Евгений Витковский - Чертовар

• Название: Чертовар
• Автор: Евгений Витковский
• Издательство: Водолей Publishers
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9796-0106-9

«Покуда главный герой романа, Богдан Тертычный, сдирает шкуру с чертей, варит из них мыло, пускает их зубы и когти на ювелирные изделия, — человечество продолжает решать вопрос вопросов: Кавель убил Кавеля или Кавель Кавеля. Пока не найден ответ — не начнется ничто! Спасая людей, тонет герой-водяной, чтобы новой зеленой звездой озарить небо; идет по тверским болотам в поисках России караван трехгорбых верблюдов; продолжает играть на португальской гитаре Государь Всея Руси Павел Второй, и несмотря ни на что, деревья растут только ночью. Кончается роман, а нам лишь остается спросить друг друга: «Господа, кто знает, все-таки Кавель убил Кавеля или Кавель Кавеля?.. По секрету — скажите!»

Весьма озабоченный этим вопросом — А.К. (Ариэль Кармон)»

---

— Всякий товар можно продать и купить, нужно только найти покупателя. Мне их продали и доплатили за доставку. А без них, скажи, чем бы мы сейчас расплачивались? Хосе, — обратился Журавлев к верному слуге, — проследи, чтоб она среди арбузов гнилых не подсунула. Шестнадцать арбузов, ну даже четырнадцать — это, поди, бочка целая. Будет чем на Новый год питухов опохмелить.

Чертовар в который раз подумал, что жена у него не жена, а золото, а уж теща так и вовсе не теща, а бриллиант «Звезда Африки». Старые лагерницы, кажется, сторговались на чем-то, и по команде Богдана и орда, и примкнувшая к ней чертоварская гвардия стали втягиваться в брюхо «Солодки».

Орда Журавлева составляла тысячу человек с небольшим, армия Богдана — в пять раз меньше народа. Когда стараниями Давыдки передние колеса вездехода вкатились на пандус, Богдан высунулся из окна, посмотрел вперед и вверх, в темноту. Увидеть там он заведомо ничего не мог, но где-то там, в пилотской кабине, находилась сейчас юная девочка Юлиана. Ей-то новозеландские коммунисты были ни к чему. Она заранее оговорила, что принимает участие в боевой операции исключительно в целях мести за отца. Федорова Юлиана Кавелевна шла сейчас в бой не как-нибудь, а именно «За Родину, за Кавеля». Она была дочерью Кавеля, хотя для нее эти слова означали никоим образом не то, что для прочей Руси.

Подошвами Богдан уловил вибрацию: «Солодка» шел на взлет. Вездеход Богдана, ничем не закрепленный, стоял посредине поднятого пандуса как посреди металлического поля; журавлевская орда почла за лучшее подняться на ярус выше; воинство Ржавца, напротив, жалось к вездеходу. В отблесках многократно отраженных прожекторов Богдан рассматривал фигуры согнувшегося под полной боевой выкладкой негра Леопольда, обнимающего что-то большое — ну не иначе, как четвертную бутыль с «луковым счастьем» — Козьмодемьяна, застывшего с керогазом и обширной сковородкой наперевес Фортуната, заправившего за спину самурайские мечи акробата Зиновия Генаховича, окаменевший ряд дружно припавших на одно колено полицейских из Неопалимовской трущобы, кого-то еще, кого-то еще… Очередную фигуру Богдан опознать не смог, и очень она ему не понравилась. В три четверти к чертовару, опустив длинные руки почти до земли, стоял тут человек, которого знал Богдан лишь по описанию. Зато знал слишком хорошо: человек этот находился во всеимперском розыске, фотографию его Богдан видел и на Петровке, когда ездил Кашу выручать с Неопалимовского, и в городской полицейской управе Арясина, что на углу Жидославлевой и Богомольной, и еще где-то.

Богдан только-только собрался навинтить глушитель на любимый револьвер, как стало почти поздно: из рук согнувшегося человека в его сторону уже летело два то ли ножа, то ли сюрикена, — у чертовара не было времени разбираться с этим вопросом, и защищаться пришлось уже иначе, традиционной силой неверия. В воздухе полыхнуло, ножи (то ли сюрикены) превратились в фейерверк расплавленных капель, а ничего нового бросить в себя Богдан уже не позволил, не было у него такой традиции. Еще он успел понять, что человек этот находится тут по делу, что он вполне в своем праве. И что он, чертовар, только что ненароком чуть не угробил союзника. Ну, или тот его чуть не угробил — это уж как фишка легла бы.

— Тимофей, — скучно сказал Богдан, — ты в кого и чем кидаешься? Пулю я бы, глядишь, не остановил, а звездочку твою всегда расплавлю… Не дергайся, Тимофей, мне тебя сдавать некому… Киллер — профессия уважаемая, дорогая, может, и не как офеня, но все-таки. А ты за братьев мстишь, знаю. Мне, с другой стороны, этот остолоп работать не дает. Получается — враг-то у нас один. И самолет тоже я заказывал… А ты кидаешься.

Тимофей Лабуда, старший брат неосмотрительно принесенных в жертву Кавелей-близнецов, из боевой метательной позы разогнулся. Наверное, он покраснел бы, если б умел, но и впрямь — нашел в кого металл метать. Если бросаться кусачими звездочками в чертоваров, никаких высоких технологий не напасешься.

— Ладно уж, — произнес он хриплым, хотя и тонким голосом, — Он давно бы копыта уже откинуть должен, а все держится. Силища — как в Распутине! Тот, рассказывают, уже под лед на Неве спущен был, а все-таки руку выпростал и ею, рукою этою, еще воспоминания успел написать. Этот тоже от яда умирает, умирает, а все не умрет никак. Вот и не хочу я, чтобы он… воспоминания здоровой рукой сочинял. Он братьев мне должен. Двоих.

— И что ж ты с ним теперь делать будешь? — с интересом спросил Богдан, — Если что интересное надумал, так я тебе отдам его. Вообще-то я плесень везу… ну, больного черта по вашему — и хочу ему эту сволочь как лекарство прописать. Вроде как вместо пенициллина. На рог моему черту его надену, пусть так по морозцу побегают. А?

Тимофей счел, что и так уже слишком много слов сказал, и отвернулся. «Союзником больше» — подумал чертовар. Судя по вибрации пола, «Солодка» уже набрал должную высоту, а поскольку летали «Хме» на высоте свыше двадцати верст, получалось, что от Арясинских Хреней до Заплесецких — только взлететь и сесть. Это вам не из Гренландии в Антарктиду с маркитантскими рейсами мотаться. Тут уже и при Иване Четвертом, бывшем Грозном, Русь была. А тогда что далеко-то было? Разве Сибирь… Да и та не очень далеко лежала. Там лежала, надо думать, где и теперь лежит.

Но для перелетной маркитантской лавки «Солодка-новгородец» от Арясинщины до Холмогорщины с Плесецковщиной было отнюдь не пять минут лету — прежде всего из-за громоздкости возглавляемого Вячеславой Михайловной перелетного сельпо, а также и по необходимости соблюдать самую минимальную степень незримости: отнюдь не каждая крылатая ракета на Руси была сейчас поставлена в известность о том, что лупить в брюхо этот самый транспортник без единого опознавательного знака она не обязана. Аккуратнейшим образом подаваемые с земли сигналы медленно уводили «Солодку» с непокорившегося Арясину при князе Изяславе Маломущем Кашина на Весьегонск, в нижней части герба которого больше двухсот лет тому назад было отражено то важнейшее, чем славен этот город, а именно «рак черный в золотом поле, которыми воды, окружающие сей город, весьма изобилуют»; от Весьегонска «Солодка» двигался на Шексну, некогда с помощью золотой стерляди воспетую великим русским поэтом Державиным, далее на Тотьму, известную как родина основателя столицы Русской Америки Форта Росс Ивана Кускова, а еще далее — почти прямо на север, в Архангельскую губернию, на Вельск, знаменитый уже одним лишь тем, что в летописях он упоминается десятью годами ранее, чем Москва, и лишь оттуда прямиком маршрут лежал в район космодрома Плесецк, где «Солодку» ждали просвещенные государевы люди, чинами не ниже майоров.

Когда декабрь на носу, то в Архангельской губернии известно одно лишь природное освещение, называется оно «северное сияние», и с известным коктейлем связано ассоциациями разве что у тех, кто либо одного никогда не видел, либо другого никогда не пробовал. «Солодка-новгородец» для стороннего взгляда походил на самолет не больше, чем тарелка на гусятницу. Между тем конечная цель «Солодки» была чрезвычайно близка, и посадочными сигналами ее руководили майоры отнюдь не из Плесецка; ориентиры Юлиане Кавелевне и ее безымянному штурману давал геостационарный спутник над Дебрью и непосредственно связанные с ним электронщики Кавеля «Истинного», давно с потрохами продавшие своего пахана. А пахан, нахлеставшись от непроходящей боли в руке тяжелого самогона, спал в своей конуре под присмотром горбуна Логгина Ивановича, знать не зная, что за такие страшные гуси опускаются на него с небес в перелетной гусятнице «Солодка-новгородец».

Садится в районе Дебри было вообще-то некуда: майоры-электронщики посадочную площадку подготовить не смогли бы, даже если б за неделю вперед упоили весь «корабль», а иной помощи от них, кроме поддержания посадочного луча для «Солодки», быть не могло. Конечно, все оставшиеся от покойного «Перекопа» «Родониты» они давно разобрали на запчасти и собрали, придав им порядок, несовместимый с рабочей формой. Конечно, всем кокаинщикам «корабля» была с вечера подсунута доза кокаина, близкая к летальной, все кофеинщики получили дозу кофеина, после которой с ними можно уже было не считаться, все мескалинщики получили от пуза мескалина, а мухоморщики — по королевской порции мускарина. Бензинщикам с вечера была подана идея пожевать тряпку, смоченную бензином, сторонникам пятновыводителя досталось по флакону именно их любимого снадобья, а эфирщикам перепало по приличной фотокювете с эфиром. Словом, боеспособность «истинных» кавелитов была в эту ночь максимально приближена к абсолютной боенеспособности, вплоть до состояния, в котором «истинным» уже начало мерещиться вот-вот имеющее грянуть откровение: все ж таки Кавель Кавеля… или вот напротив — Кавель Кавеля.