Ярослава Кузнецова - Химеры

• Название: Химеры
• Автор: Ярослава Кузнецова
• Жанр: Фэнтези

Мир "Золотой свирели" и "Чудовых лугов". Городская фентези-ретро. Первая книга целиком.

---

Она сидела на высоком хребте моста и смотрела вниз, на темно-серое, испятнанное редкими фонарями полотно дороги. Пригнулась, цепляясь когтистыми пальцами за жгучее железо – острые коленки выше ушей.

Дорога была змеей. Небо – лиловой шкурой дракона. Мост врос обоими концами в землю, хрипел, дергался, стараясь освободиться.

Из темноты под мостом выплыла машина, просветила сумерки белыми лучами, зашуршала, прокатилась.

Исчезла.

Мост затих.

Она повела головой из стороны в сторону. Глаза неподвижны, темный зрачок залил радужку, подмалеванные тушью круги тянутся к вискам, волосы неровно выстрижены и свисают клочьями.

Машина.

Белые лучи.

Шорох шин, исчезновение, сумерки смыкаются, как вода.

Мост мелко затрясся, качнуло. Когти поехали по холодному металлу, соскользнули босые ноги.

Решайся, сказала змея под мостом.

Она помотала головой, облизнулась, сглотнула, уставилась вниз. Выбеленные пряди липли к лицу.

Решшшшшшш...

Время замедлилось, загудела третья машина, отозвался поезд вдалеке, стк-тк-тк-тк-тк.

Аууууууууууу....

Гудели рельсы, мост дрожал, ребра ходили в такт.

Она наконец решилась, выпрямилась во весь рост – превращаясь из нелепо скрюченной горгульи в изящную девушку.

Сделала два шажка, привычно расправила плечи, вскинула руки и легко шагнула в пустоту, к текущей внизу серой змее с лапками-фонарями.

1.

– Это все прекрасно, – сказал Рамиро Илен. – Только я театром уже лет пять не занимаюсь, и ты это знаешь. У меня полно работы, заказ на Журавьей Косе, заказ в Вышетраве. Нет, Лара.

Она подняла бровь.

– Ты же любишь театр.

– Платонически.

– От тебя требуется занавес и несколько задников. Сцена – черный кабинет. Декораций никаких, только подиумы. На задниках – фресковые росписи. Какая тебе разница, где стенки расписывать. Театр заплатит столько, сколько запросишь.

– Я дорого беру.

– Согласен?

Рамиро ухмыльнулся.

– Лара, ты хороший режиссер. Ты отличный режиссер. Но постановщика ищи себе другого.

– Вот черт упрямый! – Лара Край ударила кулаком по порожку рампы, перстни сверкнули словно кастет.

Рамиро сидел в кресле партера, вытянув ноги, Лара стояла перед ним, щурила косульи глаза и гневалась. Потом начала ходить вдоль сцены туда-сюда, Рамиро смотрел, как она переступает лаковыми лодочками – цокцокцок! – и как сетчатые чулки обтягивают ладные икры.

В глубине арьерсцены, на фоне кирпичной стены, неслышно разговаривали несколько девочек-танцорок. Без задника малая сцена Королевского Театра казалась совсем крохотной. Падуги уехали высоко вверх, открывая сложный такелаж. На колосниках, у лебедки, возились рабочие. Все помещение освещала только пара голых софитов над сценой, зал тонул во мраке. Королевский Театр не самый большой в столице. Но самый престижный.

Рамиро было начхать на престиж.

Одна из девочек подошла к рампе. Белое трико, черная юбочка, полосатые гетры и митенки.

– Мам. Мы ждем.

– Подождете, – резко ответила Лара. – Все собрались?

– Все. – Девочка поглядела на Рамиро. Взгляд у нее был пристальный, и в то же время отсутствующий. Она думала о чем-то своем. Выбеленное лицо, выбеленные волосы, темные тени вокруг глаз и под скулами. Это не театральный грим. Среди молодежи теперь модно краситься под покойников.

– Здрасьте, господин Илен.

– Здравствуй, Десире.

– Я понимаю, – сказала Лара, – что тебе все равно, кто играет. Но это же «Песни сорокопута», их еще никто не решался поставить в аутентичном виде. Музыку нам пишет Брес Стесс, а хореографию ставит Креста Карина.

– Креста? – удивился Рамиро. – Будет работать с тобой?

Кресте восемьдесят три года, она до сих пор преподает. Звезда начала века, лучшая из танцовщиц, ведьма, неистовая волчица. Старшая сестра рамирова отца. Рамиро пошел в театральный только чтобы быть с ней рядом, причаститься к ее искусству. Он и сейчас дрогнул.

– Как ты ее уговорила?

– Я беру ее ребят в балет, – Лара кивнула на дочь. – Студентов. Им, конечно, придется все лето вкалывать, но пусть привыкают. Успех – это кровавый пот, прежде всего.

Креста, подумал Рамиро. Вздохнул. Достал пачку, выковырял папиросу. Покатал в пальцах, нащупывая рубчик меж сигарной крошкой и мундштуком из бумаги.

– Вы с Крестой прекрасно работали вместе, – Лара моментально обнаружила брешь. – Ты же не станешь разочаровать ее? Она на тебя рассчитывает.

– А ты уже наобещала ей за меня.

– Она не хочет никого другого.

– Шантажистки. – Рамиро сломал папиросу и поднялся. – Я не собирался все лето торчать в городе. У меня пропасть работы в Вышетраве.

– Прeмьера назначена на пятое сентября. Времени достаточно, Рамиро. Когда ты хочешь, ты работаешь очень быстро.

– Я люблю бездельничать.

Лара торжествующе улыбнулась Рамиро в спину – она победила.

– Ленивый гений, – крикнула она. – Я приеду на неделе, обговорим детали. Расскажу подробно. Не вздумай сбежать!

Рамиро толкнул дверь и вышел в полутемный холл. Ковер под ногами, череда хрустальных люстр. Стертый мрамор ступеней.

Лето на приморской вилле, где никого, только сторож и садовник, работа в охотку прохладным утром, и – долгий день и вечер на пляже или в кафе на террасе, под соснами... Эх!

Креста до сих пор заставляет мужчин совершать безумства. Даже собственного племянника.

Вишни в цвету на площади с фонтаном. Рамирова машина – длинная, тяжелая «Фриза», похожая на баржу – дожидалась хозяина у кромки тротуара, рядом с театральной тумбой. Нагретая кожа сидений сбрызнута белым крапом лепестков. Крышу у «фризы» Рамиро отвинтил еще вчера, и теперь она украшала антресоли лиловым горбом.

В цветущих ветках орали воробьи. Проспект был пуст. Полдень.

Рамиро плюхнулся на горячее сиденье и, наконец, закурил.

– Господин Илен, угостите?

На ярком солнце Десире кажется еще более чужой и холодной. Словно призрак ушедшей зимы. Того и гляди развеется.

Девочка-химерка. Молодежи положено шуметь, шалить и радоваться жизни, а не изображать изможденных вурдалаков. Красивая же девчонка. Зачем нарисовала себе провалившиеся щеки и глазницы?

– Тебе нельзя курить. Ты же танцуешь.

– Пока можно. После двадцати брошу.

Рамиро усмехнулся. По мнению соплюшки, до двадцати – еще целая вечность. А после двадцати – старость, и придется беречь себя.

– Нет, – сказал Рамиро. – Не угощу. Твоя мать меня захомутала, и я буду мстить.

– Моя мать обвела вас вокруг пальца.

Девочка обошла машину, легко вскинула ногу в полосатом гетре и перешагнула дверцу. Опустилась на просторное пассажирское сиденье рядом с Рамиро – как бабочка, ей-богу.

– Она не договаривалась с госпожой Кариной. Пока. Ей нужна была козырная карта – ваше согласие. Теперь госпожа Карина стряхнет нафталин и возьмется ставить спектакль. Раз уж вы согласились, как же она вас бросит?

– Ах ты, дьявол! – Восхитился Рамиро. – Вот же интриганка! А ты зачем ее мне сдаешь?

Десире пожала плечами.

– Вы такой наивный. Вас легко обмануть. Театр – змеюшник, вы забыли?

– Забыл, – признался Рамиро.

Девочка бледно улыбнулась.

– Будьте осторожны. Когда даете обещания. – Она помолчала и добавила совсем тихо: – Холодный Господин все слышит.

Уставилась перед собой на дорогу, нахохлилась и замолчала. На тонкое запястье намотан шнурок, на шнурке – какая-то костяная штучка. То ли свисток, то ли брелок.

Рамиро метко попал окурком между прутьев канализационной решетки.

– Очнись. Тебя подвезти?

– Нет, у нас репетиция.

Взмах полосатой ноги – и девочка медленно бежит назад, плывет, не касаясь асфальта. Белесая, в черных пятнах, ночная бабочка. Между цветущих деревьев, к белым колоннам театра под золотой драконидской колесницей.

Мир наискосок перечеркнут радугой, неколебимо стоящей над фонтаном.

Рамиро пожал плечами и поехал в библиотеку.

Дня три всего, как пригрело солнце. Поздняя весна. Вернее, и весны-то нет никакой, сразу лето случилось. Редкие прохожие на бульварах ошалело глядели в небо и улыбались. Кто-то недоверчивый не расстался еще с зимним пальто, кто-то, в безмятежном восторге, вышел в белой маечке и сандалиях на босу ногу. Пахло пыльцой и новой, только-только появившейся пылью, горячим асфальтом и водой.

Рамиро свернул с бульвара на Четверговую площадь, проехал еще немного и остановился на углу Семилесной улицы, у здания Библиотеки Изящных Искусств, что напротив Института Истории и Архивов.

– Ого, повылезли как грибы, – сказал он сам себе, рассматривая темные фигуры, облепившие балюстраду историко-архивного и портик библиотеки. Под ало-золотым щитом «Представительство Плазма – Вран» на крыше соседнего особняка сидело человек десять – на самом краю, на корточках, в ужасно неудобных позах.