Алексей Слаповский - Качество жизни

• Название: Качество жизни
• Автор: Алексей Слаповский
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-475-00003-4

Литраб, автор кучи романов под различными псевдонимами, некто Н.А. Анисимов, брошенный женой и перманентно пребывающий в состоянии недуга, как-то вдруг знакомится с молодой модной дамочкой Ириной, ведущей одного из местных телеканалов. Будучи запечатленным с ней на одной из фоток расторопного папарацци, он невольно оказывается втянутым в закулисные разборки сильных мира сего. Ему делают литературное имя, а за именем приходит и слава. Герою все нравится и ничего-то его не беспокоит, однако одно неловкое движение… и он вновь возвращается к своему разбитому корыту - работе адаптатора в одном из мелких издательств.

---

Валера, только что готовый убить меня, тут же сменил гнев на милость, даже не усмехнувшись над моей цветистой фразой. На Ирину же он смотрел с щенячьей радостью.

— Что ж, — сказала она. — Тогда я тоже кофе хочу.

Мы сидели на кухне, Валера суетился, подавал кофе, был смущенным и довольным, убедившись, что Ирина на него не сердится. Обычно равнодушный к моим оценкам и моему мнению относительно чего бы то ни было, он, кажется, был рад возможности погордиться передо мной этим знакомством. Впервые я видел его таким и подумал: чтобы знать своих детей, нужно как можно чаще встречаться с ними в кругу их знакомых и друзей: там они настоящие, а не в поверхностном, бытовом контакте с родителями.

Но вот загадка: где он умудрился с нею познакомиться? И кто она ему? То есть, кажется, понятно, кто. Надо же, как повезло моему мальчику…

— Извините за любопытство, — спросил я Ирину, — Виленская — это псевдоним?

— Многие так думают! — рассмеялась Ирина неподражаемым смехом. — Нет, это настоящая фамилия. А прадед мой вообще крестьянином был.

— Виленской губернии? — блеснул я познаниями в истории и топонимике.

— Нет. Но вы правы, их оттуда откуда-то в Подмосковье привезли, их семью. А дед уже городским человеком был, москвичом. Так что я москвичка потомственная.

Она принялась пить кофе, а я развлекал ее и Валеру разговором, довольно удачно. Рассказал о работе в издательстве и о наших проектах. С юмором. Валера был счастлив, наблюдая за воркованием своей любимой женщины и своего уважаемого с этой минуты папы. Но начал поерзывать и вскоре, выйдя в комнату, позвал меня:

— Пап, можно на минутку?

И позвал не так, как кричал раньше «закрой дверь, блин», позвал мягко, по-доброму, по-сыновнему! Дождался от него наконец…

Я вышел.

— Пап, ты извини, — сказал он, — но у Ирины мало времени.

— Ах ты подлец! — сказал я, гордясь им. — Где ты с ней умудрился познакомиться?

— Потом расскажу.

— Ну-ну. Успеха.

Мы впервые говорили с ним на равных. Как мужчина с мужчиной, понимающие друг друга. Многое было впервые в тот день.

2

Я вышел и сел на лавке у подъезда. Мне опять ни с того, ни с сего стало худо: покрылся потом, мурашки какие-то пошли по левой половине тела, начиная с головы.

Я сидел и думал: а если свалюсь прямо вот здесь? Народ ведь по обыкновению подумает: напился человек. Смешная мысль пришла: заранее написать плакатик: «Я не пьяный, я больной!». И, падая, успеть положить его себе на грудь. А если без шуток, надо бы на бумажке записать номера телефонов Валеры и Нины и вложить бумажку в паспорт.

А если дома свалишься? Нельзя жить одному…

Когда вышла Ирина, мне показалось, что до этого я спал сидя, причем довольно долго. Стало неловко: подумает еще, что ее жду.

— Вот, — встал я ей навстречу, — подумаете, что сижу и жду вас. А я так… Небольшой приступ.

— Сердце?

— Да нет. Бурная юность, травма головы. Теперь иногда сказывается.

И так легко, так по-мальчишески совралось про бурную юность и травму головы, что даже совестно не было: естественных порывов не надо стесняться.

— Вас подвезти?

— Разве что до метро. Я без машины сегодня, — опять соврал я. Но тут же подумал, что Валера мог сказать ей об отсутствии у меня машины. И уточнил: С шофером езжу обычно. (Это почти правда: раза три в месяц я езжу на издательской машине. С шофером.)

Ирина невнимательно кивнула, и я понял, что мои старания пропали даром: в ее мире с личным шофером ездит каждый второй, ее этим не удивишь. Мы ехали молча. Хотелось завязать легкий разговор, как недавно на кухне, но что-то не клеилось. Кураж пропал.

Она посматривала на меня с улыбкой и сказала:

— Наверно, вам интересно, как я с вашим сыном познакомилась?

— Конечно.

— Очень просто: я в его машину врезалась.

— Он не рассказывал.

— Умеет молчать, за это и ценю. Ну, не только за это. Славный он у вас вообще. Спасибо вам.

— Вам спасибо.

— За что?

— За отзыв. А вам трудно жить, наверно.

— Почему это?

— Известная женщина, все знают в лицо, приходится соблюдать конспирацию.

— Это да. Тем более, у меня жених.

— Я читал в газетах. Беклеяев, — назвал я фамилию известного бизнесмена.

Она кивнула. Наличие одновременно жениха и юного любовника ее ничуть не смущало. А о своем уважении к тайнам и умении их хранить я ее уже уведомил, и, кажется, она поверила.

— Я давно слежу за вами, — решился я на открытый комплимент, употребив обычную для моего поколения формулировку, в которой нам почему-то не виделось гэбистского оттенка (типичные фразы: «слежу за вашими творческими успехами»… «весь советский народ следит за полетом в космос отважных космонавтов…», — негатива в этом слове не ощущалось).

— Спасибо, — сказала Ирина. — Дециметровые каналы мало кто смотрит. И я всего лишь диктор фактически, хоть и считается, что ведущая. Своей передачи нет. Пока.

— Будет?

— Надеюсь. Я тут сейчас сворачиваю.

— А я выйду. Вон метро. Спасибо.

3

Где-то я читал о чем-то очень похожем. Или сам писал. В это, быть может, трудно поверить, но я очень плохо помню свои любовно-детективные романы. Я забывал, о чем там речь, сразу же после написания. Поэтому Нина, всегдашняя первая моя читательница, очень меня выручала. Не раз она говорила, когда я давал ей посмотреть начальные страницы нового опуса, что у меня уже был такой же сюжет — или такие же герой, героиня, место действия и т. п.

Дома я взялся пролистывать романы Шебуева-Панаевского-Ликиной-Темновой, занимающие две полки (некоторые переизданы), и наткнулся на то, что искал. Роман Темновой «Звезда эфира». Ситуация такова: он художник, уже в возрасте, непризнанный гений, и вот ему благотворительно устраивают экспозицию, его сын Максим, юный успешный коммерсант, желая хоть как-то поддержать отца, упрашивает свою подружку Арину, корреспондентку одной телекомпании (красотку, естественно), сделать репортаж. Художник Переверчев в камеру грубит, хамит и чуть ли не ругается матом. Арина его брутальностью очарована, его картинами покорена. Она начинает любить его. Сын, напившись, приходит к отцу выяснять отношения. Отец говорит, что он тут ни при чем: это она влюбилась, дура, он-то не виноват. Сын оказывается умным, понимает, что сердцу не прикажешь, особенно чужому. Устраняется. Драматические эпизоды: сын пьет, нюхает кокаин, шляется по казино, ездит по ночному городу. Кидает монетку. Орел — застрелиться. Решка — за границу уехать. Выпадает орел. Он уезжает за границу.

Арина постоянно навещает художника, приносит ему продукты и вино. Переверчев снисходительно ее ласкает. Чем небрежней он с ней обращается, тем больше она его любит. Тут возникает ее друг и спонсор Дьяканин, старше Максима, но моложе Переверчева. Узнает о любви Арины и намеревается погубить ее — или его. Или обоих разом.

«Дьяканин жил по волчьим законам. Если бы его подругу-самку отбил волк более сильный и молодой, он, возможно, смирился бы. То есть, конечно же, бился бы за нее всеми зубами, до крови, но — смирился бы, уступая единственному, что он уважал — Силе. Его возмущало именно то, что его красавица-самка отдалась волку старому (на его взгляд), полудохлому, который живет одиноко в своей берлоге, питаясь падалью. Дьяканин просто не подозревал, что остался еще мир, в котором люди — не волки, и законы у них другие. Человеческие!»

Так писала об этом Вероника Темнова.

Я взял книгу, взял листок бумаги и начал искать совпадения. Реестр составился такой:

1. Арина — Ирина.

2. Та с телевидения — и эта с телевидения.

3. Сын Максим, любовник Арины — сын Валера, любовник Ирины.

4. Переверчев одинок и независим — я одинок и независим.

5. Переверчев художник, творческий человек — я в некотором смысле тоже.

6. У Арины спонсор, которого она называет женихом, — и у Ирины спонсор, которого она называет женихом. (Поворошив газеты и найдя множество материалов в Интернете, я понял, что отношения Беклеяева и Ирины именно, будем прямо говорить, товарно-денежные.)

Да еще у Арины и фамилия довольно искусственная, вполне в духе любовно-детективного романчика: Левицкая (в самой фамилии ничего искусственного нет, но я контекст имею в виду, контекст, понимаете?). У реальной же Ирины фамилия, пожалуй, еще искусственнее, Виленская, не фамилия, а романс! Хотя и подлинная.

И т. д.

Я некоторое время изучал этот листок, а потом подумал: что это я делаю? Неужели я верю в возможность того, что и остальное повторится? Чем таким я могу заинтересовать эту блестящую особу? Да и хочу ли заинтересовать? Мне ничего не надо нового вообще, мне плохо, я заболел, я, как Иов, прошу вернуть что было.

Мне было плохо, но я терпел. Я отлеживался, как больной или раненый зверь, и говорил себе, что все пройдет. Никаких диагностических центров, никаких больниц: это означает сдаться. Я должен сам. И, как только стало чуть лучше, взялся: сделал зарядку, походил спортивным шагом по комнате (прав Мокшин, это действительно благотворное занятие), потом полез под контрастный душ, чтобы восстановить иммунную систему, приготовил на завтрак полезную овсяную кашу, выпил кофе без сахара. Оделся и хотел позвонить Костику с тем, чтобы осчастливить его сообщением о своем выходе на работу. Чувствовал себя прекрасно, что-то даже напевал фальшивым голосом, что-то выкрикивал. Примерно так: «Нет! Я вас всех сделаю! Я всех переживу! И пере… всех красивых женщин! Ирину в первую очередь! Ты слышишь, Ирина? Папочка идет к тебе! Берегись! Бойся! Ага-га! Ого-го!».