Николай Науменко - Фантастика 2003. Выпуск 1

• Название: Фантастика 2003. Выпуск 1
• Автор: Николай Науменко
• Жанр: Научная Фантастика

Перед вами очередной выпуск альманаха «Фантастика».

Два десятка повестей и рассказов, в которых представлены все направления жанра. Патриарх отечественной фантастики Владимир Михайлов и лидеры новой волны Олег Дивов и Леонид Каганов.

Новички — Ярослав Смирнов, Галина Полынская, Игорь Борисенко и признанные мастера Павел Амнуэль, Александер Тюрин, Юлий Буркин.

Фантастика приключенческая и юмористическая, научная и ненаучная абсолютно…

---

— Шуточки! — вырываясь, со слезами выкрикнула Пикачу. — Дураки!

(Зачем он это ляпнул? Просто. От балды. Просто…

Кому бы в голову пришло?!..

…При том, что у него вообще-то уже есть дочка — от какой-то знакомой, на которой он никогда не был женат. Вроде даже жила эта дочка какое-то время с его родителями — пока мать не забрала… Рогволд, сидящий на полу, обнимая маленькую девочку в несоразмерно больших джинсах — был у Пикачу такой кадр.

Бросив ручку, снова выскочила на кухню. Хлебнула из-под крана; горели уши. Мало того не поверят — засмеют! Ой-й-й… Взялась за голову.

Ну и плевать.)

…плач.

То есть сначала мы не поняли, плачет это младенец или коты дерутся; переглянулись — одинаково круглыми глазами.

— Кошка, — неуверенно предположил Эдик.

— Откуда здесь кошки?

То есть теоретически кошкам, конечно, было откуда взяться — из деревни Устье; хотя говорили же, что животные этого луга избегают… Да и ребенку было, если уж на то пошло, — бросить младенца в ЭТОМ поле, где люди появляются раз в полгода и то короткими перебежками, в чем-то даже надежней, чем закапывать его в мусорный бак…

По-моему, больше всего Эдику хотелось дать деру. Но он все-таки двинулся на голос — шел, будто по минному полю. Бомбу искать с таким выражением лица.

И мы нашли. Он лежал прямо на земле. Голенький. Пацан. Не так чтобы совсем новорожденный, но явно близко к тому — пупок незаросший… И он орал — еще бы. Я бы на его месте тоже заорала. Октябрь все-таки.

…Круглое, красное, сморщенное плачем личико. Беззубый рот. Правда, были волосы — даже довольно густые. Светлые. Видимо, он был из тех детей, что рождаются с волосами.

Патетичность момента испортила я. Я спросила:

— Ну и что? Это что, зона действует? Или как?

И тут Пикачу, видать, опомнилась — и завизжала так, что заглушила младенца…”

Галина Полынская. Письма о конце света

С самого утра я знала, что сегодня должно нечто произойти, нечто необычное, странное, возможно непоправимое — неизвестно с кем, со мной ли, с остальным ли миром, может, с нами обоими. Я не знала, откуда именно ожидать этого… сидеть в бездействии становилось невыносимо, и я решила спуститься вниз, проверить почту — уже долгое время ждала письма от небезынтересного во всех отношениях человека.

На руки выпала стопка газет и штук пять узких длинных конвертов. Рекламные бумажки полетели в специально поставленную для них большую плетеную корзину у окна, туда же отправилась и "Коммерсант" с "Властью" господин, выписывавший эти издания, уже третий месяц как съехал с этого адреса, оставив меня в напряженном ожидании своего веского решения о дальнейшей судьбе нашей квартиры. Оставив только "МК-бульвар" и конверты, привычно поздоровалась с консьержкой и поднялась к себе. Два конверта оказались счетами за междугородние и международные переговоры, не имевшие лично ко мне никакого отношения, господин, наговоривший в общей сложности на шесть тысяч, более здесь не проживал.

Два письма были от одноклассниц, коих не могла назвать даже приятельницами. Узнав, что я перебралась из Краснодара в Столицу, вышла замуж за крайне обеспеченного мужчину, поселилась в огромной квартире, они умудрились раскопать через общих знакомых мои координаты и посыпались письма с южной родины.

Поборов искушение немедленно выбросить тонкие конвертики-пакетики с притворными гладенькими строчками, где за каждой буквой скрывалась ядовитая зависть, я отложила их в сторону и взяла последний конверт. На небольшом наклеенном квадратике компьютером был отпечатан неполный адрес: город, улица, номер дома, и все. Не любила я такие конверты, ничего хорошего от них ожидать не приходилось. Распечатав его, я думала увидеть плотный листок для принтера с сухим механическим текстом, должным известить меня о чем-либо наверняка неприятном, но с удивлением увидала листки тонкой, почти папиросной бумаги, испещренной аккуратными чернильными строчками. Развернув, прочла первое: "Дорогая Оюна…" Взяла брошенный на телефонный столик конверт — адрес мой. "Дорогая Оюна…" Присела на банкетку в холле и, не испытывая ни малейшей неловкости — надо же разъяснить недоразумение! — прочла письмо. Привожу его практически полностью:

"Дорогая Оюна!

Сегодняшний день внес некую сумятицу. Представь себе, еще вчера я четко осознавал все положение вещей, сейчас же пребываю в небольшой растерянности, и очень жалею, что тебя нет рядом.

Помнишь ли ты вишневое дерево у западного окна? Цвет оно сбросило, а вот ягоды так и не появились, хотя и погода, и уход были вполне благоприятными. Но не думай, дорогая Оюна, что именно дерево сбило меня с толку, вовсе нет. Утром я встречался с Г. Ц. в парке. Выбрали скамейку в тенистом, безлюдном местечке, он, как всегда, говорил очень доступно, внятно, как вдруг мне показалось, что у него деревянная голова. Да-да, на лбу появился и исчез коротенький острый сучок, мелькнул за ухом бледный пожухлый листочек, сквозь дыры в заскорузлой коре долю секунды смотрели неподвижные травянисто-зеленые глаза, и наваждение исчезло. Представляешь, за это время я упустил нечто важное из его слов, долго потом не мог связать концы с концами, в результате многое недопонял. Когда Г. Ц. ушел, я долго бродил по парку, искал ту самую русалочью заводь (помнишь ли ты Гвенделин?), очень хотел ее найти, и, на всякий случай, передать от тебя привет, но, к сожалению, заводь так и не отыскал, видать бродил совсем в другой стороне.

И все же, Оюна, далеко не совсем я согласен, далеко не все мне нравится в словах Г. Ц. Например, его рассуждения о слишком быстро рвущейся мировой материи именно по причине того, что каждый из Них изо всех сил тянет "одеяло" на себя. Мне кажется, будь оно так, то довольно было бы и одного хорошего рывка, чтобы все разлетелось в клочья. Кстати, пока не забыл, обещанные тобой ягоды волконника я пока не получил, и очень надеюсь, что они все же дойдут, ведь их настой, как нельзя лучше помогал мне, если тебя не затруднит, вышли, пожалуйста, еще.

По моим подсчетам, с 20 на 21 тебе должен присниться очередной серебряный сон, не забудь подробно описать увиденное.

На этом, пожалуй, заканчиваю, пора бежать на встречу с Ли. С нетерпением жду твоего ответа, всегда твой Л."

В растерянности перечитала странное письмо несколько раз и все равно мало что поняла. Без сомнения, я случайно подсмотрела чью-то крайне необычную переписку, но как это письмо попало в мой почтовый ящик? Тщательно изучила конверт, но не нашла ни единого штемпеля, даже города отправителя. Почему-то после прочитанного не создавалось впечатления розыгрыша, или какой-то глупости, сочиненной неизвестным Л, чтобы повеселить незнакомую Оюну, напротив, душа присмирела, прислушиваясь к ощущению прикосновения к некой заповедной тайне. Аккуратный, тонкий, но без особых витиеватых закорючек, с правильным наклоном подчерк Л, стиль письма, говорили о том, что это взрослый, образованный человек, возможно, даже пожилой и старомодный, раз писал чернилами, да и бумага явно дорогая, я даже не видела никогда такой… Зазвонил телефон. Я вздрогнула, приходя в себя, надо же, так зачиталась-задумалась, и забыла, что до сих пор сижу в прихожей. Отложив письмо, побежала к аппарату.

— Алло?

— Тонька!

— Вы ошиблись.

Телефонный звонок разрушил мягкий таинственный ореол, созданный письмом, исчезла заводь с Гвенделин (русалка?), настой из ягод волконника, и Г. Ц. с деревянной головой, осталась залитая солнцем пятикомнатная квартира, сервированная (именно — сервированная, а не обставленная) неуютной, но дорогой, престижной мебелью квартира, где я все время ощущала себя не в доме, а в каком-то музее нелепого современного искусства. Вернулась в холл, сложила тонкие папиросные листочки обратно в конверт и задумалась — куда же его спрятать? Очень уж не хотелось, чтобы письмо потерялось или того хуже — попалось кому-нибудь на глаза. В этом "доме" за пять лет совместной жизни я так и не заимела собственного потайного уголка, уютного местечка, поэтому, перебрав с десяток вариантов, спрятала письмо в маленькую театральную сумочку. Она всегда жила у нас с мамой дома, с самого детства, я даже не знаю, кому она принадлежала изначально. Когда-то сумочка была белой, густо расшитой прозрачными нежно-голубыми стразами, а потом как-то незаметно пожелтел атлас, а от плотных рядков сверкающих капелек остался десяток мутноватых бусинок. Эту сумочку, как единственное напоминание о детстве, как маленькую связь с собою в коротком клетчатом платье и вечно сползающих гольфах, я возила из города в город, никогда не расставаясь с ней, эта вещица стала для меня настолько личной, едва ли не интимной деталью. В ней хранился пустой квадратный флакончик моих первых в жизни духов "Мечта", носовой платок, собственноручно вышитый в первом классе, пара крупных синих бусин, да кулончик-авторучка, давным-давно подаренный случайной иностранкой за то, что в скверике я сбила для нее палкой несколько грецких орехов в зеленой йодистой кожуре. К этим сокровищам я без раздумья добавила и письмо — единственное, что по настоящему затронуло и заинтересовало меня за последние… лет пятнадцать, наверное.