Владимир Рецептер - Эта жизнь неисправима

• Название: Эта жизнь неисправима
• Автор: Владимир Рецептер
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-264-00692-Х

Жизнь игра, а люди актеры — затасканная фраза. Но ведь актеры — люди, они живут, встречаются, умирают, ссорятся. Про всё это повесть

Владимир Эммануилович Рецептер долгое время играл в Большом Драматическом Театре, в тот самый момент, когда им руководил Георгий Товстоногов, а его правой рукой была Дина Шварц. Но время течет и Рецептер ушел, а уйдя стал писать воспоминания, как хорошо ему было в театре.

В повести 3 части — 3 истории:

1 часть — повествует про актерскую семью Алексеевых, об их жизни и их закате, в доме для ветеранов сцены на Петровском, 13, о том, как супруги путешествовали по городам и весям.

2 часть «Хроника юбилейного спектакля». В 1980 году Рецептер решил поставить «Розу и Крест» Александра Блока, пьесу которую до него никто никогда не ставил, и вот автор описывает, чем все началось и чем окончилось.

Ну, и, наконец, 3-я, самая печальная часть «Императорский библиотекарь»-история про Григория Гая, который слишком вжился в свою роль.

Из сборника «Ностальгия по Японии».

---

Рецептер Владимир Эта жизнь неисправима Записки театрального отщепенца

Оказалось, что проза растет из того же «сора», что и стихи, не поддаваясь запретам или понуканиям, а повесть «Прощай, БДТ!» и гастрольный роман «Ностальгия по Японии» не исчерпали превратного опыта артиста Р.

Оказалось, что он помнит больше, чем ему хотелось бы, и с помощью доморощенного автора продолжает тщетные попытки избавиться от прошлого.

Петровский, тринадцать

Навещать Дом ветеранов сцены имени Марии Гавриловны Савиной, что расположен на Петровском проспекте под убедительным номером 13, автор рекомендовал бы всем идущим в гору молодым знаменитостям, звездам средних и выше средних лет, а особенно, педагогам и студентам театральных академий для воспитания актерского характера и художественного сознания.

Прекрасные условия, прекрасные…

Огромный парк, почти регулярный и ухоженный, с прогулочными аллеями, ботаническими табличками, дубами, яблонями и множеством цветников, с бронзовым бюстом самой Марии Гавриловны, выходом на берег Невки и волшебными видами на ее другую сторону; тут тебе и огражденная смотровая площадка с чистыми скамейками, и надеющиеся рыбаки у воды, и характерный деревянный мост, ведущий в новые парковые заросли на том берегу, и широкое небо, полное облачных декораций к любимым спектаклям смелого воображения.

Радует глаз и само старинное усадебное светло-желтое здание с белыми ампирными полуколоннами и балюстрадами, с парадным крыльцом и не по нынешнему шаблону дверьми и окнами, а еще то, что здесь не одно только центральное строение, а несколько таких же желтокрашеных домиков, включая медкорпус, каретники, гараж и пристройки для челяди.

И зелень, зелень кругом…

Или желтизна с красными вкраплениями…

Или уж белила зимние сплошь…

Прекрасные условия, чудные!..

И накормят тебя, и напоят три раза в день, и костюм дадут, и халат, и сменную обувь, и тапочки. И при каждой комнате своя ванная-туалет, а супружеским парам могут отвести и целых две комнаты.

А если вдруг давление подскочит, то медсестра зайдет столько раз на день, сколько потребуется до полной нормализации давления. И врачи к услугам, лечащие и консультирующие — и окулисты, и отоларингологи, и прочие; если что направят и в хорошую больницу и на бесплатную операцию…

Как с деньгами? Берут три четверти пенсии, а четверть — тебе на карман, живи — не хочу, совершенно санаторные условия…

Кроме общих бывали здесь у автора и сольные представления для ветеранов, благодарнее которых не встретишь зрителя, особенно если говорить погромче и с классической артикуляцией, посылая упругий звук в когда-то чуткие раковинки…

Бывал здесь Р. и безо всяких шефских обязательств, а просто в гостях, и не только у Нины Флориановны Лежен, современницы Блока, или Тамары Ивановны Горской, нашего знатного суфлера и «Заслуженного донора республики», но и у других, а недавно и у своей ташкентской партнерши, Нины Петровны Алексеевой, которая и на восемьдесят седьмом году оказалась светлей, моложе и памятливей многих, включая, разумеется, и сонного автора…

Смолоду она артисткой быть и не собиралась, а, закончив школу и поступив в политехнический в Саратове, стала летней практиканткой в пароходстве и начала плавать то на одной, то на другой волжской посудине. К капитану или к штурману назначат помощницей, а чаще всего — чалку бросать и ловить; и вот она стоит, шестнадцатилетняя волжаночка, в сбитой набекрень капитанской фуражке, так что на солнце рыжие волосы горят.

Так бы ей и выплыть на широкий простор социалистической индустрии — с математикой, с техникой у Нины отлично ладилось, — но тут ее с берега усмотрел сын местного антрепренера красавец Димка Алексеев и чуть ли не в день знакомства объявил:

— Ты будешь моей женой.

— Ладно, — сказала Нина, недолго думая.

И они поженились.

Тут же замаячило расставание, так как Дима уезжал на два месяца в город Вольск, на актерскую практику.

Старший Алексеев, то бишь тесть ее и антрепренер, говорит:

— Нехорошо, Нина, молодым расставаться, не успев пожить. Вот что я тебе предложу. Съезди-ка на два месяца в Вольск с Димитрием, выйди на сцену разок-другой. Режиссер скажет, годишься ты в артистки или нет, он — товарищ мой, скажет правду, а там и решишь, кем тебе становиться…

— Ладно, — сказала Нина, недолго думая.

И они поехали в Вольск.

В первый вечер снарядили ее пятой княжной в «Горе от ума», ушив перед выходом чужое платье чуть ли не вполовину.

Рядом гримировались опытные актерки: они кладут румяна, и она. А румяней ее от природы никого рядом не найдешь, щеки сами горят.

Нина смотрит, актерки белила кладут, и она белила. Те поверх белил — опять румяна, и она. Пока ей гример не сказал:

— Ты, девушка, стирай все, тебе до грима еще далеко, милая.

Она все и стерла.

Толкнули ее на сцену, там стежки на платье разъехались, и Нина все старалась не поворачиваться к публике спиной, чтоб не опозориться. Так и сошло.

На другой вечер — массовочка в «Интервенции» Льва Славина, с пятью переодеваниями — то баба-беженка, то дама в ресторане…

А на третий вечер и рольку дают, это уже со словами, в «Чужом ребенке» Виктора Шкваркина… Этот Шкваркин, между прочим, больше ничем не прославился, а «Чужого ребенка» играли много лет во всех театрах страны. Однажды его за рюмкой коллеги спрашивают:

— Виктор Батькович, вы почему пьес больше не пишете?

А он показывает на свою голову и говорит:

— Лампочка перегорела…

Да. Тут, значит, Нина шкваркинский текст выучила к вечеру, вышла, ее куда-то понесло, понесло до счастливого головокружения, ей все нравятся, она всем нравится, а после спектакля и сам режиссер похвалил.

— Молодец, — говорит, — живая…

Через два месяца вернулись в Саратов, старший Алексеев спрашивает:

— Ну что, Нина, — в политехнический или как?..

— Нет уж! — отвечает Нина. — Что мне делать в политехническом, когда я артистка!

— То-то, — говорит Алексеев. — Сцена — дурман, раз попробуешь — ничего другого не хочу.

Так и стали они с Дмитрием ездить по разным театрам, искать судьбы, то в Казань, к знаменитому Ивану Васильевичу Ростовцеву, то еще куда. Много было в России антрепренеров, но таких, как Ростовцев и Собольщиков-Самарин, больше не было. Они сперва дружили между собой, а потом — вдрызг рассорились!..

Позвал мужа как-то и сам Собольщиков-Самарин в Нижний Новгород, то есть в город Горький, чтобы посмотреть, на что Дмитрий годится.

Приехали в Нижний, вышел молодой муж на сцену, говорит, движется, а Нине плохо: не нравится ей, что Дима делает.

Тут рядом и актеры сидят, на Собольщикова косятся, что скажет?.. И вот знаменитый Николай Иванович медленно так поворачивает голову и говорит, чтобы все слышали, медленно, внятно и с удовольствием:

— Ка-кой кра-си-и-вый!.. А-а?.. Какой красивый!..

И все. Тут — решение. Это для настоящего антрепренера и было главным. Мужчиной должны все женщины из зала любоваться, а женщиной, разумеется, остальные, то есть брючные зрители. Таков старинный закон антрепризы.

А наша Нина хоть не очень и красивая, но в ней и юмор, и огонь, и правда, и заразительность, начнет в комедии играть — всех наповал!..

Но мудрость жены в том и состоит, чтобы не подчеркивать свое первенство. Ну и что, что он — только заслуженный, а она — уже народная Узбекской ССР (ведь двадцать лет в Ташкенте прожито!), он — мужчина, он — красавец, он профсоюзный деятель, он муж, значит, главный. Он скажет, а она — послушается. Пятьдесят два года вместе, как один день, без всяких там эпизодов, понимаете? А вы говорите: «театр», мол, «артисты» — они «такие», и тому подобное. Кому как повезет.

За те три года, что Р. прослужил в Ташкентском Русском театре имени М. Горького, не один раз играл он и с Алексеевыми. То Дмитрий — в роли Свидригайлова, когда Р. — Раскольников, то он — Клавдий, когда Р. — Гамлет. А Нина Петровна — то ему добрая сестра, Дуня Раскольникова, то — обворожительная любовница во французской комедии М. Эмэ «Третья голова», где у Р. этакая хлестаковская роль эстрадного любимца публики, то — мать в драме «Потерянный сын» Алексея Николаевича Арбузова…

И как-то так получилось, может быть, почти естественным образом, что в отношениях с Дмитрием Алексеевичем возникло у Р. некоторое отчуждение, тот все врагов его играл и в жизни держался с известной долей высокомерия, а в отношениях с Ниной Петровной, наоборот, — приязнь и родственность. Ну, как же, — и «сестра», и «мать», и «любовница», это все без настоящего доверия и нежности не сыграть.

И расстались: Р. - к Товстоногову, в Питер, а Алексеевы, после Ташкентского землетрясения шестьдесят шестого года, — в Казань.