Михаил Рапов - Зори над Русью

• Название: Зори над Русью
• Автор: Михаил Рапов
• Жанр: Исторические приключения

«Зори над Русью» — широкое историческое полотно, охватывающее период с 1359 по 1380 год, когда под гнетом татаро–монгольского ига русский народ начинает сплачиваться и собираться с силами и наносит сокрушительный удар Золотой Орде в битве на поле Куликовом. Хотя в романе речь идет о далеких от наших дней временах, но глубокая патриотичность повествования не может не взволновать современного читателя.

Книга снабжена примечаниями, в которых даются пояснения исторических событий, разъясняются древние слова.

---

— А ныне почто к нам в Новгород приехал?

Семен кивнул на Захара Тютчева.

— Письмо он везет от князя Дмитрия вашему посаднику.

— О Торжке?

— О Торжке! На Москве чают: Новгород обиды тверской не стерпит.

Улыбка Юрия заставила Мелика обиженно смолкнуть. «С чего бы новгородскому боярину зубы скалить? Над чем? Уж не над Москвой ли, что не сама она за меч взялась, а Новгород толкает?»

Юрий понял настороженный, вопрошающий взгляд Мелика.

— Опоздали, послы московские! Видели, как здесь, на мосту, мы спор решали? То–то оно и есть. Больше алчность боярская нам не помеха, ныне и без московских грамот пойдем Торжок вызволять, а впрочем… — Юрий протянул руку к Тютчеву, — давай сюда грамоту.

— Мне ее посаднику надо вручить.

Горазд выдвинулся из–за Юрьева плеча, засмеялся:

— Отдай ему грамоту, посол, отдай! Сегодня на вече стал Юрий Хромый посадником новгородским, а старого посадника мы скинули.

8. НОВГОРОДЦЫ ПРИШЛИ

Купец Некомат бурчал:

— Как бы корысти не быть — Торжок ныне под рукой Тверского князя, а у меня грамота Михайлова, я торговать могу беспошлинно. Теперь только и жди корысти, а ее нет как нет.

Некомат, вздыхая, отпер замок, с натугой отвалил железную, грубой ковки накладку. Годы за спиной большие, сил мало — пора бы отдохнуть, но как довериться приказчикам? Так рассуждал купец и норовил всюду сам поспеть. Вот и сейчас, чуя поживу, кинулся он в захваченный князем Михайлой Торжок. Но, видно, начал и нюх сдавать у купца. Некому стало в Торжке покупать византийские бархаты и парчи. Вон площадь пуста, только у собора Спаса задремали пятеро нищих, так им, небось, парча не надобна.

«Эх! — думает Некомат. — Даже настоящего нищего в Торжке не стало, чтобы вопил, чтоб за полы хватал».

Раньше здесь новгородских гостей было полно, торговали и сами покупали, а ныне… новоторжцы — людишки худые. Вон избушки в землю вросли. На всю площадь лишь одни палаты боярина Цёрта доброй постройки, а остальное труха да гниль, худо!»

Купец смотрел на торговую площадь и глазам не верил: «Неужто зарастать начала площадь? В самом деле, вон зеленеет».

От безделья Некомат начал позевывать, наконец зевнул всласть, поднял руку открытый рот перекрестить, чтоб нечистая сила в нутро не забралась, да тут же и забыл об этом.

Сквозь частые тревожные вопли набата рос, перекидывался с колокольни на колокольню веселый трезвон. Откуда ни возьмись, толпы народа запрудили площадь. Из соседних лавок выглядывали тверские купцы, окликали бегущих. Им никто не отвечал. А трезвон все веселее, звонари, как на пасху, лупили во все колокола.

Некомат не стал долго раздумывать, оставив дверь настежь, он отошел от лавки, замешался в толпе.

«Звонарям с колоколен виднее, почто надо было с набата на трезвон переходить», — думал Некомат. И не ошибся — по толпе пошел говор:

— Новгородцы идут!

— Воевода Александр Аввакумович рать ведет!

— Хватит терпеть тверское засилье!

— Хватит!

Говор нарастал, становился суровей, грозней, метнулись вскрики:

— Бей, робята, тверских!

Народ хлынул к лавкам. Ухнули чем–то тяжелым в запертую дверь, потом удары, треск, вопли, причитания — все смешалось. Матерый купец выскочил с секирой; только было начал витиевато поминать родителей новоторжцев, как тут же замолк.

«Хорошо, если просто рот заткнули, а ну как кулаком да в зубы…» — Некомат старался только, чтоб нижняя челюсть не дрожала, чтоб люди не заметили. Но народу было не до него. Вверх полетели шапки.

Когда над толпой сверкнули доспехи новгородцев, въезжавших на площадь, Некомат совсем оробел. Мимо с криком и хохотом волокли тверских купцов, кафтаны у них клочьями, да то полбеды, а беда, что клочьями были у купцов и бороды. Досталось!

Некомат изо всех сил вцепился в плетень, ноги подкашивались, но падать нельзя: заметят, признают, также поволокут. Не устоять бы ему, но тут с порога его лавки какой–то новогородец закричал:

— Малаша! Эй, Малаша!

Некомат не понял, откуда перед новгородцем появилась молодая женщина, понял другое, когда тот окутал ее серебряной парчой. От злости у Некомата и силы вернулись: «Византийская парча задаром вертихвостке, сороке досталась!»

Новогородец обнял женщину, что–то шептал ей, но долго им миловаться не пришлось: расшвыривая не успевших посторониться, к лавке прорвался воин. Потрясая мечом, он вопил:

— Удача, Александр Аввакумович! Удача! Наши тверского наместника словили!

«Александр Аввакумович! — Лицо Некомата скривилось в ехидной улыбочке. — Значит, сам воевода новогородский меня ограбил, значит, он, бесстыжие зенки, в поход с бабой пошел. Ну! Ну!» — Некомат бочком, бочком стал выбираться из толпы.

«Ладно, — думал он, — с новогородских разбойников за серебряную парчу, само собой, платы не спросишь. Ладно! За весть о Торжке заплатит князь Михайло, вот я, глядишь, с Господином Великим Новгородом и сквитаюсь. Теперь только бы из Торжка поскорее выбраться да первым с вестью в Тверь попасть».

9. ОВЕЧЬИ НОЖНИЦЫ

Высокое крыльцо у палат новоторжского боярина Цёрта. На резных столбиках, крашенных охрой и киноварью, легкий шатер, а над ним поскрипывает, поворачиваясь по ветру, золоченый петушок.

С этого крыльца тверской посол читал новоторжцам грамоту князя Михайлы. Старался посол на совесть, кричал так, что лицо у него от натуги багровело. Чуть не после каждого слова он останавливался, набирал воздуха, пучил глаза, потом опять выкрикивал слово, будто копьем в толпу метал:

«…Выдайте мне тех, кто моих тверич… поимал… и бил… и грабил… и наместника моего… посадите… во граде сызнова… А иного ничего… от вас не хочу… и жду мира и чистосердечного покорения… Жду от утра… до полудня…»

Тверич исподлобья взглянул на людей и принялся сворачивать свиток; слышно было, как сухо шуршит пергамент.

Было от чего задуматься новоторжцам. За милостивыми словами грамоты скрывался грозный смысл, не зря же князь Михайло подошел к Торжку со всей силой тверской. Ох, не зря!

За спиной тверского посла приоткрылась дверь. Нырнув под притолоку, на крыльцо вышел сам хозяин — боярин Цёрт. Высок боярин, но тщедушен. Лицо желтое, смиренное. Тонкие губы еле прикрыты редкой седоватой бородкой.

— Градники новоторжские, поразмыслим, как нам быть, — зашамкал он, — как быть? Кому охота ко князю Тверскому под начало идти! Никому! Однако стоит и мозгами раскинуть. Сил у князя много, а говорит он с нами милостиво. Значит, не так страшен бес, как его малюют.

К крыльцу протиснулся молодой купец, топая серебряными подковками, взбежал по ступенькам.

— Твоя правда! Не так страшен боярин Черт, как его…

Слова купца потонули в хохоте. Прозвище боярина повернулось против него.

— Нечего пихаться! — кричал купец. — Я, пожалуй, тож пихну, так ты, кощей, своим хребтом все ступеньки пересчитаешь!

— Это с моего–то крыльца?

— С твоего! Потому стоишь того! Ты чего народ обиняком, обиняком, а пужаешь! Чего нам много думать! В поле, может, мы и не выстоим супротив князя, а на стенах мы Михайле Александровичу такую хлеб–соль поднесем, что ему солоно станет, а тем временем посадник новогородский Юрий Хромый рать подведет.

— Тебе с Новгородом торговать надо! — шамкал боярин.

— Истинно! — кричал в ответ купец. — Без Нового города нам, купцам, разор. А ты, боярин, небось без корысти? А шапка на тебе откуда такая? — Купец сорвал с боярина шапку и, перегнувшись через перила, закричал: — Глядите, новоторжцы, у боярина Черта шапка кунья! Много ли у вас таких? Шапка эта — подарок князя Михайлы. Смекайте! Покоритесь Твери, так ждите, князь не то что шапкой, шубой пожалует, только не вас, а боярина Черта, а с вас на ту шубу три шкуры сдерет…

Купец не кончил, боярин Цёрт, изловчась, дал ему по шее.

— Ты так! Ты драться! Да я тебя!

Куда там, боярин одолевал не силой, злостью. Ругаясь, брызгая слюнями, он с кулаками лез на купца, тот пятился, заслонял лицо не столько от кулаков, сколько от слюней боярских, а, пятясь, оступился на лестнице, боярин подтолкнул, купец загремел вниз.

Зря боярин тронул купца. Думал пугнуть людишек, ан не тут–то было. Началась распря. Новогородцы, новоторжцы лезли на крыльцо, колотя себя в грудь, вопили оттуда, что костьми лягут за святого Спаса, [269] что шеи в княжий хомут никто не сунет. Боярину Цёрту одно осталось: махнув на все рукой, убираться подобру–поздорову. Вместе с тверским послом он ушел в терем, и никто не заметил, как мимо бояр из терема выскользнул монах.

— Что за монах? Откуда? — переговаривались люди. В Торжке его не знали. А монах закричал дребезжащим голоском: