Юлия Боровинская - Часы старой Анны

• Название: Часы старой Анны
• Автор: Юлия Боровинская
• Издательство: Амфора
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-367-01262-0

Готическая сказка.

---

Юлия Боровинская Часы старой Анны

— …и в нашем городке, сударь мой, я и рекомендовал бы Вам заночевать, хоть на часах — всего-то четыре пополудни. Вся беда в том, что места далее начинаются дикие, и ежели Вам не улыбается спать прямо на сырой траве в лесу, то впереди — одно-единственное селение, да и там на постой можно устроиться только у старой Анны, чего я бы Вам, при всем моем уважении, решительно не рекомендовал.

Терять несколько светлых часов, которые я мог бы провести в дороге, мне совсем не хотелось, и без того в город N, где ждали меня неотложные служебные дела, я мог рассчитывать попасть только завтра к вечеру. К тому же я подозревал, что говорливый трактирщик нарочно запугивает меня, чтобы получить свой процент от владельца гостиницы, располагавшейся напротив.

— Скромность сельского жилья меня отнюдь не смущает. Ведь какая-то постель там найдется, а впрочем, одну ночь можно провести и на голых досках — была бы крыша над головой!

— Ох, сударь, — покачал головой доброхот, — Вы еще не знаете, кто такая старая Анна. Ведьма, натуральная ведьма, честью клянусь, и это вовсе не поэтическое преувеличение! Всю округу пользует она своими отварами и настоями — и добро бы только от болезней! Нет, сударь, случается, даже и из нашего города ездят к ней за приворотными и отворотными зельями, со страхом, надо заметить, ездят, поскольку характер у старой Анны скверный, а неприятности она способна доставить преизрядные. Понимаете ли: не так, чтобы по сельской простоте корова сдохла или, скажем, дом сгорел, а вся, буквально вся жизнь человеческая может стать одной сплошной цепью горестей и разочарований, и всё по вине этой чертовой лекарки. Говорили, что местный патер осудил как-то прилюдно ее деяния — и что же? Буквально в тот же день к вечеру случилось у него воспаление поясничных ганглий, так что бедолага уже и разогнуться не мог, соседские свиньи сломали ограду и уничтожили весь его огород, любимый племянник запил и бросил почтенное ремесло ювелира, увязавшись за какой-то циркачкой из бродячей труппы, из церкви необъяснимым образом исчезло старинное серебряное распятие, а в довершение всех бед, у несчастного патера пропал голос, так что он и оправдаться-то перед епископом не мог. И всё это из-за пары слов, сказанных, замечу, во вполне справедливом гневе! Да что там патер! Собственного сына она, говорят, прокляла за то, что тот женился против ее воли. Так, верите ли, сударь, не прошло и полугода, как он утонул, вытаскивая ведро из собственного колодца. А его жену со дня похорон никто больше и не видел — должно быть, тоже погубила колдунья…

Словоохотливость собеседника уже начала меня утомлять, к тому же пора было трогаться в путь, поэтому я заметил:

— Ничего, я человек спокойный и выдержанный, уж как-нибудь мы с этой старухой поладим! — после чего вежливо распрощался, расплатился за обед и устремился к выходу из трактира.

Солнце клонилось к закату, копыта моего, успевшего отдохнуть коня весело вздымали дорожную пыль. Городские окраины и поля вскоре сменились перелесками, а затем и натуральным лесом, грозно вздымавшимся по обе стороны тракта. Просека всё сужалась и сужалась, узловатые ветви деревьев, казалось, готовы были сшибить мою шляпу, а за их корявыми, поросшими мхом стволами клубились вечерние тени. Миля за милей, час за часом дорога текла, словно река меж буро-зеленых скал, и когда на побледневшем небе проявился слабый серп луны, я уже готов был пожалеть о том, что так легкомысленно отверг совет трактирщика и не заночевал в городе.

Но тут лес внезапно оборвался, замелькали кресты скромного деревенского кладбища, и впереди я увидел полтора десятка домишек, окна которых одно за другим начинали светиться. Я остановился у первого же строения, показавшегося мне прочным и опрятным (это был узкий, красного кирпича дом с затейливой надстройкой, в чердачном окне которой еще полыхали отблески заката), спешился и решительно постучал в дверь. Открыла мне молодая и довольно миловидная белокурая женщина, выглядевшая чрезвычайно испуганной. Прежде, чем она успела произнести традиционное «Что Вам угодно?», я сам спросил:

— Простите за вторжение, сударыня, но не здесь ли живет старая Анна?

Еще большее смущение отразилось на ее лице, и женщина невнятно пробормотала:

— А зачем Вам она?

— Мне сказали, что она единственная в этом селении принимает путников на постой. А поскольку дела службы увели меня далеко от дома, я готов щедро заплатить ей за гостеприимство.

Незнакомка поспешно посторонилась, освобождая дверной проем и, понизив голос, почти шепотом произнесла:

— Так проходите же, сударь, проходите скорей. Старая Анна — моя свекровь, и комната на ночь у нас найдется.

— Да, но мой конь…

— Я сама займусь им, сударь. Овса у нас, правда, нет, но охапку хорошего душистого сена он получит. Не стойте же на пороге!

Без лишних пререканий я позволил проводить себя по полутемному коридорчику в комнату для гостей, после чего женщина удалилась, оставив меня созерцать излишне пышную кровать, укрытую наивно вышитым покрывалом, простой стол без скатерти, на котором горела лампа и показавшийся мне неуместным в деревенском доме темный высокий шкаф, за волнистыми стеклами которого угадывались корешки книг. Едва я решился потянуть за его дверцу, которая протестующее заскрипела, как на пороге комнаты появилась белокурая хозяйка.

— Ну вот, сударь, — уже гораздо более живо произнесла она, — с вашим конем всё в порядке. Вы, должно быть, захотите умыться с дороги. Я принесла… — и тут поток слов внезапно оборвался, словно перехваченный грубым окриком, лицо ее побледнело, вся она встрепенулась, спешно поставила — почти бросила — на стол кувшин, таз и полотенце и выбежала из комнаты. Вскоре откуда-то издали до меня долетел нежный хрустальный перезвон, невидимые колокольчики проиграли несколько тактов какой-то мелодии и смолкли.

Я, не торопясь и с удовольствием, умылся каким-то необыкновенно душистым мылом, привел в порядок волосы, отряхнул дорожную пыль с камзола и уже подумывал, не закурить ли мне трубку, как слабый, но высокий голосок позвал меня:

— Ужинать, сударь!

Сделав несколько шагов по коридору, я оказался в комнате, по-видимому, служившей обеденным залом. В центре ее был накрыт крахмальной скатертью овальный стол, возле которого стояли несколько обычных жестких стульев, а в стенной нише весело пылал камин, прикрытый чугунным веером решетки.

— Что это был за звук? — осведомился я, придвигая к себе тарелку.

— Какой звук? — вновь смутилась хозяйка. Теперь я отчетливо видел, что она настолько молода, что если б не чепец замужней дамы, казалась бы совсем девочкой. И хотя черты ее могли показаться излишне острыми, а щеки — осунувшимися, но нежная, бледная, как фарфор, кожа и мягкие голубые глаза делали ее совершенно неотразимой. Одета она была довольно просто, но без деревенского пристрастия к кричащим цветам, а головной убор ее, отороченный старинным кружевом, из-под которого выбивался локон цвета бледного золота, придавал ей вид изысканный и немного таинственный, вовсе не вяжущийся с традиционным представлением о сельских красавицах.

— Так какой звук? — повторила она свой вопрос, на который я, замечтавшись, забыл ответить.

— Нечто вроде хрустальных колокольчиков. Та-там-та-та-та-та, — напел я нехитрую мелодию.

— Ах это… Так звенят часы моей свекрови. Они старинные и, говорят, очень дорогие. Каждый час раздается звон, а в полдень и в полночь появляются фигурки и танцуют менуэт.

— Любопытно было бы взглянуть, — заметил я.

— Простите, но… Нет, это невозможно… Там, в той комнате… Видите ли, там сейчас неприбрано…

Настаивать я не стал и, спросив разрешения закурить, перебрался в высокое кресло, с удовольствием набил трубочку и затянулся ароматным табачком, не забыв, впрочем, выложить на стол пять монет, запрошенных с меня за ужин и ночлег.

Миловидная хозяйка быстро и ловко убрала посуду и присела возле камина на низенькую скамеечку, вороша кочергой угли.

Только сейчас я в полной мере ощутил, насколько утомил меня день, проведенный в седле. Теперь все мои мышцы блаженно расслабились, и, придя от сытного ужина и тепла в благодушное состояние, я захотел продолжить вечер беседой.

— Скажите, сударыня… простите, но я до сих пор не знаю, как Вас называть…

— Зовите меня Вероникой, — не оборачиваясь, тихо произнесла она.

— Скажите, сударыня Вероника, правду ли говорят о том, будто бы свекровь ваша, старая Анна — настоящая колдунья?

Моя собеседница оставила кочергу, повернулась и твердо посмотрела мне прямо в лицо.

— Ах, сударь, это чистая правда, и на Вашем месте я бы остереглась говорить подобные вещи в этом доме — даже самым добродушным тоном — потому что никогда нельзя быть уверенным, слышит ли Вас старая Анна, и что она может об этом подумать.