

— Мистер Гаррисон, — тихо сказала Сара и дотронулась до его плеча. Старик вздрогнул, открыл глаза и сказал, будто и не прерывал начатого предложения:

— Плохой он был человек, вот что я вам скажу. Напрасно вы о нем спрашиваете. Из-за него вся моя жизнь… Эх…

— Вы его хорошо помните? — спросил Алкин.

Гаррисон почесал место, где под рубашкой находился шрам.

— Да, — сказал он коротко.

— Почему вы говорите, что он русский? — неожиданно вмешалась Сара.

— Потому что он и был русским, — Гаррисон сложил ладони на коленях, смотрел теперь на гостей вприщур, медленно переводя взгляд с Сары на Алкина и обратно, будто локатором контролировал окружающее пространство. — В Кембридж он приехал из Парижа, и потому многие думали, что он француз. На самом деле он был русский, настоящая его фамилия Харин. Он почему-то ее стеснялся и записал себя Хэмлином. Родители его сбежали от большевиков в восемнадцатом, он тогда был ребенком, чуть, говорит, не скончался от испанки. Жили в Париже, мать умерла, а отец все-таки дал сыну образование, и тот окончил Сорбонну.

— Вы умеете читать мысли? — Сара все время думала об этом: как мог Гаррисон знать о цели их визита, почему сразу вспомнил о Хэмлине и показал шрам?

— Не умею, — буркнул Гаррисон. — С чего вы взяли?

— Но вы…

— Есть вещи, которые просто знаешь, — старик пристально смотрел на Сару. — Минуту назад не знал, а сейчас знаешь. В Бакдене Харин поселился осенью тридцать пятого…

* * *

Он поселился у миссис Рэдшоу на Силвер-стрит. Из его окон виден был церковный погост — умиротворяющее зрелище. В деревне не знали, чем Хэмлин занимался: ученый, да, у нас уважали ученых, но никто ничего не понимал ни в какой науке. А еще не нравилось, что Хэмлин иностранец. Чужой вдвойне.

Весной, незадолго до Пасхи, он пришел к нам в контору, я работал у «Берримора и сына»; старый, правда, к тому времени уже умер, дело вел молодой, а я служил солиситором и надеялся когда-нибудь стать компаньоном. Хэмлин хотел заверить документ о рождении, в Париже у него умерла родственница, и ему могло что-то перепасть. Деньги, как он сказал, небольшие — откуда у русских эмигрантов большие деньги? Но в его положении…

Тогда я узнал, что настоящая его фамилия Харин, а имя Федор. Пока я заполнял документы, Хэмлин рассказал о том, что в Сорбонне изучал астрономию и физику. И еще он меня спросил, я даже удивился, подумал: эти иностранцы невоспитанны, никакого понятия о хороших манерах, я печать достал, а он вдруг: «Как вы относитесь к Дженнифер, что на почте работает? Вы ее любите или просто так?» Я чуть печать не уронил и ответил резко, хотя и был на службе: «Вам какое дело?» Грохнул печать и протянул готовые документы. Хэмлин взял бумаги, сунул в портфель и… Что было дальше, не помню. То вспоминается, будто он так и ушел молча. А то — будто он на меня посмотрел и сказал: «Мое это дело, конечно. И не советую вам к Дженни приставать».

Не советует, значит.

Летом мистер Берримор уехал на лечение во Францию, и я остался за старшего. С Дженни в те месяцы у меня все было хорошо, я был почти уверен, что она за меня выйдет, хотя знал, что и Хэмлин к ней подкатывался, и еще кое-кто в деревне…

Так получалось, что мы с Хэмлином довольно часто сталкивались на почте: он приходил получать свои научные журналы, которые из Америки выписывал. А я после работы Дженни у дверей сторожил, провожал домой, правда, она не всегда разрешала, и я ревновал, понимая, что этим вечером она с Джеком договорилась или с тем же Хэмлином.

Однажды — это уже осенью было — случился у меня с Хэмлином разговор. Он возвращался из Кембриджа, а я к Дженни шел. Поравнялись, и он мне говорит: «Сэр, не будет ли у вас пяти минут, чтобы меня выслушать? Я вас надолго не задержу». Когда вежливо просят, почему нет? «Сэр…» — говорит он, а я про себя думаю, что если он заведет речь о Дженни, я его все-таки побью. Но о Дженни в тот вечер не было ни слова. «Сэр, — сказал он, — я сейчас провожу очень важный для меня эксперимент в области физики, и мне нужна ваша помощь». Странно, да? Я так и ответил. А он: «Если вы не против, то прошу не удивляться ничему, что будет происходить. У вас профессиональная память, запоминайте, а потом сверим впечатления». Я говорю: «Хорошо, если только в этом моя помощь заключается, хотя и непонятно, какой эксперимент можно провести в нашей глуши». Он засмеялся и сказал: «Главное — вера и знание».

Эти два слова я запомнил точно: «вера и знание». Честно говоря, я был рад, что он о Дженни вроде и забыл, а в науке помочь — почему нет? Если бы знал, чем кончится…

Весь тот день был ужасный. Я вам не сказал: предыдущей ночью кто-то убил Манса Коффера. Я хотел поговорить с Дженни, но ее не выпустили из дома; я покрутился неподалеку и пошел к себе. Что-то было. Предчувствие? Не знаю. Пролежал без сна до утра, встал с тяжелой головой, собрался на работу… И все. Больше ничего не помню. Даже боли не было. Хотел сесть на велосипед и вдруг открыл глаза в больнице. Грудь болит, я решил, что это сердечный приступ, испугался, а тут подходит врач — оказывается, я в госпитале в Кембридже. Потом я опять потерял сознание, больно стало очень… На третий день пришел детектив. Спрашивал, записывал. А что я мог сказать? Никого не видел, ничего не слышал. Но я точно знал: это Хэмлин. Как он это сделал? Бог весть. Мстил за Дженни? Я был уверен: не в Дженни дело. То есть не только в ней. Он же меня предупреждал ничему не удивляться, и я согласился. Важный опыт, да. Если бы из-за Дженни… Ну, ударил бы, я бы ему тоже влепил. Парни у нас часто дрались из-за девушек — как везде. Но чтобы ножом… и никаких следов… Надо было, наверное, сказать детективу о нашем с Хэмлином разговоре. Не сказал. Получилось бы как навет. Все знали, что мы на ножах из-за Дженни…

Я был уверен, что, когда вернусь из больницы, Хэмлин придет объясниться. Про эксперимент свой рассказать. А если бы нож попал на полдюйма выше? Впрочем, Мансу и этого оказалось достаточно. Об остальных я тогда еще не знал — мне не говорили, чтобы не волновать. Что меня угнетало даже больше, чем рана: Дженни ни разу в больницу не приехала…

Домой меня отпустили в конце октября, и Хэмлин пришел в тот же вечер. Сел на стул у кровати, и произошел у нас разговор, передаю его дословно, потому что память у меня с того вечера, как говорят, фотографическая.

«Как вы себя чувствуете? — это он спрашивает. — Я уверен, все будет в порядке».

«Вашими молитвами, — говорю. И в лоб: — Эксперимент удался?»

Хэмлин на меня посмотрел, до того он глядел в пол, будто глаза боялся поднять, и взгляд у него был такой… не скажу «затравленный», но угасший, пустой, как бывает, когда человек решил, что все кончено.

«Да, — сказал он. — К сожалению».

«К сожалению?» — спросил я иронически, то есть я хотел, чтобы было иронически, но как получилось — не знаю.