Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3

• Название: Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3
• Автор: Макар Троичанин
• Жанр: Современная проза

---

- Лучше бы сунуть ей вдвойне да устроиться в отдельной комнате, - попенял напарнице иждивенец, недовольный добытым сервисом.

- Здесь нет такой комнаты, радуйся тому, что досталось, - спокойно ответила та, что добровольно взвалила на себя в дороге обузу заботы о нём. – Садись, перекусим тем, что осталось, и без промедления на боковую. Какая разница, где спать? Лишь бы в тепле, покое и немедленно. – Она внимательно всмотрелась в напряжённое лицо парня и, угадав его несбывшиеся надежды, прикрыла тёплой мягкой ладонью загрубевшую мозолистую руку и мягко сказала: - Я люблю мужа, а мы – друзья, да? Очень хорошие друзья, так?

Она, конечно, ожидала, что ему захочется этой ночью новой близости, но сама этого не хотела. И не потому, что устала, что морил сон или парень стал вдруг безразличен, а потому, что обострённой психикой счастливой женщины с обнажёнными войной и послевоенными неурядицами нервами вдруг почувствовала, сама удивляясь нелепости мгновенного чувства, что у неё будет от него дочь, и не хотела тревожить зарождающуюся в ней жизнь.

- Так, - криво улыбаясь, согласился Владимир, пересилив не нужный и ему инстинкт влечения. – Главное – выспаться.

- Вот и умница! – похвалила Таня.

И они в полную силу отдались другому немаловажному инстинкту – утолению голода.

Когда с остатками дневного пиршества на природе было покончено, Травиата Адамовна, не стесняясь, всласть зевнула, быстро убрала со стола мусор и, пожелав спокойной ночи, ушла. Владимир посидел ещё минуту-другую, одолеваемый усталостью, потом решительно встал и пошёл к выходу, провожаемый последним запретом дежурной о том, что возвращаться позже одиннадцати не разрешается.

- 8 –

Сгущались тёмные сумерки с узким красным закатом, прикрытым сверху полосатыми тучами, обещавшими на завтра ветреный пасмурный день. Владимир поёжился от подступившей вдруг к спине изморози и пошёл по деревянному тротуару, кое-где опасно прогибающемуся под его тяжестью, высматривая первого встречного аборигена.

Вскоре попался усталый работяга на взводе в мятой и грязной одежде, который невнятно сказал что-то невразумительное о расположении нужной улицы, неопределённо махнул рукой в темноту и ушёл, с трудом утаскивая плохо сгибающиеся ноги в грязных солдатских ботинках. Немного прояснила ситуацию молодая женщина, прилично и чисто одетая, явно торопящаяся на свидание и что-то помнящая об улице с таким простым названием в противоположной от указанной работягой стороне. Так, продвигаясь зигзагами и терпеливо используя освоенный метод выспрашивания и анализа запутанных сведений жителей о собственном городе, Владимир всё же вышел на нужную ему улицу Дружбы народов, на которой только и мог жить самый ярый приверженец дружбы между русским и немецким народами, которого надо было склонить к дружбе и с американским народом. Облегчённо вздохнув, Владимир стал выискивать дом 13, в котором только и мог обитать агент. Дом оказался не новым, оштукатуренным, с грязными дождевыми потёками под окнами, увенчанным мезонином с небольшим балкончиком с деревянной резной решёткой, отгороженным от улицы свежим необструганным штакетником. В тёмных окнах дома чуть мерцал колеблющийся свет какого-то слабого светильника, выдававший присутствие хозяев.

Калитка была заперта изнутри хитрым запором. Не сумев открыть, Владимир сильно постучал поднятым камнем по штакетнику, и тотчас же метнувшийся кверху и пропавший свет показал, что стук услышан. Через минуту в тёмном окне появилось привидение в белой рубахе с бледным мёртвенным лицом и круглыми совиными, но безбровыми, глазами, пытавшимися разглядеть виновника шума. Он призывно помахал рукой, объясняя жестом, что хотел бы увидеться и переговорить с нечистой силой. Привидение, не меняя отрешённого от бренного мира выражения лица, отлипло от окна, пропав в темноте, и через некоторое время входная дверь на веранду приотворилась, и из-за неё выглянуло то же бледное лицо со впалыми щеками и скошенным подбородком, неровно поросшим редким жёлто-серым мхом. Короткий носик алел даже в темноте, как, впрочем, и оттопыренные почти прозрачные уши, в противовес залысинам, глубоко внедрившимся в спутанные жирные светлые волосы и имеющим синий, неживой оттенок.

- Чё надо? – спросила торчащая из-за двери голова нетопыря. – Ты кто? Откудова?

- От-ту-дова, - внушительно и угрожающе произнёс Владимир, уловив в голосе и во всей фигуре хозяина насторожённость и испуг. – Ты – Трусляк Зиновий Лазаревич?

- Ну, - с отчаяньем чуть слышно выдохнул Трусляк.

- Привет, Ангел!

Привидение-нетопырь, неожиданно оказавшееся ангелом, дёрнулось назад, за дверь, потом осторожно высунулось вновь, показав не только голову, но и белую полотняную рубаху без ворота, открывающую такую же, как лицо, бледную впалую грудь с выступающими острыми ключицами и тонкими рёбрами.

- Откудова оттудова? Его уже нет – оттудова! – отчаянью и страху ангела не было предела. – Хана немцам! Гитлер капут! Не знаешь, что ли?

- Знаю, знаю, - успокоил страшный пришелец оттудова. – Ты впусти меня, мы на крылечке посидим и выясним, кому хана и капут, а кому жить дальше. – Увидев не проходящий страх агента и подивившись слепоте Гевисмана, выбравшего для консервации такого хлюпика и труса, способного предать при малейшей опасности, успокоил, как мог: - Не бойся, пальцем не трону, а сговоримся – денег дам.

Успокоившись или поддавшись приманке, хлюпик выскользнул, наконец, как тень из дверей, показав, кроме белой рубахи, заношенные и бывшие когда-то белыми солдатские кальсоны с болтающимися подвязочками поверх всепогодных и внемодных русских опорок, одинаково пригодных для любого времени года. Повозившись у запора, он открыл калитку и посторонился, пропуская гостя во двор, чуть сгорбатившись в угодливом полупоклоне.

Владимир с удовольствием присел на некрашеную ступеньку крылечка веранды, по-хозяйски пригласив Ангела:

- Садись, в ногах правды нет.

Тот скромно присел поодаль, полуотвернувшись и не глядя на нового хозяина.

- Гитлеру капут, в этом ты прав. Но немцы живы… Живы и те, кто тебя завербовал, кому ты верно служил и от кого получал деньги, положенные на твоё имя в банк. Помнишь, в какой?

- В швейцарский.

Владимир не стал уточнять, в какой швейцарский, зная, что как банк, так и счёт в нём – мифические, и кроме небольших подачек в рублях, часто – в фальшивых, ни один из агентов от Гевисмана ничего не получил, оставляя свои заработки в его карманах.

- Сохранилось и твоё досье, - соврал Владимир, - с составленной и подписанной тобой анкетой, где указаны твои подлинные фамилия, имя, отчество и места рождения и проживания до войны. Есть и твоё обязательство служить верой и правдой рейху и фюреру, история жизни до разведшколы, успехи в ней, характеристики выполнения тобой заданий, расписки за оплату заданий, - всё, что заинтересовало бы НКВД, попади досье в их руки. Но, слава всевышнему, оно попало в руки американцев, наших друзей…

- …которые вместе с нашими сделали вашим большой «капут».

- …и те, - продолжал Владимир, проглотив обидное и едкое замечание не такого уж амёбного Ангела, - предлагают прежнее сотрудничество, но на новых условиях и с более высокой оплатой, которые сообщит резидент позже. Считай, что для тебя ничего не изменилось, только хозяин новый, а счёт в швейцарском банке, - он мстительно усмехнулся, - будет расти быстрее. Деваться тебе всё равно некуда, так что говори «да», и я пошёл.

- Куда пошёл? Ты ж денег обещал, - напомнил о самом интересном для себя сметливый соратник Владимира по тёмному делу, пытаясь получить плату не только вперёд, но и не обременяя себя обязательствами.

- Так ведь не сговорились ещё толком, - возразил невесть откуда появившийся совратитель ангелов.

Ангел поднялся.

- Пойду, воды попью, а то в горле пересохло.

Он не вошёл в дверь, а как-то очень тихо вскользнул в неё светлой тенью, и даже уходящих шагов не было слышно.

Владимир тоже поднялся, зашёл за угол веранды, вынул через заранее расстёгнутый ворот гимнастёрки из подмышечной кобуры наследственный вальтер, заготовленный перед ужином в гостинице, и, прижавшись к доскам животом и грудью, стал ждать, опустив руку с пистолетом вдоль туловища. Какое-то чувство, неизвестно какое по счёту, подсказывало, что с этой еле живой на вид и светящейся в темноте ходячей гнилушкой надо держать ухо востро.

И точно! Ангел появился так же тихо, как и ушёл. Владимир увидел его, когда тот уже спустился с крыльца и оглядывался, держа в вытянутой руке пистолет и разыскивая совиными глазами того, с кем надо окончательно сговориться. Спрятавшийся ненавистный вербовщик тихо нагнулся, нашарил на земле камешек и бросил снизу вверх в палисадник. Шум упавшего камня мгновенно переориентировал гостеприимного хозяина, и он, сделав быстрый шаг к углу дома, ещё больше вытянул руку с оружием, стараясь разглядеть затаившуюся цель. Он уже свыкся с мыслью, что прошлое благополучно кончилось и забыто, а оно, опасное и нервное, неожиданно вернулось с этим белобрысым верзилой, и овладевшие слабой душой отчаянье и страх толкали на необдуманный поступок. К тому же, манили чужие деньги и, наверное, немалые, которые можно было взять только у трупа.