Александр Юринсон - Угол отражения

• Название: Угол отражения
• Автор: Александр Юринсон
• Жанр: Научная Фантастика

---

Юринсон Александр Угол отражения

Александр Юринсон

Угол отражения

- Черта с два! - взвизгнула Галочка - Галина Павловна, женщина чуточку за тридцать; и тут же зашипела: - Но ведь не толстая! Сантиметр-то не врет! И совсем не безобразная. Даже симпатичная. - Она помолчала немного, взгляд затуманился. Затем, словно очнувшись, засверкала глазами, снова взвизгнула: - Сука! - и плюнула.

На полпути до предполагаемой цели слюна наткнулась на препятствие, сплющилась и жирной пузырчатой каплей поползла вниз. Галочка не стала ее вытирать.

Сцена происходила перед большим зеркалом в ванной. Подобное действо повторялось каждый день по крайней мере дважды, утром и вечером. И, ей-богу, Галочка уже лет десять не устраивала его лишний раз по своей воле.

Зеркало приносило одни расстройства, но не в нем было дело. Нечего, как говорится, пенять. Однако, дело-то было и не в кривой роже! Ломкая холодная голубоватая лента сантиметра, обвивая талию или чуть ниже - самое широкое место (но не по груди - кому придет в голову сетовать на избыток груди?), с бесстрастностью прибора выдавала вполне приемлемые, даже ниже средних цифры. А в зеркале все это выглядело - ни в какие ворота.

И бог бы с ним, с зеркалом, если б живые люди этого не замечали. Но два неоспоримых факта портили и перечеркивали всю галочкину жизнь с того дня, как она ощутила себя женщиной, по сегодня, когда она отвернулась от своего оплеванного отражения. А это без малого двадцать лет. Совсем без малого.

Во-первых, немногие галочкины подруги с нескрываемым злорадством сочувствовали ее несчастью. Особенно в этом преуспевала Светка, соседка и бывшая одноклассница, успевшая два раза побывать замужем и скинувшая дочь своей матери. Она жила рядом, тоже одиноко и тоже слыла в своем роде неудачницей. Галочке она устроила визит к знахарке - объемистой старухе, с усилием источавшей из себя загадочность. Та определила сглаз, обрубила энергетический хвост, поставила защиту, взяла деньги и отпустила на все четыре стороны. Естественно, ничего не изменилось: загвоздка была на уровень выше, чем могут запрыгивать доморощенные экстрасенсы.

А во-вторых и в-главных - сама ее жизнь была разбита, незаметно, бесшумно и без осколков, но так же безнадежно, как будто ее все предали, все надругались и осмеяли, а потом дружно забыли, что она вообще существует. Человек умирает, когда умирает память о нем; и если память об иных переживает их многократно, то Галочку уже сейчас можно было приписать к неживым. И продолжалось лишь существование физического тела, не приносящего никому радости, а своей хозяйке - только расстройства.

И жизнь, ускользающая в никуда, требовала каких-то действий. Уже не избавиться от этого рока, - черт с ним, пятнадцать лет, лучших лет прошли и никогда не вернутся; и определенно ясно, что не сделаешь ничего, - так хоть бы самой не сойти с ума, спокойно думая, что вот твоя, Галя, жизнь, единственная и неповторимая, в настоящий момент - в самом расцвете, - не состоялась и НЕ СОСТОИТСЯ НИКОГДА. Страшно оказаться похороненной заживо, но в этом случае мучения непродолжительны и исход однозначен. Но остаться жить, лишенной счастья - приходило ли в голову какому палачу - не воплотить, нет - только придумать такую пытку. Или казнь, ибо эта многолетняя пытка закончится смертью, которая будет от нее избавлением.

Еще одна близкая подруга, Вероника, с которой Галочка работала вместе, еще та змея, теперь искренне сочувствуя, советовала сходить к психиатру. Не к психиатру, а к психотерапевту. Причина-то должна сидеть в ней, в Галочке. Вероника, в отличие от Светки, не была по природе злорадной и могла смотреть на вещи трезво.

Галочка закончила одеваться и вытерла плевок. Отражение снова попалось на глаза, и волна ненависти к себе и раздражения резко поползла вверх.

- Стоп! - твердо, но дрожащим голосом произнесла Галочка. Психотерапию можно начать самостоятельно. Нужно постепенно, слой за слоем докопаться до самого начала. С чего все началось?

"Не знаю". - Раздвоившись, за свое второе я, более слабое, Галочка говорила мысленно. - "По-моему, это было всегда".

Игра не удалась. Смотреть на себя, даже думая о чем-то другом, было неприятно. А каково незнакомым людям? Или еще хуже - знакомым?

Странное и страшное ощущение - приходило ли оно к вам? - из разряда тех, что заставляют задуматься, а все ли в порядке с рассудком? Это когда вы твердо знаете, что должно быть и что вы должны увидеть, но видите нечто другое, а чем-то неуловимо отличающееся; и чем дольше вы смотрите, тем больше отличий, а потом снова меньше. И это неустойчивое состояние опять наводит на мысль о непорядках в голове, потому что в твердом материальном мире нет ничего неустойчивого, а вот рассудок - вещь очень шаткая.

В течение десяти и пятнадцати лет вам хорошо известно, что вы молодая привлекательная девушка, молодая привлекательная женщина; иначе и быть не может: черты лица правильные, фигура хорошая, кожа гладкая, одежда модная, но! - всего этого нет, потому что вы никому не нравитесь, подруги вас жалеют, мужчины равнодушно ощупывают взглядом и отворачиваются, даже не заметив, что вы вообще есть. И "толстая" в этой ситуации - скорее всего предлог, самое простое и нестрашное объяснение непривлекательности. Потому что если не толстая - то какая же еще уродина?

Хотя, и толстая тоже, и все остальное.

Или нет - ни то, ни другое?

Галочка опустила глаза на часики и скривилась: пора бежать. Если бы она смотрела в этот момент на свое отражение, то увидела бы кое-что интересное. В ту секунду, когда неприязнь и отвращение вылились на лицо, с него словно сползла маска. Личико стало миленьким, да, с выражением неприязни и отвращения - но оттого даже еще более хорошеньким личиком молодой привлекательной женщины.

Это выражение держалось ровно столько, сколько требовалось, чтобы перевести взгляд с циферблата часов обратно на зеркало.

Доктор Букин обладал двумя крайне полезными свойствами: он притягивал к себе людей; никак не напрягаясь, просто своим присутствием вызывал у собеседника приятные эмоции. И другое: сам чувствовал себя совершенно свободно даже находясь в обществе несносного человека. Если бы не эти качества, Сергей Васильевич, со своей тонкой душевной организацией, был бы безнадежным невротиком. А так - начав карьеру с должности участкового психоневролога, как только поликлиника большей частью превратилась в коммерческое медицинское предприятие, он очаровал среди прочих и главврача, который устроил ему переквалификацию. И теперь Букин был избавлен от того, чтобы с тоской наблюдать бесконечную череду деградирующих от алкоголя личностей, а напротив, занимая просторный кабинет, предавался большей частью своим уединенным размышлениям, порой прерываемым визитом пациента с изощренным заскоком.

Но находились люди, рядом с которыми эти свойства давали сбои. Один из них всегда был под боком: физиотерапевт Эдик Нахабцев. С первой же встречи он раздражал Букина своими габаритами, шумным и беспардонным норовом и совершенно обезьяньей волосатостью: растительность на щеках и подбородке спускалась по шее на грудь, и сколько бы пуговиц на рубашке не расстегивал Нахабцев - она высовывалась оттуда бесстыже, ничуть не редея. Граница же между бородой, регулярно и безуспешно сбриваемой, и волосяным покровом на туловище, оставляемым в свободном росте, была проведена как границы малоазиатских государств англичанами - достаточно произвольно, где-то внизу шеи, на два пальца выше воротничка рубашки. Зрелище дикое и вызывающее.

Нахабцев врывался к Сергею Васильевичу в своем длинном и узком халате, накинутом на тренировочный костюм, окуная хозяина кабинета с головой в дискомфорт, пока тот не начнет не на шутку метаться, захлебываясь. Он называл его по фамилии и был совершенно уверен, что Букин по характеру такой же развязный; по крайней мере, тому приятно его общество. И, черт возьми, какие-то нити дружбы и взаимодополнения между ними уже протянулись.

Ну а еще иногда попадался такой пациент: неприятный, неподдающийся; они и составляли тот процент неизлечимых, потому что должны быть и неудачи: районный психиатр ведь не Господь Бог.

Резкую, едва ли не самую сильную волну отвращения за всю его практику с первой же секунды вызвала и эта женщина - Тонкович Галина Павловна, даже ее имя, размашисто нацарапанное на карточке медсестрой вызывало отторжение. Не хотелось ни помогать ей, ни вообще вникать в ее вопросы, потому что помочь тут он бессилен, а можно только делать вид, что пытаешься, потому что она пришла не по направлению, а заплатила денежки, и их доктор Букин должен теперь отрабатывать.

А главное, что и загвоздка у нее была та самая: она неизменно вызывала неприязнь - от неосознанной до жгучей - у своих визави. Но лишь выпроводив пациентку, Сергей Васильевич смог перевести дыхание и задуматься о ее проблеме.