Михаил Рапов - Зори над Русью

• Название: Зори над Русью
• Автор: Михаил Рапов
• Жанр: Исторические приключения

«Зори над Русью» — широкое историческое полотно, охватывающее период с 1359 по 1380 год, когда под гнетом татаро–монгольского ига русский народ начинает сплачиваться и собираться с силами и наносит сокрушительный удар Золотой Орде в битве на поле Куликовом. Хотя в романе речь идет о далеких от наших дней временах, но глубокая патриотичность повествования не может не взволновать современного читателя.

Книга снабжена примечаниями, в которых даются пояснения исторических событий, разъясняются древние слова.

---

Там все было тихо. Мелик поднялся с кошмы заспанный, сладко позевывая, но с первых же слов Фомы сон с него как рукой сняло. Не теряя времени, Семен погнал вестника к Боброку, стоявшему с передовой московской ратью всего в пол–поприще [270] позади Семеновой сотни. Только когда ускакал гонец, Семка сказал Фоме:

— Ты о Горазде поминал. Не приезжал он.

— Как не приезжал?

— Не было.

Фома повернулся к своему коню.

— Куда ты?

— Искать.

— Не смей, — строго сказал Семен, — где его ночью найдешь? Только сам погибнешь.

— Авось!

— Говорю, не смей! О своей голове не думать ты волен, подумай о ином. У Боброка тоже не бог весть сколько людей, а врагов восемь сотен. Завтра каждый меч пригодится, а в твоих лапах и подавно.

Фома коротко чертыхнулся.

20. ОВРАГ

Подошедший к утру Боброк напал на Ольгердову сторожу внезапно. Нет, нет, звон не мерещился Горазду. Грохот и лязг битвы летели над лесом. Долетели они и до стана Ольгерда. Он кинулся к оврагу, сжимая рукой копье, глядел через овраг в лесную чащобу. Позади пели трубы. Сотрясая землю, нарастал гул: то конные литовские и тверские рати мчались на выручку.

«Поздно!»

Ольгерд с такой силой хватил копьем о камень, что древко треснуло.

«Поздно! За оврагом орущая толпа. Не полк — толпа!» Полураздетые, безоружные литовцы валились вниз с овражных обрывов, затаптывая друг друга. А вот и москвичи! Ольгерд услышал знакомый посвист, который ни с чем не спутаешь, посвист стрел. Вот одна ударила в ствол над головой, другая чиркнула по камню у самых ног, но Ольгерд не думал о московских стрелах. Размахивая обломком копья, он кричал своим конникам:

— Стой! Стой!

В самом деле, сейчас спускаться в овраг было нельзя. Разве выберешься оттуда, с десятисаженной глубины, под обстрелом москвичей?

С этого началось стояние. Ни москвичи, ни литовцы с тверичами не пытались перебраться через овраг.

Прошло несколько дней, и Ольгерд запросил мира. Слушая его посла, Дмитрий Иванович едва мог сдержать улыбку:

«Не вышло у Ольгерда Гедеминовича! Великий он любитель нападать врасплох, а тут не вышло. Вот, поди, Михайло Александрович бесится. Ольгерду что? Он взял да и повернул восвояси, а Тверскому князю худо, а будет и того хуже...»

Все эти дни Фома упорно искал Горазда, а когда заключили мир и московская рать собиралась двинуться домой, Фома сказал Семену:

— Я еще по лесу пошарю.

Семен только головой покачал.

— Шарь, пожалуй, только зря: захватили его литовцы.

— Так ведь Ольгерда о нем спрашивали, он говорит: «Такого нет».

— А ты больше верь Ольгерду.

Отойдя к своему коню, Фома задумался. «Где еще искать? Кажется, весь лес обшарили люди Семеновой сотни. Разве проехать тем путем, каким я ночью из дозора мимо литовцев пробирался?»

Давно бы проехать Фоме этим путем. Миновав густой ельник, Фома выехал в сырое редколесье и тотчас впереди в зарослях багульника увидел блеснувший доспех. Еще с коня Фома узнал Горазда. Соскочил на землю, наклоняясь, зацепился за кривой сучок, обросший серым лишайником. Сухо треснув, он сломался. Показалось, что от этого треска Горазд шевельнулся. Фома тихонько позвал:

— Гораздушка…

Молчание. Фома опустился на колени, отвел от лица Горазда ветку багульника, вздрогнул.

Глаз у Горазда не было.

— Выклевали! Выклевали, подлые! — застонал Фома, хватаясь за лук, ища глазами первого попавшегося ворона. Но вороны, чуя опасность, только каркали хрипло в отдалении.

— Горазд! Горазд, друг! — звал Фома.

Но разве разбудишь мертвого? Разве оживишь его слезой, которая сейчас скатилась по щеке Фомы и упала на грудь Горазда?

Никогда, никогда даже самые горькие слезы человеческие живой водой не были.

21. ПРОМЕДЛИТЬ — ПОГИБНУТЬ

Взглянуть со стороны — сидит князь Дмитрий, подперев рукой голову, и глаз не отведет от окна, а за окном белеют Фроловская башня да часть стены, да виден народ, идущий кто с Великого Торга в Кремль, кто из Кремля. Только и всего. Что же так смотрит Дмитрий Иванович, чего высматривает?

Ничего!

Смотрел Дмитрий Иванович в окно, но ни башни, ни людей не видел, и, только услышав быструю поступь брата, очнулся. Едва тот вошел, как Дмитрий позвал:

— Володя!

— Знаю! — хмуро отозвался Владимир Андреевич. — Все знаю и не дивлюсь, что Ванька Вельяминов пошел в Орду для Твери ярлык добывать. Ныне, после смерти Василия Васильевича, Ваньке надеяться больше не на что: тысячничество у него по усам текло, а в рот не попало, вот он вконец и озлился, и в Орду ему путь прямой. Дивлюсь я иному: как он ярлык добыл?

— Чему тут дивиться? Аль Мамай друг нам?

— Я про иное. Мамай, само собой, — враг, а только к нему в юрту так запросто не придешь: пути знать надо, а Ваньке откуда их знать? Охлопотал ярлык не столько он, сколько дружок его Некомат–Сурожанин. Этот старый змий в Орде — как рыба в воде.

— Почему именно Некомат?

— Из Твери они вместе поехали. — Владимир присел на подоконник, бросил взгляд на Фроловские ворота. — Вон там, на Великом Торгу, у Некомата ларь поставлен, а ныне, после явной измены, в Москву путь ему заказан, а где он парчи да аксамиты продаст, кроме Москвы. Не в Твери же — там бедно. Выходит, Некомат наживу почуял, вот и переметнулся, а нажива ему будет лишь тогда, когда князь Михайло в самом деле великим князем Владимирским учинится.

— Вот и я думаю: Михайло ярлык получил и к Ольгерду помчался.

Владимир строптиво дернул плечом.

— Пусть приходит Ольгерд Гедеминович, пусть попробует Михайлу на великое княжение сажать! Нам набеги Ольгердовы не в новинку.

Дмитрий промолвил будто про себя:

— Довольно терпеть набеги Ольгердовы! Довольно! Настало время всю Русь поднять. Не промедлим, так пока враги собираются, с Тверью покончить можно, если… всей Русью навалиться.

— Всей Русью?

— Ну, может, и не всей, а все же. Считай. Московская рать, да твои Серпуховские, да Боровские полки — это уже две рати. Да князь Кашинский, надо думать, не откажется с Михайлой Александровичем поквитаться.

— Углицкий князь, — подсказал Владимир.

— Нет, Углицкому князю дай бог отбиться от Тверской рати, которую князь Михайло намедни на него послал, а вот Василий Васильевич Ярославский с подручным своим князем Моложским на зов мой придут, — Дмитрий чуть улыбнулся, — им ссориться с Москвой не с руки, кольцом вокруг них московские владения лежат. Это уже пять ратей.

— Ростовских князей позовем, они тоже не поперечат, придут. — Владимир говорил, а сам поглядывал на брата. — Многие в Ростове слыхали, как князья Василий да Александр Костянтиновичи, узнав о разгроме Торжка, говорили гневно: — За этот–де разбой надо бы Михайле Александровичу воздать сторицей, — а брат их двоюродный князь Андрей на пиру однажды, лишнюю чарку хватив, обозвал Михайлу Александровича простыми словами.

— Андрей скажет, — с невольной улыбкой откликнулся Дмитрий.

Владимир Андреевич загнул шестой палец.

— Кого еще звать будешь?

— Тестя позову Дмитрия Костянтиновича с родичами, считай еще три рати: Нижегородская, Городецкая и Суздальская.

— Это уже девять!

— Теперь подручных князей считай. Федор Романович Белозерский, да Андрей Федорович Стародубский, да Федор Можайский, да Роман Новосильский, ну и твой сосед Оболенский князь Семен Костянтинович.

— У меня два соседа. Брат Семена Иван Костянтинович в Тарусе княжит, от Серпухова рукой подать.

— И то верно, позовем и Тарусского князя. Слышно, он Михайлу Тверского не больно жалует.

— А кто его жалует? Вся Русь Тверского князя проклинает!

Владимир сказал это почти шепотом, но так сурово, что Дмитрий поднял голову. Владимир будто того и не заметил, начал считать:

— Белозерская рать… Стародубская… Всего шесть, а там мы девять насчитали, значит, всего пятнадцать. Владимира Пронского позвать надо, он Москве друг.

Дмитрий отрицательно мотнул головой.

— Нет, не надо его звать. Москве он друг, а Олегу Рязанскому недруг, а живет под рукой Олега. В таком деле Рязань задирать остережемся, оно, глядишь, и будет ладно. Олег Иванович, известно, муж хитроумный и, если его не задеть, будет сидеть смирно да поглядывать из Рязани, как мы Михайлу Александровича бить будем, хотя, конечно, Рязанскому князю больше по сердцу, кабы нас Тверь побила.

Дмитрий засмеялся, потом, согнав улыбку, сказал:

— Ты жену не вздумай за Ольгерда корить.

— Что ты, она чем виновата? — Владимир нахмурился. — Что тут поделаешь? Ольгерд Гедеминович дочь за меня выдал, а разбойничает по–прежнему. Видать, молодая жена княгиня Ульяна ему, старому, родной дочери дороже.