Михаил Рапов - Зори над Русью

• Название: Зори над Русью
• Автор: Михаил Рапов
• Жанр: Исторические приключения

«Зори над Русью» — широкое историческое полотно, охватывающее период с 1359 по 1380 год, когда под гнетом татаро–монгольского ига русский народ начинает сплачиваться и собираться с силами и наносит сокрушительный удар Золотой Орде в битве на поле Куликовом. Хотя в романе речь идет о далеких от наших дней временах, но глубокая патриотичность повествования не может не взволновать современного читателя.

Книга снабжена примечаниями, в которых даются пояснения исторических событий, разъясняются древние слова.

---

А Василий Данилыч знай долбит свое:

— Ты бы, Юрша, не противился, не шел против бояр. Все одно Мамай Москву срубит под корень, тогда нам воля. Грозных слов от Москвы за шалости ушкуйников мы больше не услышим, и свои людишки присмиреют, забудут на вече кричать.

Юрий не слушал боярского шепота и спорить с Василием Данилычем не хотел: «Не говорить же с ним о Руси. — Иное было в думах: — Вече в боярских руках, и приговора о походе ждать нечего… Как быть? А Василий Данилыч все еще бормочет. О чем?..»

До слуха дошли слова:

— …Довольно, надоело за каждый поход молодецкий перед Москвой вилять да оправдываться, ходили–де молодые люди без вечевого слова, ходили…

Юрий больше не слушал слов боярина Василия. До верха степени три шага. Он и сделал их, оттолкнул кого–то из житьих людей, кричавшего сверху о кознях Москвы, взглянул на народ. Не знал боярин Василий, что сам он словами своими привел Юрия Хромого на верх степени.

— Слушай, Господин Великий Новгород, слушай! — Голос Юрия звенел напряженно. — Коли ничего у нас на вече не выходит, пусть! Вольны мы поднять меч за Русскую землю и без вечевого слова? Вольны! Пойдем без вечевого слова!

Загудела площадь. А Юрий бросал слова, как гудящие удары вечевого колокола:

— Мужи новогородские, не опозорит себя Великий Новгород, в грозный час о Руси не забудет! Пойдем без вечевого слова!

— Пойдем! — отозвалась площадь, глуша крики и ругань боярских приспешников. — Веди, посадник Юрий!

Со степени истошный крик Василия Данилыча:

— Не бывать отныне хромому псу на посадничестве! — крикнул так боярин и рот разинул, удивился, услыхав, как снизу откликнулся старый недруг Онцифор Жабин:

— Долой Юрку с посадничества!

Быстренько решили: Юрия Хромого долой. Решить так просто было: народ уже валил с площади, шумел:

— Правильно сказал Хромый! Аль не вольны мы?

— Пойдем! С Хромым и пойдем!

— Идите! Срамитесь! В бой с хромым воеводой идти — чести не видать!

— Худа в том нет, что хром Юрий. Ярослав Мудрый тоже был хром, а новогородцев водил, и по грамотам его вольность наша живет!

— А бояре–то, бояре! Смех, братцы!

— Ты смейся с оглядкой. Испепелит Мамай Русь, они тебе покажут смех…

Внизу, у степени, Василия Данилыча окружили бояре. Кто ругался, кто ахал, кто самого Василия Данилыча лаял:

— Не сумел ты Юрке глотку заткнуть.

Василий Данилыч устало огрызался. Отстраняя бояр, к нему подошел сын.

— Батюшка!

— Не до тебя, Ванька.

— Я, батюшка, сказать тебе хочу… — Иван набрал воздуху в грудь и словно вниз головой в ледяную воду кинулся: — Я с Юрием Хромым ухожу!

Василий Данилыч охнул, смог выдавить из глотки лишь одно слово:

— Прокляну!

— Не за благословением и пришел!

22. В ЧАСЫ ТРУДНЫХ ДУМ

И торными дорогами, и лесными тропами идут, идут, идут к Москве и Коломне рати. Каждый, кому меч под силу, поднял его. Вся Русь поднялась. А из Орды вести одна грознее другой. Сговорился Мамай с Ягайлой Литовским и Олегом Рязанским в Семенов день [292] на берегах Оки сойтись. Есть о чем задуматься. Летят и летят часы, полные дум тревожных. Еще днем терпимо. Днем рати подходят, встречать их надо, кормить, станом ставить, но минует день, стихнет все, а Дмитрий ходит и ходит по горнице. Поскрипывают половицы. Днем их и не услышишь, зато ночью… Так и думы.

Дмитрий перебирает в уме грады, княжества, земли.

«Белозерцы, даром что дальние, а уже здесь. Ярославские, устюжские, ростовские рати тоже подошли. На днях будут князья Лев Курбский и Андрей Кемский с дружинами. Пешее смердье ополчение сходится отовсюду. Сегодня тверскую рать привел Иван Холмский. Знать, кровавый труд походов на Тверь не пропал зря. Правда, князь Михайло сам не пришел, послал племянника. Что ж, беда не велика, обойдемся и без князя Михайлы. Из Новгорода Юрий Хромый с ополчением выходит, семь тысяч обещает привести. Без вечевого слова идут. Необозримые силы собираются на Руси, но… мало, мало их!» — Торопливо вспоминает Дмитрий, откуда еще идут полки, и все то же страшное, короткое слово бьет его: «Мало!»

Как стрела с обратными шипами вонзится в тело и не вырвешь ее, так и слово это: «Мало! Не хватит сил!»

Дмитрий подошел к двери, приоткрыл ее, велел разбудить и привести прискакавшего сегодня из степи Андрюшку Поповича.

Когда Андрей вошел, протирая заспанные глаза, князь встретил его уже на пороге словами:

— Повтори вести!

Явно робея, Андрей переминался и тер глаза, не понимая, зачем князь разбудил его среди ночи и велит повторить уже сказанное, но не спорить же с князем. Кашлянув, он начал:

— По твоему приказу выехали мы, пятьдесят уношей, в степь, там сведали: стоит Мамай на реке Воронеже, и мы силу его объехали за одиннадцать ден, а на двенадцатый стражи царевы меня поймали и пред царем поставили, и царь спрашивал меня… — Андрей замолк.

— Говори! — голос князя глухой, тревожный. Андрюшка вздохнул.

— Спрашивал меня Мамай: «Ведомо ль слуге моему, Мите Московскому, что иду я к нему в гости? Может ли он меня употчевать? Идут со мной двенадцать орд и три царства, а князей со мной тридцать три, опричь литовских, а сил со мной семь сот тысяч и еще три тысячи, а после того числа пришли ко мне великие орды, и тем числа не ведаю».

Сразу, едва замолк Андрей, спросил его Дмитрий Иванович:

— Слушай, Андрюшка, а не приврал тебе царь?

Такого вопроса князь утром не задавал. Андрей начал понимать, зачем князь велел весть повторить.

— Приврал! — убежденно ответил Андрей.

— На много ли?

— Раза в два.

Князь нахмурился, бороду в кулак забрал, думал и думал, забыл об Андрее, тот начал уж покашливать. Наконец Дмитрий Иванович услыхал, оставил свою бороду, выпрямился, проговорил совсем глухо, почти шепотом:

— Ты иди, Андрюша.

Закрылась за гонцом дверь. Дмитрий снова заходил из угла в угол, думал все то же: «Не хватит русских сил! Не хватит!» — Так и бродил всю ночь, а едва забрезжил рассвет, велел седлать коня. Старая, с детства оставшаяся привычка погнала его в Троицу, но там перед кельей Сергия, когда вдохнул он запах ладана и сухих трав, кольнула мысль: «Зря ехал! Мало что видно из этой лесной глуши».

Но Сергий, выйдя навстречу князю, сразу ошеломил его:

— Львиное естество в тебе, княже.

— Почему львиное, отче?

— Не читаешь ты книг, Митя. Кабы ты «Физиолог» [293] прочел, знал бы, что лев — страж, лев спит, а очи его открыты. Тако и ты стражем Русской земли стал и спать бросил и нынче не спал.

Дмитрий не понял, спрашивает или утверждает Сергий, растерянно прошептал:

— Вижу, отче, сызнова вижу, провидец ты! Так говорят, так и…

Сергий не дал ему докончить:

— Гляди, как все складывается. Ты меня провидцем назвал. Самое время теперь победу над поганым Мамаем предсказать.

Взгляд Сергия посуровел.

— Не хочу того. Знал я, что покой ты потерял, что ночи не спишь. Брат твой Владимир был, сказывал. Гляжу, а веки у тебя натруженные, красные, велика ли хитрость догадаться, что и нынче ты глаз не сомкнул? А ты сразу «провидец». — В голосе Сергия прозвучал упрек. — Говори, сомнения одолели?

— Одолели.

— То благо. Только труса сомнение повернет вспять, а храбрый лишь зорче будет.

Хотел ободрить Дмитрия Ивановича Сергий, но слова его упали, как зерна на камень. Слишком наболело у Дмитрия, слишком страшной была тяжесть.

— Отче, сил у Мамая вдвое больше собирается, а если не успеть ударить, подойдут к нему Ягайло и Олег Рязанский, втрое больше сил у врагов будет. Не устоим мы, что тогда? Что с Русью будет? Отче, другим пророчишь, не оставь и меня, открой грядущее.

— Никому я не пророчу, Митя, и грядущее мне не ведомо. Рады люди в каждом моем слове пророчество видеть, вот и плетут. Тебе то зазорно.

Дмитрий опустился на лавку, поник головой.

— На каждый наш меч три вражьих! Три!

— Тогда пошли к Мамаю посла, проси мира, время еще есть.

Дмитрий вскочил.

— Не хочу! Не могу!

— Ты о Руси подумай.

— И Русь больше не может!

— Вот ты и сам рассудил. Любого смерда спроси, и он то же скажет: «Не хочу! Не могу!» — Сергий, помолчав, добавил: — И я так же думаю. А мечи что считать, меч в руке страшен. Ты смердов поднял, вот и подойди к любому, разогни руку, взгляни. В кровавых мозолях руки у русских людей, непосильное тягло тянут мужики. Да что о том толковать, дани для Орды не кто иной — ты с людей берешь, знаешь.

Живая боль была в словах Сергия. Глубоко запавшими глазами вглядывался он в лицо князя, по которому, как тени от туч над полями, пробегали сумраки мыслей, сомнений, тревог.

Встретясь со взглядом его, Дмитрий невольно подумал: