Джудит Тарр - Аламут

• Название: Аламут
• Автор: Джудит Тарр
• Жанр: Фэнтези

Принц Айдан, сын короля Райаны от бессмертной колдуньи, приезжает в Святую Землю, чтобы навестить своего племянника Герейнта, и узнает, что тот убит по приказу Синана, владыки Аламута. Айдан клянется отомстить за смерть родича. Он не знает, что ассасин, совершивший убийство — не человек, а дух пустыни в облике женщины. Но и сам Айдан — не простой смертный. Роман Джудит Тарр "Аламут", не публиковавшийся на русском языке, рассказывает о противостоянии двух бессмертных — сарацинки и христианина, — и их охоте друг на друга.

---

Но не он для нее. Айдан прекрасно знал это. В глазах Бога и человека она принадлежала Ранульфу.

Сейчас, под покровом ночи, было так трудно удержаться. Джоанна изумилась бы, узнав, как близок он был к полной невинности; как редко он желал женщину настолько, чтобы сделать то, что делают мужчины и женщины. Принадлежавшие к его народу воспламенялись медленно. Но стоило им зажечься…

— Мы должны… — попытался он возразить. — Мы не должны…

Ее глаза, большие серо-голубые глаза смертной женщины, впитали его слова, опустошив его мысли. Айдан и Джоанна уже не лежали, а стояли, обнявшись. Он не помнил, как они встали.

Джоанна поцеловала его в щеку, туда, где прежде лежала ее ладонь, и поцелуй был целомудренным, словно сестринский. Он безмолвно смотрел на нее, а она повернулась и вошла в шатер. Мудрая женщина.

Более мудрая, чем он. Он не смог бы стоять в ее шатре во весь рост. Она могла, но едва-едва.

Ее служанки в шатре не было. Случайность? Заранее продуманный план? Айдан сомневался, что Джоанна знает ответ.

— Это безумие, — прошептал он.

Она кивнула. Плащ ее упал с плеч, она осталась в одной сорочке.

Чудесная женская фигура. Не девичья, уже не девичья. Зрелое тело; оно потеряло твердость, взамен обретя привлекательность. Ни одна женщина из его расы не могла быть такой — в полном расцвете преходящего лета, хранящего свежесть весны и омраченного тенью от тени грядущей зимы.

Она дрожала. Айдан привлек ее к себе, чтобы согреть. Сердце ее неистово колотилось. Она отшатнулась; она прижалась к нему.

— Здесь, — прошептала она, — здесь, проклятье… Мы должны… прекрати… Обними меня!

Он был ее рыцарем. Он не мог сделать ничего — только повиноваться ей.

— Мне все равно, — шептала она, словно в горячке. — Мне все равно. — Она откинула голову и посмотрела в лицо Айдану. — Ты презираешь меня?

— Я… — Он с трудом сглотнул комок в горле. — Я думаю, что люблю тебя.

Она застыла. Но не ее язык.

— Не смейся надо мной. Пощади меня хотя бы в этом.

— Я не лгу. Никогда. И не шучу. По крайней мере, когда люблю.

— Но ты не можешь… Я даже не привлекательна!

— Это имеет значение?

— Ты, — сказала она, подавляя дрожь в голосе, — ты красив так, как не бывают красивы смертные. А я…

— Я просто таков, каким меня сотворили. А ты есть ты и никто более, и я полюбил тебя в тот же миг, как впервые увидел тебя, сердитую и взъерошенную, словно раненая орлица. Госпожа моя, твоя душа — это белое сияние, и моя перед нею — тусклый колеблющийся огонек.

— Ты мог бы приманить птицу с дерева. — Голос ее дразнил и ласкал его. Ее пальцы нащупали узел его пояса. Она хотела видеть. Просто видеть. На самом деле.

И было на что посмотреть. Он знал это; и никогда не стыдился этого. Стыдливость — удел монахов. Он был рожден в королевской семье, и он не был смертным.

Теперь, когда она могла видеть все его тело, он был еще более чужим. И более красивым. В свете лампы его бледность была подобна сиянию, казалось, такая белизна не может принадлежать плоти живого существа, а лишь камню, оживленному чарами: лунному камню, алебастру, мрамору. Грубая человеческая кожа не бывает столь белой и столь гладкой. Эта плоть — словно атлас поверх стали, более гладкая, чем у любого мужчины, но отнюдь не детская. О, нет. Это не ребенок.

Он не был мужчиной из смертного племени, но был достаточно мужественен. И это не ужасало, вопреки всем легендам об ифритах. Он был скроен по человеческим меркам; и возбуждение делало его более похожим на человека. Джоанна смотрела, словно зачарованная. Ранульф никогда не давал ей времени посмотреть. Посмотреть, увидеть, попытаться понять эту загадку, эту вторую половину рода человеческого.

Она зажмурилась. Щеки ее пылали. Господи, что же она делает?

И он ей позволяет.

— Не просто позволяю, — возразил Айдан мягким, восхитительно глубоким голосом. — Желаю.

Горечь наполнила сердце Джоанны.

— Желаете. Какую-нибудь женщину, да? Любую самку человеческого рода.

— Нет.

Она открыла глаза.

— Нет, — повторил Айдан. — Я не желал женщину дольше, чем ты живешь на свете.

Джоанна скривила губы.

Он не был Ранульфом. Он не отступил перед ее презрением.

— Верь мне или не верь. Это ничего не меняет.

Джоанна склонила голову. Половина ее существа была болью. Другая половина — холодным белым гневом.

— О, не надо. Я не нуждаюсь в сладкой лжи. Кто она была, той ночью в Аква Белла? Скрывалась ли под вуалью красота? Доставила ли она вам удовольствие?

Айдан рассмеялся, повергнув ее в немое изумление. Он смеялся долго, а когда смог говорить, то выдохнул:

— Ты… она… Джоанна, любимая, это была не она, а он.

Сердце ее сжалось, словно от мороза. Он видел это. Проклятье, он видел, о чем она думала. Он взял ее за плечи и с силой встряхнул.

— Джоанна! Ты думаешь, это был любовник?

— Откуда мне знать, что это не так?

— Твое сердце знает. — Он приподнял ее подбородок пальцем. — Моя милая Джоанна, то, что видела твоя доверенная подруга — это маленький детский розыгрыш. Тот, кого она видела — не любовник ни мне, ни кому-либо из смертных. Это был король.

Джоанна приоткрыла рот от изумления, щеки ее вспыхнули. Руки Айдана легко лежали на ее плечах, но она не могла вырваться, как будто они были железными оковами.

Он поцеловал ее, легко и быстро. И, вопреки всем его уверениям, очень умело.

Она смотрела на него с чувством, близким к отчаянию. В этом она была не более искусна, чем во всем остальном. Она желала его, всего его; но его было так много! Она была словно дитя. Словно маленькая девочка, которая хочет съесть все конфеты в вазе, и объедается ими, и болеет от этого, и плачет, потому что конфет так много, а она такая маленькая!

Умереннее, подумала она. Сдержанней. Он здесь. Бог ведает, почему, Бог ведает, как, но он избрал ее. Или был избран ею. Он не выглядел древним, величественным или мудрым. На вид он был просто молодым мужчиной, который… о святые, который думает, что любит ее.

Сердце ее было холодным комком, кусочком льда. И теперь, пока она стояла и смотрела на Айдана, этот лед таял, холод уходил, сердце раскрывалось. Переполнялось чувствами, цвело и пело. Джоанна не могла дышать. Она едва могла смотреть.

Счастье. Это было счастье. Она засмеялась — словно зажурчала вода, словно в пустыне открылся родник.

Айдан понимал это. И в этом была прелесть. Он всегда мог понять ее душу.

Они упали на ее постель. Он смеялся вместе с нею, так же безудержно, как она, и так же восхитительно безумно. Это была величайшая шутка во всем мире. Он и она, и грех, и святость, и здравый рассудок, и как мало, как ничтожно мало все это значило.

11

Джоанна не впала в смертный грех. Она окунулась в него с открытыми глазами, приветствуя его всем сердцем. И она не могла вызвать в себе раскаяние. Когда она пыталась это сделать, демонический голосок в ней вещал: "Мужчины никогда не раскаиваются в этом. Ранульф никогда не раскаивался." И еще: "Как это может быть злом? Это сплошное счастье."

Мир уничтожил бы ее, если бы узнал об этом. Она была осторожна; или же осторожным был Айдан. При свете дня она была госпожой, а он — ее рыцарем; принцесса и ее телохранитель. По вечерам, в лагере или караван-сарае, она ужинала в царственном уединении, а он — вместе с охранниками. Но в ночные часы между наступлением полной темноты и рассветом маски спадали. И ни она, ни он, не в силах были прекратить то, что было между ними.

Дара не могла помочь, но она знала. Она была немой, но не глухой и отнюдь не слепой. Но она не подавала виду. Ее отношение к Джоанне не претерпело особых изменений, как и ее страх перед Айданом. Иногда Джоанна пыталась догадаться, что думает Дара. Был способ узнать это, но Джоанна не прибегла к нему. Это было бы слишком похоже на предательство. По отношению к Даре; по отношению к Айдану, который мог проникнуть в ее мысли.

Никто больше и не догадывался ни о чем. Джоанна была уверена в этом. Она знала, что при дворе такие вещи открывают по взглядам, улыбкам, касаниям рук. Это все им двоим не было нужно. Джоанна могла просто думать о своей любви к нему и знать, что он знает. Хотя порою она улыбалась под вуалью, просто от счастья; просто потому, что она была смертельно больна, а он исцелил ее.

— Я никогда не верила, что так может быть, — сказала она Айдану в ночь перед прибытием в Дамаск.

Было уже поздно, и на сон оставалось мало времени, но Джоанна не хотела спать. Вечером Айдан пел в кругу мужчин, и они долго не отпускали его. Он выучил восточные песни, высокие и протяжные, слишком непривычные для западных ушей. И секретом, известным только ему и ей, было то, что он пел для нее.

Айдан улыбнулся и провел пальцем по локону, обвившемуся вокруг ее груди. Иногда она забывала, как несовершенно ее тело, каким дряблым и тяжелым оно стало; хотя, если говорить честно, от долгой верховой езды оно вновь сделалось стройнее и сильнее. Но Айдан заставлял ее почувствовать себя прекрасной. Когда он смотрел на нее, она понимала, что так и должно быть: она есть то, что она есть, и она любима.