Николай Дубов - На краю земли

• Название: На краю земли
• Автор: Николай Дубов
• Издательство: Детская Литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1973

Кто из вас не мечтает о великих открытиях, которые могли бы удивить мир? О них мечтали и герои повести "На краю земли" - четверо друзей из далекого алтайского села.

---

— Хватит, девушки! — закричала Аннушка. — Пылищу подняли, не продохнешь… Давайте лучше споем.

Гармонист Федор Рябых сжал мехи, потом распахнул их во всю ширь, баян рявкнул и зачастил однообразную прыгающую мелодию. Аннушка обхватила себя руками, словно у нее заболела поясница, и громко — так, что зазвенело в ушах, — пропела частушку. Баян снова хрипло рявкнул. Федор запутался в ладах, пропустил целое колено и опять монотонно затоптался на нескольких нотах. Девчата теперь уже хором прокричали куплет.

Я поднялся уходить — никакого дела здесь не получалось, шло самое обыкновенное гулянье. Геннадий тоже встал вслед за мной, но тут Федор окончательно перепутал лады, баян отчаянно завизжал в три голоса и смолк, словно и сам поразился выдавленным из него звукам.

— Вот это сыграл! — удивленно пробасил Иван Лепехин, сидевший поодаль.

Девчата захохотали и накинулись на Федора.

— Дай, друг, я попробую, — сказал Антон.

Он пристроил баян на колено, как бы примериваясь, пробежал пальцами по ладам, склонился над баяном и заиграл.

Аккорды торопливо бежали друг за другом, сливались, стихали и рассыпались в негромком переборе. Но вот сквозь эту невнятицу пробился слабый ручеек мелодии. Его подхватили подголоски, негромко, но внушительно поддержали басы. Мелодия окрепла, словно отряхнулась от лишних перезвонов, но еще звучала как–то не вся, словно баян пел, но не допевал, прислушиваясь и выверяя звучание. Наконец оно утвердилось, разрослось, и баян, обрадовавшись, широко и полнозвучно повторил пропетое, словно спрашивая о чем–то. Опять и опять взволнованно, настойчиво переспросили лады, укоризненно вздохнули басы. Баян притих и вот повел негромкий, задушевный разговор о чем–то глубоком и важном, чего никак не расскажешь словами.

Замерла деревня, окружила ее неподвижной молчаливой стражей тайга, молодой месяц тихонько взобрался повыше, чтобы расслышать, о чем же спрашивает изливающаяся светлой грустью гармонь.

— Ой, девушки! Что ж это за песня такая? Всю душу растревожила, — как бы просыпаясь, сказала Настенька Лагошина, подружка Аннушки.

— Вот живут же люди!.. — вздохнула Аннушка.

— Какие люди? — спросил Антон.

— Да вот хотя бы ты: в городах жил, учился, всего навидался, наслушался.

— Да ведь и я не в городе учился, а в Колтубах. И песню эту у себя в Колтубах услышал, по радио.

— Вот видишь: у вас и радио и клуб свой есть… А мы толчемся здесь, как овцы на выгоне. Потанцевать захочешь — пыли наглотаешься.

— Да, вы дымовую завесу почище саперов устроили… А зимой так на снегу и отплясываете?

Аннушка зло отмахнулась, остальные невесело засмеялись.

— А вы бы к нам в Колтубы приходили. Мы добрые, не обидим.

— Вы–то, может, и не обидите, а дорога обидит, — вставила Настенька. — Туда семь да обратно семь… С такой арифметикой не знай гулять, не знай криком кричать… После такой пробежки, чай, на работу идти!

— Ну, у себя что–нибудь устроили бы… Вас вон сколько — сила!

— Да где устраивать–то, — в курятнике?

— Зачем в курятнике! Вон у въезда заколоченная изба стоит.

— Это Пестовых, — сказал Лепехин. — Старики все сына ждали, ему пятистенку и поставили. Сын не вернулся, и старики во время войны померли. Так и стоит изба. Председатель говорил: может, под амбар или кладовую отведут…

— Я с председателем на этот счет договорился. Он не возражает отвести ее под клуб или под избу–читальню. Наверно, и правление согласится.

— Уговорим! — загорелся Лепехин.

— А что толку в избе? Сиди да пустые углы считай! — закричала Аннушка.

— Ты погоди, — остановил ее Антон. — Пустые углы у ленивых хозяев бывают… А на первое обзаведение кое–что имеется… Ребята, где вы там? — крикнул он.

— Здесь мы, — отозвался Геннадий.

— Вот им за хорошее дело премию дали — радиоприемник. И они рассудили так, что, раз у вас в деревне ничего такого нет, надо, чтобы он пошел на общую пользу. Они пришли за советом ко мне, а я — к вам. Конечно, надо будет поработать: избу прибрать, мачты для антенны поставить.

Ох, и хитрый же он, этот Антон! Вот, оказывается, о каком деле он говорил тогда на станции…

Все сразу заспорили, когда начинать.

— А хоть завтра, — сказал Антон. — Ребята пусть вырубят и привезут лесины, а девушки избу приберут… К вечеру я опять подойду.

Его принялись было уговаривать, чтобы остался, но он не согласился:

— Нет, товарищи, мне завтра с утра надо быть на станции. Вы тут сами управитесь. А своим заместителем, если не возражаете, я вот Дашу Куломзину оставлю…

Утром спозаранку я сбегал за Павлом и Катеринкой, с ней еще увязалась белобрысая соседка Любушка, вместе мы зашли за Генькой и направились к пестовской избе.

Скрипя, подались доски, взвизгнули ржавые гвозди, и изба глянула на нас черными провалами оконных проемов. Лепехин отворотил от дверей крестовину из досок, и все вошли в избу. Навстречу пахнуло нежилым духом заброшенного жилья, сыростью, мышами. Половину первой закопченной комнаты занимала печь. В горнице было чище, но все углы рваными клочьями затянула паутина, на бревнах нависли серые шапки пыли; мохнатые хлопья ее волнами побежали по полу от сквозняка.

— Ну дворец… — пренебрежительно протянула Аннушка. — Тут и повернуться негде.

— На выгоне лучше? — спросила Даша и, не ожидая ответа, принялась валявшейся тут же метлой снимать паутину.

Настенька и Аннушка побежали за ведрами и тряпками, Иван Лепехин уехал в лес — за ним увязался и Пашка, — а нам Даша предложила насыпать осевшие завалинки и убрать двор.

Мимо избы пробежали Фимка и Сенька. Они сделали вид, что происходящее их совсем не интересует, но вскоре вернулись, постояли, потом присели в безопасном отдалении.

— «Рябчики». Стараются, — по своей привычке, будто запинаясь, сказал Фимка.

— Стараются, — с готовностью подхватил Сенька.

Это был вызов, но мы не обратили на него внимания — пусть болтают бездельники, а нам некогда!

Девушки вылили несчетное количество ведер воды; горница посветлела, но осталась по–прежнему голой и неуютной. Особенно были неприятны пустые, без стекол, переплеты окон.

Лепехин и Федор Рябых привезли из лесу две тонкие, длинные лиственницы. Пашка хвастал, что их срубили по его выбору, а уж он знал, что выбирать — во всем лесу ничего прочнее и прямее нету.

К вечеру в ожидании Антона все собрались у избы, на завалинке. Он пришел с громоздким пакетом: в нем оказались оконные стекла.

Осмотрев избу, Антон похвалил убиравших, а потом показал на печку:

— А это зачем? Или вы тут пироги думаете печь? Я бы предложил печку эту убрать, вместо нее поставить маленькую — для тепла. Да и стенка внутренняя ни к чему. Выпилите бревна, и получится вполне подходящее помещение…

Переделка затянулась на неделю. Мы помогали выносить кирпичи, скоблить и мыть закопченные стены кухни, носить глину и песок, когда дядя Федя начал складывать новую печь. А Пашка помогал Ивану Лепехину делать стол. Лавки на первое время собрали по избам.

Настенька предложила застелить стол скатертью. Девушки выстирали и выгладили красную материю, на которой писали лозунги к праздникам, и положили ее на стол. Получилась как настоящая скатерть.

В воскресенье Антон пришел пораньше. Мачты установили, укрепили растяжками, и все кинулись в избу — занимать места. Мы пристроились у самого стола, рядом с нами сел дед Савва. Федор Рябых тоже пробрался вперед со своим баяном. Усаживаясь, он задел лады, и баян жалобно, растерянно вякнул. На Федора зашикали, замахали руками: «Погоди ты со своей музыкой! »

У самой двери, вытянув шеи и танцуя на цыпочках, стояли Фимка и Сенька; в дальнее окно перевесился Васька Щербатый. Мы сделали вид, что не заметили их — пускай слушают, не жалко.

Антон подключил антенну, батареи и повернул ручку. Сквозь шорохи и потрескивание откуда–то издалека послышались стеклянные перезвоны, они стали громче, заполнили всю избу, к с последним ударом спокойный, твердый голос сказал: «Внимание! Говорит Москва. Начинаем передачу концерта по заявкам радиослушателей…»

Без перерыва, без передышки мы слушали все кряду: концерт и последние известия, беседу о Донбассе и детскую передачу, лекцию о международном положении и снова концерт…

«Говорит Москва!»

Потом мы уже привыкли, но в тот вечер нам казалось, что именно нам, для нас говорит эта непостижимо прекрасная, далекая Москва. И так ли уж она далека?.. Спокойный, твердый голос разбудил таежную тишину, а вместе с ней как бы растаяли и бесконечные версты, отгородившие нас от Москвы. Она стояла рядом с нами, за спиной у нас — так близко, что мы слышали ее спокойное, ровное дыхание.

В Антона мы просто влюбились. Разве мог кто–нибудь так весело шутить и смеяться, так увлечь всех своими затеями! Да и умел ли кто–нибудь столько, сколько умел Антон!