Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 2

• Название: Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 2
• Автор: Макар Троичанин
• Жанр: Современная проза

---

Когда они в молчании, перекидываясь лишь отдельными словами одобрения напитку, благоговейно осилили почти треть пивного ведра, на крыльцо вышла Марина.

- Вот вы где. Воду пьёте?

- Ага, - дружно ответила пара.

- Жарко, - пожаловалась как всегда некстати появившаяся женщина, - дайте-ка и мне.

Она подошла к колодцу, ухватила ведро, поднесла, не глядя, ко рту и отстранилась, держа его на вытянутых руках.

- Фу, что это? Никак пиво? Откуда?

- Из колодца, - ответил чересчур находчивый и довольный собой дядя Лёша. Ему не страшно было, если и отнимет, он уже почти напился.

- Вас без присмотра и на минуту нельзя оставить, - выговорила им Марина дежурную в таких обстоятельствах женскую реплику и припала к ведру, да так надолго, что дядя Лёша обеспокоенно вытянул шею, непроизвольно считая шевелящимися губами глотки, не надеясь, что им останется. – Допивайте, - отдуваясь и отдышавшись, разрешила разоблачительница, - я ничего не видела, - и ушла в дом, оставив мужчин с развенчанной тайной и чувством досады.

Пить уже не хотелось. Поговорили о том, о сём, лениво перебрасываясь бессвязными фразами. О погоде, о стройке, где вкалывал дядя Лёша, а сегодня прогуливал с обеда по причине готовящейся пьянки, о предстоящих холодах и о дровах и, не будучи одинаково занятными собеседниками, с облегчением приняли зов побордовевшей от жара кухни, выпитого пива и готового пира Марины:

- Мужчины, за стол, всё готово.

Застолье, в отличие от базарного, сразу приняло безалаберный неорганизованный характер, обычный при отсутствии авторитетного церемониймейстера и, главное, объединяющей разговорной темы. Владимир сразу же отказался от водки. Никто не уговаривал, заботясь больше о себе, а он, причина и спонсор празднества, сидел полузабытый, отхлёбывая потеплевшее пиво, отличающееся от баварского и берлинского как помои от родниковой воды, и с тоской ждал конца. Не вытерпев, дождался, когда трое, торопясь по русскому обычаю, приняли по третьему полстакану под бестолковые разнобойные тосты, поднялся и сказал сидящей рядом разогревшейся Марине:

- Мы пойдём, погуляем с Жанной, - и, взяв обрадованную девочку, жмущуюся к матери, за руку, вышел из дома на вечернюю прохладу, глубоко вздохнул и спросил маленькую спасительницу:

- Ну, что, мадам, пойдём, прогуляемся по улице?

- Да, - немедленно согласилась та, тут же потянув кавалера за калитку.

Для начала посчитали звёзды в чистом на удивление для здешних мест небе. После пяти получилось сразу много, а Большая Медведица и вовсе не похожа на медведя. Потом по медленному ходу обсудили достоинства и недостатки животного с фосфоресцирующими глазами, бесстрашно шествующего в темноте по смутно виднеющимся торцам штакетника. Оказалось, что оба любят рыжих, но ещё больше – собак, только она – маленьких и пушистых. Конфеты вкусные все, но она ела такие, каких он и не пробовал – шоколадные с белой пастилкой внутри. Сначала отколупываешь шоколадные корочки и ешь, а потом пастилку можно пососать. В этом ему крупно не повезло. Не мог он ничего толком рассказать и о говорящих «мама» куклах, а она видела у одной девочки. Видела и заводную легковушку у мальчика, только он не давал никому потрогать. Надо поискать в магазинах и то, и другое, выразил он обоюдное желание. А ещё она любит мороженое. Ну, тут уж Владимир проявил полную компетентность и обещал завтра днём купить и ей, и маме. «Только обязательно с вафельными корочками», - попросила она, – «они тоже вкусные, и руки не будут липучими», - и, помедлив, добавила самое заветное: - «А если есть деньги, то лучше два или три». Она положит погреться два или одно, чтобы горло не заболело, а потом съест и ему оставит немножко. Такая перспектива его устраивала, и он на всякий случай согласился на три. Нравится ей также морс – это такая вода с сиропом. Если дашь одну монетку, то в стакан с водой нальют немного красного или жёлтого сладкого сиропа, а если две монетки – то много, и будет очень сладко и вкусно. Сообща решили, что будут пить всегда только за две монетки. И ещё поговорили-помечтали о многом. Когда установилось полное доверие, то, естественно, захотелось большей близости, и она предложила:

- Давай, ты будешь всегда моим папой. Я тебя буду любить. И мама – тоже, - выдала напоследок наиболее веский аргумент.

Разговор принимал недетский характер. Надо было отвечать честно, и по-другому он не хотел. Сердце слегка защемило от воспоминаний о сыне, неизвестно где и как устроенном.

- У тебя есть папа, - осторожно отказался Владимир от лестного предложения, невольно подумав, что мать своим поведением и дочь подталкивает к предательству. – Он лучше меня: красивый, высокий и очень добрый.

- Ты видел? – усомнилась безотцовщина, не желающая менять синицу на журавля.

- Мама видела, - не соврал Владимир. – Ты спроси у неё, она скажет, какой он.

Они, молча переживая отторжение, прошагали несколько минут, и она предложила компромиссный вариант:

- Тогда ты побудь моим папой, пока тот найдётся.

Он и на это не мог согласиться: слишком тяжелыми могут быть последствия взрослой недоговорённости для детской души.

- Давай, я буду лучше твоим самым-самым верным другом дядей Володей. Мы будем вместе играть каждый день. А теперь пойдём домой – мама ждёт.

Она не отвечала, и они, молча, вернулись домой, недовольные друг другом и собой.

За разгромленным столом сидели напротив друг друга только женщины, смолкнувшие, как только появились поздние гуляки. Мать усадила рядом, заставляя что-то съесть, отказывающуюся дочь, закапризничавшую перед сном, а Владимир обслуживал себя сам, с отвращением косясь на раскиданные вокруг недоеденные куски и грязную посуду и выбирая, что почище и меньше затронуто.

- Ешь ты как-то не по-нашему, - заметила наблюдательная подруга в перерыве между увещеваниями дочери.

- Как это – не по-вашему? – спросил Владимир, зная, о чём она подумала и тревожась от одной приметной улики его нездешнего воспитания.

- Всё-то выбираешь, аккуратно в рот ложишь, да всё помалу. Фигуру, что ль, бережёшь?

Сама она ела столько, сколько хотела и что хотела, и не теряла формы, только уплотняясь. Такие расширяются разом и сильно, до болезненного состояния в старости.  

- Как умею, так и ем, - раздражённо ответил Владимир. – Я пошёл спать, спокойной ночи.

- Вот, не дала мужику поесть, - зашпыняла тётя Маша неловкую молодую подругу, но он уже не слышал, закрыв двери их комнаты.

В эту ночь Марина не давала ему покоя. В неё словно вселился демон разврата: только-только они разлеплялись, потные и усталые от очередной близости, как она снова шарила по всему его телу беспокойными ждущими руками, выглаживая грудь, живот, бёдра, мимолётно касаясь уставшего члена, и они снова соединялись, и ему порой становилось не по себе от эротической ярости, с которой изгибалось её тело в такт его обессиленным нажимам. Иногда же, в самый разгар страстного совокупления, она вдруг затихала, просила движениями чутких рук и пальцев не торопиться, нежно, чуть касаясь, целовала в глаза, нос, щёки, захватывала своими губами его губы, кусала за соски, и он, не сдерживаясь, торопливо заканчивал и отваливался с единственной мыслью: «Всё, больше не могу». Но её руки снова находили потаённые эротические места на его изнеможённом теле, вызывая уже болезненное желание, и всё повторялось в который раз, пока он не оттолкнул её и не ушёл голиком к окну, давая успокоиться взбудораженным нервам. Но и тут она не оставила его в покое: тихо подкралась сзади, обняла, потёрлась, обмениваясь потной слизью и запахом разгорячённого тела, постепенно, не отнимая рук, переместилась вперёд и ритмически, призывно толкая бёдрами его бёдра, обхватила его голову руками и опять стала целовать. Он уворачивался от пахнущих алкоголем горячих твёрдых губ и не в силах был отстраниться, сдаваясь её требованиям соединиться здесь, прямо у окна, стоя. Но у них, вернее, у него ничего не получилось, и она с сожалением отступилась, крепко расцеловала в губы и попросила:

- Отнеси на кровать.

Что он и сделал с удовольствием, прикрыл упавшим одеялом, но она с негодованием отбросила его, повернулась набок и спросила сквозь одолевший, наконец, сон:

- А ты? – и уснула.

А он опять ушёл к окну, открыл створки, вдыхая холодящий ночной воздух всей грудью и, в который уже раз, кляня себя за всё ещё не начатое дело, ради которого, а не ради русских женщин, он здесь.

- 12 –

К следующему полудню он имел на руках серо-зелёную книжицу, возродившую пропавшего когда-то без вести Васильева Владимира Ивановича, 1920 года рождения, русского. Когда же, наконец, и Вальтер Кремер сможет обрести легальное гражданство, подтверждённое берлинским паспортом? Что бы сейчас с ним было, если бы не авантюра с замороженными агентами? Наверное, всё же стал бы невольным подручным Шварценберга и до сих пор  гнил бы на нарах лагерного барака, ожидая нелегального освобождения по торгу с американцами в зачёт будущего верного служения возрождению неонацизма. Или бы уже покоился на каком-нибудь загородном кладбище, угробленный втихаря за Гевисмана убийцами всё того же неутомимого штурмбанфюрера. Так что, может быть, он и прав, что выбрал единственно возможный для него окольный путь свободного возвращения на родину. Жаль, что на нём так часто случаются зигзаги. Только бы не обманули янки. А такие опасения вдруг ни с того ни с сего недавно стали возникать у него и всё больше разъедали уверенность в благополучном исходе тайной миссии. Но он ничего не мог поделать, кроме как продолжать идти выбранным путём, вынужденно доверив свою судьбу ненадёжным людям чужой разведки и надеясь, что они сдержат данное слово. Теперь у него есть оба главных документа, определяющих принадлежность к вражеской России, и ни одного, удостоверяющего законность притязаний на Германию. Как будто Всевышний специально загнал сюда и отрезает пути возврата.