Игорь Фроянов - Грозная опричнина

• Название: Грозная опричнина
• Автор: Игорь Фроянов
• Издательство: Эксмо: Алгоритм
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: ISBN 978-5-699-34071-2

Книга известного отечественного историка И. Я. Фроянова посвящена первому русскому царю и его политике. Иван Грозный и поныне — одна из самых спорных и загадочных фигур русской истории. Мнения о нем разных историков колеблются от самых положительных до резко отрицательных. Жестокий тиран, казнивший множество людей, — и мудрый просветитель, открывавший типографии и школы, развратник на троне — и выдающийся полководец, вдвое увеличивший территорию России, разоритель Великого Новгорода — и созидатель сотен новых городов, церквей, монастырей. Каков он был на самом деле? Об этом рассказывает известный ученый, наш современник, Игорь Яковлевич Фроянов.

---

После столь тщательно рассмотрения И. И. Смирновым элементов, из которых составлена характеристика Сильвестра, имеющая, как справедливо утверждает автор, реальную основу, он вдруг дает ход назад, заявляя: «Однако взятая в целом, эта характеристика, напротив, никак не может быть призвана отвечающей той действительной роли, которую Сильвестр играл в политической жизни Русского государства 40–50-х годов, ибо элементы реального, имеющиеся в характеристике Царственной книги, содержатся в ней в столь гиперболизированной форме, что это привело к полному нарушению пропорций и перспективы, в результате чего и получился образ Сильвестра — всемогущего, держащего в своих руках всю власть в государстве, и «святительскую», и «царскую», и «владеяше всем». В этом искажении реальных пропорций и отношений с сознательной целью чрезмерного преувеличения размеров власти и степени влияния Сильвестра и заключается основная, враждебная Сильвестру тенденциозность рассказа Царственной книги»{227}.

И. И. Смирнов полагает, будто «образ «всемогущего» Сильвестра, нарисованный Царственной книгой, опровергается прямыми показаниями источников, позволяющими определить степень влияния Сильвестра и составить себе представление о реальных масштабах его власти»{228}. В качестве доказательства историк ссылается на поездку Сильвестра к бывшему митрополиту Иоасафу, организованную во время работы Стоглавого собора, а также на испытание старца Артемия перед назначением его игуменом Троице-Сергиева монастыря. Эти факты, по Смирнову, «скорее рисуют Сильвестра как доверенного исполнителя, чем как руководителя и вдохновителя правительства»{229}. Следует, однако, не забывать, что названные поручения особого свойства. В них очень был заинтересован не кто иной, как Сильвестр. Это лишь по форме царские поручения, а по сути — предприятия самого Сильвестра. К Иоасафу он ездил, чтобы заручиться авторитетной поддержкой инициируемого реформаторами нестяжательского проекта, застопорившегося на Стоглавом соборе. Сильвестр имел основания надеяться на успешный исход своего свидания с экс-митрополитом, поскольку Иоасаф разделял взгляды нестяжателей{230}. К тому же между Иоасафом и Сильвестром давно установились добрые отношения, о чем можно судить по истории освобождения из-под стражи Владимира и Ефросиньи Старицких.

Участие Сильвестра в судьбе старца Артемия тоже говорит о многом. Известно, что Артемий принадлежал к радикальному направлению нестяжателей{231}. Это он, Артемий, обращался к Стоглавому собору с призывом «села отнимати у манастырей»{232}. Кроме того, Артемий, как установил церковный собор 1553–1554 гг., сочувствовал еретикам и даже сам был заражен ересью{233}. Во всяком случае, его богословские взгляды «давали возможность для критики официальной церкви»{234}. Все это в Артемии привлекало Сильвестра, и он, присмотревшись к старцу, рекомендовал его на пост игумена Троице-Сергиева монастыря{235}.

Как видим, Сильвестру давались поручения, в которых он был непосредственно заинтересован и, надо думать, по собственной инициативе взялся их исполнить, хотя внешне это выглядело как задание царя и собора. Следовательно, «реальные масштабы власти» и влияния Сильвестра являлись таковыми, что позволяли ему брать в свои руки любое дело, если того требовали интересы Избранной Рады.

Еще один момент, опровергающий, согласно И. И. Смирнову, идею всевластия благовещенского попа, — «это общая незначительность количества сведений о Сильвестре. Слишком уж мало для «всемогущего» правителя государства отложилось в источниках следов его деятельности»{236}. Однако Сильвестр, по нашему убеждению, действовал в рамках неформальной власти, приводя в движение других людей, посредством которых добивался поставленных целей. Вынашивая планы, не подлежащие оглашению, Сильвестр старался держаться в тени, предпочитая скрытность открытости, тайное явному. Поэтому источники так скупы на сведения о нем.

Данное объяснение применимо к некоторым частным фактам, привлекаемым И. И. Смирновым для опровержения характеристики, данной Сильвестру Царственной книгой. Речь идет о факте «отсутствия Сильвестра в списке лиц, получивших пасхальные подарки от новгородского архиепископа в 1548 г.». И. И. Смирнов полагает, что «неофициальный характер этого списка, превращавший его… в своего рода барометр, чутко реагирующий на изменения в политической обстановке в стране после ликвидации боярского правления, казалось бы, делал само собою разумеющимся включение Сильвестра в подарочный список. И тем не менее Сильвестр подарков от новгородского архиепископа не получил, хотя в подарочном списке значатся не только представители высшей церковной иерархии, вроде тверского епископа Акакия, но и такие лица, как симоновский архимандрит Трифон, духовник Ивана IV протопоп Яков и даже келейник митрополита Макария Селиван»{237}. Отсутствие Сильвестра в подарочном списке новгородского архиепископа Феодосия было истолковано И. И. Смирновым (кстати сказать, и другими учеными) как указание на ограниченное политическое влияние Сильвестра, его достаточно скромную роль в придворной жизни{238}. Но эту версию историка нельзя считать единственно возможной. Можно также предположить, что Сильвестр не попал в число лиц, получивших пасхальные подношения, по причине сравнительной незначительности своего духовного чина. Являясь по должности церковным попом, он с точки зрения служебного положения уступал и симоновскому архимандриту Трифону, и духовнику царя Ивана протопопу Якову, и даже келейнику митрополита Трифону. Не исключено здесь, впрочем, и другое: неразглашение усиливающегося влияния Сильвестра на молодого государя, вследствие чего новгородский архиепископ не знал пока ничего о подлинной роли благовещенского священника и потому не включил его в список одариваемых. Но ближе к истине, на наш взгляд, третье, к чему почти подошел Е. Е. Голубинский, который отсутствие имени Сильвестра в списке Феодосия понял так, что в 1547 году Сильвестр «еще не был приближенным к государю»{239}. Точка зрения Е. Е. Голубинского нуждается, по нашему мнению, в некотором коррективе. Ведь, например, келейник митрополита Трифон тоже «не был приближенным к государю». Но в список новгородского владыки он все-таки попал. Значит, вопрос не в том, был ли на момент составления списка Сильвестр «приближенным к государю» или нет. Вопрос скорее в том, обладал ли Сильвестр властью, пользовался ли влиянием на царя к этому моменту и каковы масштабы того и другого.

Судя по всему, Сильвестр вошел в круг приближенных Ивана IV после событий, связанных с «великим пожаром» в Москве в июне 1547 года. Но «всемогим» он стал не сразу, а по мере того, как входил в доверие к государю и подчинял его своему влиянию. Перед нами процесс становления Сильвестра в роли всевластного временщика. К пасхальному празднику 1548 года Сильвестр только начинал свое восхождение на вершину власти. Тогда благовещенский поп был еще малозаметной придворной фигурой. Видимо, поэтому в списке Феодосия нет его имени. Но в начале 50-х годов XVI века Сильвестр превращается во всесильного правителя, властвовавшего вместе со своим собратом по Избранной Раде Алексеем Адашевым.

Иное мнение у И. И. Смирнова, который пишет: «Если от 1548 г. продвинуться несколько вперед, к началу 50-х годов — к тому отрезку времени, в котором можно видеть период наибольшей политической активности Сильвестра, то и здесь источники дают основание говорить в гораздо более ограничительной форме о степени и размерах политического влияния Сильвестра, чем это сделано в Царственной книге»{240}. И. И. Смирнов вспоминает историю с дьяком И. М. Висковатым, на протяжении трех лет публично («вопил и возмущал народ») обвинявшим Сильвестра в ереси. Эта история укрепила сомнения исследователя насчет «всемогущества» Сильвестра. И. И. Смирнов говорит: «Казалось бы, — если стоять на позициях формулы Царственной книги о «всемогущем» Сильвестре, — Сильвестру не предстояло никакого труда пресечь действия дьяка-возмутителя и расправиться с ним. Однако «поношение» Сильвестра Висковатым никак не отразилось на политической карьере Висковатого, который именно в 1551–1554 гг. играет особенно крупную роль и в дипломатической деятельности, и в делах общегосударственного характера. Больше того, в борьбе Висковатого с Сильвестром роль нападающей стороны принадлежала не попу, а дьяку, и Сильвестру пришлось даже давать специальные объяснения собору 1554 г., отводя от себя обвинения со стороны Висковатого»{241}. Есть, однако, другая сторона вопроса, оставляемая И. И. Смирновым без внимания: степень эффективности обвинений Висковатого. Иными словами, возымели ли действие громогласные разоблачения Сильвестра в ереси, упорно повторяемые Висковатым. Казалось бы, столь тяжкие обвинения должны были очень навредить Сильвестру. Но этого не произошло. Сильвестр не только не пострадал, но, напротив, достиг своего политического зенита, что могло состояться лишь при наличии у него мощных рычагов власти. И только тогда, когда пик власти им был пройден{242}, а ересь приобрела угрожающий для Руси характер, у Сильвестра потребовали объяснений, в результате чего наказанию подвергся не он, а Висковатый, хотя обвинения последнего не являлись, как мы знаем, беспочвенными. Подобный ход событий свидетельствует, на наш взгляд, о том, что Сильвестр обладал такой властью и влиянием, о которые разбились все попытки Висковатого убрать его с политической сцены. Наскоки И. М. Висковатого на Сильвестра, незыблемость позиций последнего, несмотря на эти наскоки, отражают, по-видимому, напряженную придворную борьбу, сопровождавшую деятельность Избранной Рады, у которой среди придворных имелось, несомненно, немало противников, стоявших за сохранение и упрочение русского самодержавия, чистоту православной веры и нерушимость святой апостольской церкви. В ряду этих противников Избранной Рады Висковатый выделялся незаурядными способностями, волевым характером и решительностью, почему представлял для Сильвестра «со товарищи» серьезную опасность. И они поступили разумно, перетянув Висковатого на свою сторону, о чем можно судить по совместной дипломатической работе посольского дьяка с Алексеем Адашевым в период Ливонской войны, дающей примеры предательства государственных и национальных интересов России.