Алексей Слаповский - Качество жизни

• Название: Качество жизни
• Автор: Алексей Слаповский
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-475-00003-4

Литраб, автор кучи романов под различными псевдонимами, некто Н.А. Анисимов, брошенный женой и перманентно пребывающий в состоянии недуга, как-то вдруг знакомится с молодой модной дамочкой Ириной, ведущей одного из местных телеканалов. Будучи запечатленным с ней на одной из фоток расторопного папарацци, он невольно оказывается втянутым в закулисные разборки сильных мира сего. Ему делают литературное имя, а за именем приходит и слава. Герою все нравится и ничего-то его не беспокоит, однако одно неловкое движение… и он вновь возвращается к своему разбитому корыту - работе адаптатора в одном из мелких издательств.

---

Переверчев был растерян. Он ожидал чего угодно, только не этого. В один миг он осознал, что его жизнь сейчас, вот в эту секунду, может измениться: эта женщина потенциально может заслонить собой то, ради чего он жил, и он начнет жить для нее. Поэтому, пусть это жестоко, надо сделать вид, что он ей не верит.

Нет! Это ошибка! Наоборот, надо сделать вид, что верит, но в действительности — не верить! Это слишком опасно! И нельзя позволять себе любить ее! Он никого не может любить, только свою Музу, свой талант, свои картины!

— Ладно, — сказал он с грубоватой нежностью. — Иди ко мне».

Конечно, у нас с Ириной такого разговора не было. Но в один из вечеров, выпив предварительно бутылку вина и три бутылки пива (отличалась вообще изумительной стойкостью и не только не напивалась, но, кажется, никогда особенно не хмелела), она все-таки произнесла несколько слов. И я что-то такое ответил. Вполне нежно. По упомянутым только что правилам беллетристики, тут хорошо бы затуманить, затемнить, утончить и психологизировать, но обойдусь и скажу непозволительно прямо: Ирина была актриса по образованию и по сути, а еще — женщина. Как актриса она была собой довольна, отдаваясь мне вполне достоверно, по системе Станиславского (аналогово! — А.А.), но как женщине ей мало было войти в образ, ей хотелось слиться с ним. Ибо все-таки желательно для душевного комфорта чувствовать себя немного влюбленной. От этого очень повышается качество жизни, оно ведь, как я говорил уже выше (или не говорил, не помню, а смотреть сейчас лень), очень субъективно. Овсяная каша без соли, сахара и масла противна. Но если знаешь, что ешь ее для здоровья, уже легче. Если же научишься находить в ней вкус, ты счастлив. Сужу по себе: я такую кашу ем каждое утро из года в год и, честное слово, наслаждаюсь!

37

Настала осень: сезон телевизионный, книжный, политический.

Против Баязета Бекмуратовича кампания на телевидении развернулась вовсю, даже жалко его было. Несколько репортажей, аналитический материал одного из авторитетных журналистов (меня поразил подлинный гражданский гнев, с которым он излагал факты деятельности Беклеяева, явно направленные против государства и простого народа). Появилось и в газетах несколько статеек. Я чувствовал себя заговорщиком. Ощущение новое и занятное: видеть, как разворачиваются события, и быть одним из немногих, кто знает подоплеку именно такого разворота, такой трактовки этих событий; обыватель же ахает и ужасается вместе с журналистами, будучи утешен мыслью, что они хоть и не всегда, но вот ведь защищают же правду!

Мы с Ириной жили порознь, но вместе ходили на светские мероприятия. Иногда она приезжала вечером и оставалась ночевать. Я хоть и тверд был в намерении не обольщаться, но иногда казалось, что она и в самом деле слегка в меня все-таки влюбилась. Или я стал наконец овсяной кашей, употребляемой с внушенным себе удовольствием. Как сказала бы Темнова: «Наиболее искусно мы обманываем не других, а себя!».

Впрочем, было не до психологии: Ирина с утра до ночи занималась новой передачей, я бесконечно терзал и правил тексты, доводя их если не до совершенства, то до оптимального объема и содержания.

Издательство Азархова выпустило книгу «Метро-ном-1» сумасшедшим тиражом (даже если судить по объявленному). Аня Ликина, становящаяся все преданнее и старательнее, с гордостью сообщала, что проехалась по многим магазинам и везде книга продается у входа, на стеллажах и полках, где висят таблички: «Бестселлер месяца» или «Книга недели», или «Лидеры продаж». Помощник Азархова Кубичев, душа и честолюбие издательства, сулил мне мировую известность. Я не перечил.

Намечалась масштабная презентация книги на ВВЦ, в рамках очередной Московской международной книжной ярмарки. Я удивлялся: какая же презентация, если книга уже вовсю продается? Душа-человек Кубичев объяснил мне по телефону: надо уметь книгу сделать новостью несколько раз. После выхода книги разогреть публику, хорошо начать продавать. Чуть попривыкли к ней устроить презентацию. Опять попривыкли — что-нибудь такое выкинуть на информационный рынок, связанное с автором.

— Не надо, — сказал я. — В аварию я уже попадал.

— Зачем же так грустно? В жизни есть события попроще. Разводы, расставания, влюбления. Или, того лучше, дом человек построил. Не собираетесь дом строить?

— Нет. Интересно, что вы будете делать, когда интерес совсем иссякнет?

— Иссякнет — забудьте это слово! Возможно только некоторое снижение спроса. Условно говоря, не тысяча проданных в день книг, а триста. Для кого-то это сумасшедший успех, для вас — пробуксовка. Тут же выбрасываем новую книгу. Вы сами специалист, знаете это не хуже меня!

— Я другими делами занимался…

— Может быть, — с вежливым сомнением сказал Кубичев.

38

И вот день презентации. Ирина с утра была возбуждена, будто ее, а не меня ждало испытание. Спросила:

— Ты решил, какой отрывок будешь читать?

— Я должен что-то читать?

— А как же! Это все-таки презентация книги, текста! Я советую: вот это. Потренируйся. Хочу послушать, как звучит голос. Ты когда-нибудь читал вслух?

— Приходилось вообще-то. Работал в многотиражке на заводе, а там еще и радио было, тоже в моем ведении. За диктора даже принимали.

Я важно сел в кресло и с важным видом начал читать.

— Не так! — тут же прервала Ирина. — Слишком сухо, будто в самом деле диктор какой-то!

Я попробовал поживее. С некоторым даже артистизмом. Читал — и мне самому, честно говоря, нравился собственный текст.

Но Ирина опять меня прервала:

— Нет, нет, нет! Актерствовать тоже не надо, это слишком! Попробуй спокойно, задушевно, будто рассказываешь!

Я попробовал. Стало получаться.

Тут приехала Аня и прервала наши чтения.

— В чем идете? — спросила она меня.

— Костюм, — ответила Ирина. — Строгий черный костюм.

— С какой стати?

— С такой. Строгий текст — строгая одежда.

— Ну, вы даете! — удивилась Аня. — Абсолютно непрофессиональный подход, масло масляное! Александр Николаевич должен позиционировать себя как народный писатель! И нате вам — костюм! А бейсболку куда денем? Он на всех фотографиях уже в ней!

— Это народно? — в свою очередь удивилась Ирина. — Какого народа он у нас представитель в таком случае?

Я, посмеиваясь, предложил:

— Тогда пусть костюм — и бейсболка. Не знаю, как с народностью, а нелепо будет, гарантирую.

— И хорошо! — вдруг одобрила Аня. — Костюм лучше все-таки без галстука, это чересчур. А что нелепо, это как раз и народу будет понятно: вы же гений, гений имеет право немного чудить! Народ чудаков любит!

Ирина засомневалась. Я ее понимал: народ-то народом, но как она будет смотреться рядом с чудаком? С другой стороны, пытался я угадать ход ее мыслей, любовные отношения с гением, как меня только что обозвала Аня, лестны для всякой женщины, в том числе молодой и блистательной: у гениев возраст и внешность второстепенны. Поэтому она решила согласиться с Аней.

— Девочки! — сказал я. — Все это полный бред. И если я вас слушаюсь, то потому, что не хочу вас расстраивать.

— И дальше не расстраивайте! — похвалила Аня. — Вы решили, когда в обморок будете падать?

— Опять за свое? Не буду я падать, не смешите меня!

Ирина приложила руку к моей щеке (зная, как я люблю этот жест) и сказала:

— Саш, ну чего ты? Это же игра. Нельзя так серьезно относиться.

— Публика разогрета уже! — подхватила Аня, доставая и разворачивая газетный лист. Вот, слушайте: «Многие ждут встречи с Асимовым. Книга, несомненно, замечательная. А еще многим хочется посмотреть, выдержит ли писатель испытание: из достоверных источников известно, что у него своеобразная фобия, связанная с публичными выступлениями. В детстве Зяма…»

— Какой Зяма?

— Зиновий, — пояснила Аня и продолжила чтение: — «В детстве Зяма любил участвовать в самодеятельности, добивался этого, но кончалось, как правило, тем, что он, не выдержав внимания публики, падал в обморок. Несмотря на усилия врачей, эти приступы повторяются. Из трех недавних выступлений лишь одно он довел до конца, а на двух потерял сознание, которое, правда, ему вернул присутствовавший там же личный доктор».

— Какие выступления? Какой дурак это сочинил?

— Я сама! — похвасталась Аня.

Тут я засмеялся, потом захохотал. Даже сполз с кресла от хохота.

Девушки терпеливо ждали.

— Ну, врать! — сказал я, утирая благодарные слезы. — Спасибо, Анечка, повеселила! Личный доктор, надо же!

— И сегодня будет, — спокойно сказала Аня. — Не беспокойтесь, это мой приятель, он будет знать, что у вас никакого обморока нет.

— Именно: нет! И не будет!

— Саша, — мягко сказала Ирина. И улыбнулась.