Журнал «Если» - «Если», 2005 № 07

• Название: «Если», 2005 № 07
• Автор: Журнал «Если»
• Издательство: Издательский дом «Любимая книга»
• Жанр: Периодические издания
• Год: 2005
• ISBN: ISSN 1680-645X

Вернор ВИНДЖ

КУКИ-МОНСТР

Если поутру вы не можете вспомнить обстоятельства вчерашнего дня, то хочется свалить вину на бурно проведенный вечер. Ну а если и это не так?

Елена ХАЕЦКАЯ

БУГГО И ПИРАТЫ

Читателю журнала не впервой путешествовать на космическом корабле «Ласточка», ведомом стойким капитаном Бугго Анео. Но на этот раз полет будет куда опаснее.

Фрэнк РОДЖЕР

БАБУШКИНО ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЛУНУ

На Луне — улетный шопинг, если кто не знает. И цены, между прочим, вполне приемлемые.

Терри МАКГЕРРИ

СТРЕМНИНА

Чужие тайны — штука коварная. А уж когда в твоей голове микрофильм с секретной формулой…

Максим ДУБРОВИН

ДОРОГА,

НА КОТОРОЙ МЫ ПЛАКАЛИ

Индейцы издавна страшились тлетворного влияния цивилизации. И, как вы убедитесь, не зря.

Евгений ДРОЗД

НЕОЛИТ

Первобытные инстинкты, проснувшиеся в «белом воротничке», не обязательно уходят корнями в глубокую древность.

ВИДЕОДРОМ

Конец эпохи: режиссеру удалось превзойти самого себя… Напоминание космотуристам: по Галактике дешевле всего путешествовать автостопом… Информация для зрителей: возьмитесь за календарь и бумажник.

Глеб ЕЛИСЕЕВ

ГЕНЕРАТОРЫ ИЛЛЮЗИЙ

«Насколько реален мир, в котором мы существуем?» — этот вопрос издавна волновал не только фантастов. Но их — в первую очередь.

ЭКСПЕРТИЗА ТЕМЫ

Тема хоть и посвящена виртуальности, однако эксперты наши вполне реальны. И хотя они разошлись во мнениях, но в результате рассмотрели проблему со всех сторон.

РЕЦЕНЗИИ

Всего два иностранца в компании российских авторов. Зато какие это иностранцы!

КУРСОР

Бурный весенний премиальный сезон подошел к концу: «Интерпресскон», «Небьюла» и «Сатурн» подводят итоги.

Мария ГАЛИНА

ЖЕСТОКИЕ ИГРЫ

Эксперименты с этикой, или Фантастика для взрослых.

ЛИТЕРАТУРНЫЙ КОНКУРС

Ветераны уходят, зато прибавляется молодых. Читайте два рассказа-победителя «Рваной грелки», выбранные писателем и редактором.

Евгений ЛУКИН

ЗАТВОРИТЕ МНЕ ТЕМНИЦУ

Не так страшен черт, как его малюют. И волгоградский фантаст это убедительно доказывает.

ПЕРСОНАЛИИ

Разверните карту — и найдете фантастов в каждой точке земного шара, от Иркутска до Сан-Диего!

ПОДПИСКА

Как мы уже сообщали читателям, теперь выписать наш журнал можно прямо в издательстве, и для этого вовсе не обязательно проживать в Москве. Главное — не опоздать!

---

Там, в прошлом, такие влиялы, что мы рядом с ними как-то теряемся. Данте, Шекспир, Пушкин. И куда же это они нас завели? Одно из двух: либо классики учили не добру, а чему-то другому, либо литература отдельно, а жизнь отдельно.

А вдруг (именно так, с междометия), если бы не Данте, не Шекспир и не Пушкин, сейчас было бы еще хуже?

Мне наверняка было бы хуже. Человечеству — не знаю. Долгое время оно, к примеру, спокойно обходилось без кино. Да и сейчас спокойно обходится без многих изящных искусств, поскольку их еще не изобрели. Спрашивается, чем литература лучше кинематографа? Наверное, обошлись бы и без нее.

Да, но ведь в школе-то нас учили, что искусство воспитывает!

Попробовали бы они учить другому! Тут главная задача: доказать начальству, что изящная словесность — необходима, а следовательно, необходимы и они, бедные бюджетники. Примерно тем же занимаются господа писатели. Иной администратор и впрямь поверит, что без романа, изданного малым тиражом, порученная ему область погибнет. Глядишь, выдаст малую толику денежек.

Между нами, художественная литература может повлиять на общество одним-единственным способом. Прочел вождь книжку, восхитился, воскликнул: «Вах! Так и должно быть в жизни!». Утром проснулся, выглянул в окно, а там — все по книжке.

* * *

Нынешние виртуозы национального танца на гробах любят попрекать покойную идеологию тем, что она-де приуменьшала роль личности в истории, равно как и степень воздействия сознания на бытие.

На словах так оно и было. Но только на словах. На деле же — культ личности, рекордное количество памятников, портреты членов политбюро на всех выпуклых местах. На словах — примат базиса, а на деле — жесткий контроль над всеми родами и видами искусства. Писатель — рупор партии. Цензура (как учреждение) отдыхает.

Однако странная складывается картина: все почитаемые мною классики словно сговорились. Пушкин имел дерзость усомниться в инфернальной сущности Бирона, углядев в нем всего-навсего порождение обстоятельств. Льва Толстого даже коммунисты осторожно поругивали за то, что в «Войне и мире» он, по сути, свел роль индивидуума к нулю. Салтыков-Щедрин выразился буквально так: «Мы ненавидим известные исторические положения, забывая, что выражение «историческое» уже снимает с них всякое обвинение. Но еще менее имеем мы право ненавидеть отдельные лица, принимающие участие в исторических положениях».

А Булгаков-то, Булгаков! Это надо ж было — о самом Петлюре такое вымолвить: «Да не было его. Не было. Так, чепуха, легенда, мираж… Не он — другой. Не другой — третий».

Ох, взовьются сейчас ноготки: «Как это не он — другой? Как это не другой — третий? Ну покажите тогда запасного Петлюру, запасного Наполеона! Цезаря наконец!».

Ноготки вы мои, ноготки. Да неужели же вы думаете, что при живом Цезаре кто-либо отважится на сей рискованный указующий жест? А если Цезарь уже почил и стал легендой — тогда тем более.

Точно такая же получается ерунда и с влиянием художественной литературы на социум. По личным наблюдениям, чтение преобразует лишь досуг граждан (скажем, ролевые игры). Помахали мечами в рощице — и разошлись по рабочим местам.

Помнится, главным примером воздействия книги на общество в вузах советских времен считался роман Чернышевского «Что делать?». И мучал меня, студентика, вопрос: «А что стало с малыми предприятиями, учиненными по образцу описанного Николаем Гавриловичем? Куда они делись?».

Уничтожены властями? Да ну, глупость. Частная же собственность! И потом, случись такое, преподаватели об этом не преминули бы с торжеством объявить. Тогда остается всего два варианта: либо не выдержали конкуренции, либо в результате ее мигом переродились в обычные, не отличимые от прочих мастерские.

Вот вам и все воздействие на жизнь.

Да, но чтение формирует человеческую личность, а общество-то как раз из личностей и состоит! Стало быть…

Увы, в том, что хорошее общество должно обязательно состоять из хороших людей, усомнился еще Монтень. «Царь Филипп, — пишет он, — собрал однажды толпу самых дурных и неисправимых людей, каких только смог разыскать, и поселил их в построенном для них городе, которому присвоил соответствующее название (Понерополис). Полагаю, что и они из самых своих пороков создали политическое объединение, а также целесообразно устроенное и справедливое общество».

Мало того, должен смущенно признаться, что сомневаюсь и в патентованно благотворном влиянии искусства на отдельно взятую личность. Если чтение действительно облагораживает, то почему в жизни мне встречались подчас, с одной стороны, весьма начитанные мерзавцы, с другой — отзывчивые умные люди, последнюю книгу одолевшие в школе, причем из-под палки?

К счастью, от далеко идущих выводов меня удержали не менее многочисленные обратные примеры. В конце концов я пришел к заключению: научив негодяя тонко понимать и чувствовать литературу, человека из него не сделаешь. Из него сделаешь негодяя, который тонко понимает и чувствует литературу. Илья Эренбург пишет об эсэсовцах, уничтожавших детей неарийских национальностей. Так вот, в дневниках этих специалистов встречаются весьма глубокие замечания относительно творчества Шиллера и Гёте.

Потом, кажется, в записках Даниэля я прочел о том, как некто стал профессиональным вором, будучи очарован рассказом Горького «Челкаш». А произведение-то, между прочим, считалось полезнейшим…

Чему уподобить книгу? Сильному лекарственному средству, продаваемому без рецепта. Кому-то от него станет лучше, кому-то хуже, а на кого-то препарат не подействует вовсе. В итоге здоровье населения в среднем останется примерно на прежнем уровне.

Итак, если признать, что влияние искусства на жизнь общества минимально, а на жизнь индивида непредсказуемо, то, стало быть, можно считать доказанным, что цензура предназначена исключительно для переноса вины с больной головы государства на здоровую голову автора и в основном годится лишь на то, чтобы портить бедняге кровь или, скажем, вселять в него ложное чувство собственной значимости. Ну и еще кое-зачем, но об этом речь пойдет ниже…

Тогда для кого же ты, ноготок, все это пишешь? Уж не для организма ли в целом?

Боже упаси! Исключительно для таких же, как я, ноготков, убоявшихся или, напротив, возжаждавших контроля за шаловливыми писательскими ручонками.

* * *

Разумеется, возникновение госнадзора за книжной продукцией при наличии нынешнего рынка, интернета и легиона частных издательств кажется маловероятным. Хотя, помнится, распад Советского Союза представлялся и вовсе невозможным.

Об ужасах цензуры говорили достаточно долго, громко и протяжно. Поговорим лучше о приятных ее сторонах — на тот случай, если сия благодать нас все-таки настигнет.

По мнению А.С.Пушкина (так утверждала Марина Цветаева), главное достоинство цензуры заключается в том, что она рифмуется со словом «дура». Правда, чиновник — дурак лишь по должности, но это волновать не должно, ибо его частная жизнь нас не касается.

Начнем с того, что цензура (как учреждение) всегда проигрывала. Несколько хрестоматийных примеров.

Николай Васильевич Гоголь, работая над «Невским проспектом», сильно опасался, что придерутся к сцене посечения поручика Пирогова пьяными немцами-ремесленниками (оскорбление чести мундира), и на всякий случай заготовил запасной вариант, где офицер подвергается экзекуции, будучи в партикулярном платье: «Если бы Пирогов был в полной форме, то, вероятно, почтение к его чину и званию остановило бы буйных тевтонов. Но он прибыл совершенно как частный приватный человек в сюртучке и без эполетов».

Воля ваша, но ужасно жалко, что цензор не придрался (а оно ему надо было — за те же деньги?). Резервный вариант явно ехиднее основного.

В том случае, если произведение запрещалось в целом, как, скажем, случилось с «Горе от ума», оно немедленно разбегалось в списках. Сейчас это тем более просто: скопировать файл — дело нескольких мгновений. Плохо другое. Пока переписываешь от руки, многое запомнишь наизусть, чем отчасти и объясняется такое количество крылатых фраз, выпорхнувших из бессмертной комедии Грибоедова.

Даже если чиновник исполнится служебного рвения (наподобие председателя Петербургского цензурного комитета М.Н.Мусина-Пушкина, изуродовавшего один из севастопольских очерков графа Толстого), он привлечет к автору внимание публики — и только. По-нашему говоря, раскрутит.

Предчувствую, что в нынешних условиях совать взятку цензору придется не за то, чтобы пропустил, а за то, чтобы запретил.

Мы многим обязаны цензуре. Самое вопиющее ее преступление («Черный квадрат» Малевича) породило новое направление в живописи. Кстати, до сих пор не известно, что за шедевр похоронен под траурным слоем краски.