Владимир Нефф - Императорские фиалки

• Название: Императорские фиалки
• Автор: Владимир Нефф
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1967

---

— Мило, очень мило, — ответила тетя, но в тоне ее похвалы звучало осуждение. — Кто тебе шил?

— Я сама, — ответила Гана.

Тетя Индржиша закивала маленькой головой, которая из-за гладко зачесанных волос с белевшим посредине пробором казалась еще меньше.

— Пришлось потрудиться, да? — проговорила она, тщательно изучив творение Ганы, мастерски сшитое платье из тюля и муслина. — Чем тратить время за иглой, лучше б заняться более разумным делом.

— Рада бы, но каким?

— Начала бы просвещаться, — сказала тетя Индржиша, опуская лорнет. — Это — обязанность женщины девятнадцатого века. Мы — дочери девятнадцатого века, и нам следует этим гордиться, а ты, Ганка, не горда этим? Женщины цепляются за свое право на глупые туалеты, — при этих словах тетя Индржиша небрежно и презрительно указала на платье Ганы, — а то, что они имеют право получить образование, возвыситься, им безразлично. Оборки, воланы — это их дело, а просвещение? Это ничто. Посмотри на меня. Я уже давно отказалась от всей этой пошлости. Одежда современной женщины должна быть опрятной, элегантной, но простой. — Тетя Индржиша с удовольствием оглядела свой опрятный, элегантный, но простой туалет, затем подняла глаза и добавила: — Тебе следовало бы ходить к нам, Ганка. Да и Бетуше это не повредило бы.

Оказалось, что тетя Индржиша Эльзассова, супруга врача-окулиста, была одной из тех трехсот просвещенных женщин, которые в свое время, три с половиной года тому назад, подписали манифест, адресованный Войтеху Напрстеку. На его первую лекцию она пришла только из любопытства, из любознательности, прослышав, что там будут показывать какие-то новые кухонные приспособления. Ее коньком, единственным увлечением и страстью в ту пору было приготовление домашнего вина из черники, шиповника и смородины; гость, которого она угощала одним из своих вин, не мог лучше отблагодарить хозяйку, чем сделав вид, что не верит ее утверждениям, будто этот нектар — домашнего изготовления, перебродивший в обыкновенном домашнем чулане, и уверяя, что отличный напиток, сверкающий в его бокале, несомненно, приготовлен на лучших французских или итальянских виноградниках. Так наивна была тетя Индржиша еще в начале шестьдесят третьего года. Полагая, что на лекции известного путешественника Войтеха Напрстека она узнает кое-что новое об изготовлении домашних вин, тетя была разочарована, но зато и вознаграждена, да еще как! Идея женской эмансипации, о которой она там услышала, запала ей в голову, до того ничем не оплодотворенную, пустила корни и, не встречая никаких препятствий, разрослась буйно и стремительно. Тетя Индржиша была в восторге, ей казалось, что она впервые увидела мир в его подлинном ослепительном свете, осознала, что ее не понимают и что до сих пор она не жила. Ее муж, доктор Эльзасе, пришел в ярость, когда она впервые упрекнула его, что он всегда видел в ней только женщину, а не человека; а когда эту идею пани Индржиша еще развила и дополнила, муж пригрозил поколотить ее, испросить у папы разрешения на развод, переехать от нее, поместить в сумасшедший дом — все напрасно, идея всеми когтями вцепилась в серую кору головного мозга его супруги, и извлечь ее не было никакой возможности.

Напрстек в глазах Индржиши стал святым, апостолом, но вскоре показался ей слишком кротким и сдержанным, его требования чересчур умеренными. Если он говорил, что женщина может претендовать на образование наравне с мужчиной, то пани Индржиша считала, что у женщины больше прав на образование, чем у мужчины, поскольку она воспитывает детей, и обучать ее нужно тщательнее, кругозор ее должен быть шире и знания глубже, чем у мужчины, который только зарабатывает деньги и больше абсолютно ничем не занят. У доктора Адальберта Эльзасса были огромные, грубые руки, руки силача, он мог пальцами согнуть монету в пять геллеров. Это навело его супругу на мысль, что заниматься глазными болезнями куда больше подходит женщинам, с их нежными, тонкими и чувствительными ручками. Обдумывая это, она легко открывала все новые и новые сферы деятельности, где женщины исполняли бы обязанности лучше мужчин, — например, детские болезни и акушерство, зубоврачевание и хирургия, и даже инженерное дело — женщины точнее, аккуратнее и надежнее мужчин, затем виноделие — это разумелось само собой, ибо сама пани Индржиша проявила исключительные способности в этой области, затем адвокатура, — как известно, у женщин язык лучше подвешен, чем у мужчин, нотариальное дело — женщина тщательнее соблюдает порядок, чем мужчина, она никогда ничего не засунет куда попало, знает, где что лежит. И в скором времени в представлении тети Индржиши круг деятельности мужчин ограничился только кузнечным, горнозаводским делом и прочими тяжелыми физическими работами; ее фантазия живо нарисовала новое очаровательное общество, где царит матриархат. Так далеко Войтех Напрстек не собирался заходить. «Что ж, мужчина остается мужчиной», — с легкой укоризной говорила о нем тетя Индржиша.

Не удивительно, что ей не понравилось замысловатое бальное платье, которое Гана, не жалея времени и не щадя глаз, сшила собственноручно, с единственной целью привлечь кого-нибудь из этих низких, грубых, косматых существ, незаконно присвоивших себе право властвовать над миром и над лучшей, более мудрой и во всем более способной и к тому же более прекрасной половиной рода Человеческого. Поэтому Гане и Бетуше следовало бы ходить туда, где бывает и она, тетя Индржиша, в женский клуб, который, по американскому образцу, открыл Войтех Напрстек и потому назвал «Американским». Там наши лучшие ученые, философы и поэты читают женщинам образовательные лекции, там царит атмосфера благородства, самопожертвования и великодушия, там работают во имя преобразований чешской нации и всего человечества. Члены Американского клуба, помимо всего прочего, поставили себе задачей претворить в жизнь блестящую идею Напрстека и основать музей промышленных изделий, где ремесленники и фабричные рабочие могли бы регулярно знакомиться с техническими достижениями и новинками. С этой целью члены Американского клуба устраивают общественные сборы, лотереи, базары и сами вносят в кассу клуба деньги, которые в противном случае потратили бы на тряпки, на модные пустячки, на духи, украшения и прочую дребедень. Всю войну и еще долго после нее члены клуба ухаживали за ранеными воинами, готовили бинты, щипали корпию и дежурили у постелей умирающих; вот в чем заключается возвышенная, содержательная и достойная жизнь женщины XIX века. Пусть Гана и Бетуша благодарят судьбу — именно судьбу, а не бога, ибо бога нет, — что у них есть такая тетя, тетя Индржиша, которая заботливо возьмет их за руку и введет в Американский клуб. Там у них откроются глаза, там они узнают, что цель женщины — не раболепие перед мужчинами, а труд, и что женщина — не самка, которая должна выйти замуж, народить детей и этим исчерпать свою жизненную миссию — нет, женщина свободное, независимое человеческое существо, которое…

— Никуда мы не пойдем, — перебила Гана разошедшуюся тетеньку, — ни в какой клуб мы не вступим, и никакие поучения нас не интересуют. Или интересуют? — обратилась она к Бетуше.

Бетуша сразу вспыхнула, потупила косые глазки и ответила тихо, но твердо, подавленная авторитетом сестры:

— Не интересуют.

Когда пораженная тетя Индржиша пришла в себя и спросила, почему, по какой причине они отвергают ее блестящее предложение, Гана, дрожа от возмущения, ответила, что они с Бетушей мечтают только о том, чтобы их оставили в покое. Их без конца поучают, навязывают свою волю, указывают, что можно и что нельзя; от всего этого они так устали, что хотели бы умереть.

— Чего мы только не наслышались! — воскликнула Гана с возрастающим раздражением. — Учителя, иезуиты, маменька, папенька, пани Коллинова, пани аптекарша только и твердили: это можно, это нельзя, это полагается, не полагается, а толку что? Кто мы такие, что из себя представляем? Две никчемные старые девы.

— Старые девы! — воскликнула тетя Индржиша. — А сколько тебе лет, Ганка?

— Двадцать, — сказала Гана. — И я рада этому, ей-богу, рада, по крайней мере, никому не должна навязываться, и Бетуша тоже. Сколько мы вынесли унижений, когда набивались, а нас никто не хотел брать! А теперь вы браните нас за то, что мы хотели нравиться и делали то, чему нас учили родители! Я хотела стать на свои ноги, быть портнихой, но маменька сказала, что девушке из приличной семьи не подобает содержать себя. Ладно, я это осознала, смирилась с тем, что никому не нужна, ни к чему не пригодна и что не известно зачем родилась на свет божий, и теперь не хочу, чтобы мне твердили обратное тому, что я слышала всю жизнь, и читали нотации за то, что я хорошо одета и не тружусь во спасение человечества!

Последние слова Ганы были обращены к закрытым дверям, в которые только что выскочила оскорбленная тетя Индржиша, дабы найти маменьку и пожаловаться ей на грубость дочери.