Рафаил Нудельман - Библейская археология: научный подход к тайнам тысячелетий

• Название: Библейская археология: научный подход к тайнам тысячелетий
• Автор: Рафаил Нудельман
• Издательство: ООО «Феникс», ООО «Неоглори»
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-222-12851-0

Новая книга израильского популяризатора науки Рафаила Нудельмана «Библейская археология. Научный подход к тайнам тысячелетий» представляет собой сборник научно-популярных очерков, составленных с учетом самых последних научных открытий и псевдонаучных сенсаций. Все эти очерки объединяют простота и доступность изложения, великолепное чувство юмора автора и его постоянное стремление проверять свободный полет фантазии мерками научного знания и строгой логики.

---

Что же такое выражают собой все эти пессимистические утверждения? — спрашивает профессор Прайс. С одной стороны, все перечисленные выше житейские неприятности никак нельзя объяснить законом роста энтропии, то есть беспорядка: если здесь и можно говорить о «нарушении порядка», то лишь в том случае, если «порядком» мы условимся называть только то, что приятней нам самим — например, чтобы нужный номер журнала оказался в подшивке, нужная книга — на полке, затерявшийся предмет — прямо перед носом, и если уж бутерброду приспичило упасть на ковер, пусть падает ненамазанной стороной. Вот это, с нашей точки зрения, будет «в порядке». Природа, однако, все эти наши претензии не признает: с ее точки зрения, физический порядок (или, если угодно, беспорядок) в системе «ковер — бутерброд» будет совершенно одинаковым, упадет бутерброд намазанной или не намазанной стороной, — ковру это абсолютно без разницы. Но, может быть, все дело тут опять же в наших человеческих особенностях? Может, «закон избирательной гравитации» — это попросту «закон избирательной памяти»? Все те случаи, когда бутерброд падает ненамазанной стороной, мы немедленно забываем: ведь ничего плохого не произошло; зато испачканный ковер запоминаем, естественно, надолго. Вот в результате нам и кажется, что нас непрестанно подстерегают одни только неприятности: все бутерброды имеют некую злобную склонность «всегда» падать маслом на ковер! Если дело всего лишь в этом, то законы, которые мы вслед за профессором Прайсом торжественно назвали «законами негативной синхронности», были бы просто отражением того тривиального факта, что мы склонны забывать все хорошее и, напротив, запоминать всё дурное; иными словами, они сводились бы к тем же законам первой группы, которые описывают все прочие не самые замечательные особенности нашей натуры. Увы, говорит профессор Прайс, такое объяснение слишком поверхностно. Попробуйте напрячь свою память и припомнить, сколько раз в жизни вам случалось уронить бутерброд ненамазанной стороной? То-то! Нет, неприятности явно доминируют. И поэтому следует присмотреться к законам третьей группы более внимательно. А заодно уж и объяснить, почему они объединены под названием «законов негативной синхронности».

Тут нам придется на время прервать нить рассуждений американского профессора и обратиться к самому термину «синхронность». В психологию его впервые ввел уже упомянутый выше Юнг. Одна из загадок, которые всю жизнь занимали этого психолога, состояла в том, как объяснить всевозможные «реальные совпадения» вроде вещих снов, услышанных Господом молитв, магических исцелений, исполнившихся предсказаний и тому подобных чудес. Юнг относился ко всем этим явлениям весьма серьезно, но отвергал те сверхъестественные объяснения, которые им обычно давались. Его любопытство еще более провоцировалось тем, что он и сам знавал такие случаи в своей собственной жизни (да и кто их не знавал?! — или хотя бы о них не слышал?!). Он, например, описывает одну свою пациентку, которой снилось, что она получила в подарок золотого жука. В тот самый момент, когда она рассказывала ему этот свой сон, Юнг вдруг услышал негромкое постукивание чьих-то лапок по оконному стеклу. Он глянул в окно и увидел жука, который пытался проникнуть в комнату. Жук этот был в точности похож на того, которого описывала пациентка.

Юнг признавал, что, все эти явления относятся к разряду «совпадений» — в том смысле, что между ними нет никакой причинно-следственной связи. Тот факт, что пациентке снился жук, никак не мог повлечь за собой появление жука на оконном стекле, это очевидно. С чем, однако, Юнг не соглашался, так это с тем, будто такие совпадения случайны — в том смысле, что ничего собою не выражают и никакого значения не имеют. Напротив, он был убежден, — что среди всей массы действительно случайных, ничего не значащих совпадений попадаются и такие, которые выражают некую реальную связь, существующую между нашими психологическими состояниями и тем, что происходит или может произойти в окружающем физическом мире. Иными словами, существуют, говорил он, «значимые совпадения» — они «что-то значат». Они значат, или, точнее, они доказывают, что между содержимым нашей психики и событиями природы существует некая «синхронность».

«Само но себе это слово, — писал Юнг, — еще ничего не объясняет; оно просто фиксирует факт появления «значимых совпадений» (то есть синхронного, практически одновременного появления каких-то состояний — снов, «озарений», предчувствий и т. п. — в психике и каких-то сходных с этими снами, предчувствиями и т. д. событий в реальности. — Р.Н.). Эти совпадения, с одной стороны, конечно, случайны, но, с другой, настолько маловероятны, что приходится предположить существование за ними какого-то объективного закона, какой-то реальной особенности окружающего мира, запечатленной и время от времени всплывающей в нашей психике».

После долгих размышлений над смыслом этих совпадений Юнг пришел к выводу, что правы были те древние мыслители, которые утверждали, что между внутренним миром человека (его «психикой») и внешним миром природы (ее «физикой») существует определенное гармоническое единство. По мнению Юнга, эти два мира, микрокосм и макрокосм, объединены через так называемые архетипы. Этим словом Юнг обозначил некие смутные праобразы, или сгустки невыразимых идей, таящиеся на самом глубоком уровне человеческой психики — на уровне так называемого «коллективного бессознательного». По Юнгу, это уровень общечеловеческой наследственной памяти. Но архетипы, утверждал Юнг, — совсем не то же самое, что обычные воспоминания, которые откладываются в памяти каждого отдельного человека за время его жизни. Было бы точнее сказать, что архетипы — это «воспоминания» или «догадки» о каких-то предельно общих закономерностях окружающего мира, некогда уловленных первобытным человеком в ходе его неосознанных наблюдений за природой и космосом. Иными словами, архетипы — это что-то вроде платоновских «чистых идей», которые существуют сами по-себе, до всяких конкретных вещей; это «закономерности как таковые», которые первобытная психика в невообразимо далеком, архаическом прошлом неосознанно «извлекла» из мира конкретных явлений и запечатлела на самом первом этаже человеческой памяти. Поскольку эти «сгустки чистых идей» выражают объективные законы мира, все первобытные люди извлекали из наблюдений за окружающим миром одни и те же сгустки, одни и те же архетипы — вот почему «склад» этих идей Юнг и назвал «коллективным бессознательным»: набор таких архетипов — один и тот же для всего человечества.

Примером такого общего достояния является, скажем, присутствующий в самых разных религиях и мифах образ «богини-матери». Согласно Юнгу, этот образ порождается «архетипом бессмертия», который, в свою очередь, выражает ту реально существующую (и смутно уловленную когда-то первобытным сознанием) закономерность, что смена поколений, происходящая с помощью женщины, позволяет человечеству бесконечно продолжаться. Вот эта-то общая «идея бесконечного продолжения», только выраженная не в абстрактных понятиях, а в виде чувственно-образного архетипа, и вошла когда-то в общую кладовую архаических завоеваний человеческого разума; там она находится и сейчас.

Когда мы сказали о «чувственно-образной» природе архетипа, мы просто хотели этим отличить его от абстрактного понятия. На самом деле архетип — это не вполне образ, во всяком случае — это не тот конкретный образ, каким является, например, образ богини-матери Геры или Богородицы Девы Марии. Он таится в «коллективном бессознательном» отнюдь не в виде готовой картинки. «Коллективное бессознательное» можно сравнить с насыщенным раствором какого-нибудь вещества; образ — с кристаллом, который вырастает из этого раствора, а архетип — с системой осей, с той геометрической структурой, в соответствии с которой располагаются атомы этого кристалла. Архетип — это не образ, а всего лишь та модель, та первосхема, в соответствии с которой психика бессознательно строит образ. Поскольку эта модель, эта «колодка», по которой «тачаются» все образы данного содержания, у всех людей одна и та же, то и все такие образы (скажем, той же богини-матери) будут иметь сходные структурные черты, хотя и могут бесконечно варьировать в конкретных деталях (ибо эти детали для постройки каждого конкретного образа психика берет уже из своего индивидуального «склада» воспоминаний). Именно существование такого единого закона построения данного класса образов (мифов, символов и т. п.), то есть существование их общего, универсального праобраза («архетип», от греческого «архе» — начало и «типос» — образ, в дословном переводе означает как раз «праобраз»), и объясняет, почему в различных мифологиях, религиях и литературах появляются устойчивые общие мотивы (миф о потопе, образ «тени» или «двойника», мотив «андрогина» и многое-многое другое). Томас Манн, который очень близко принял к сердцу эти идеи Юнга, когда-то очень выразительно назвал архетип «издревле заданной формулой, в которую укладывается осознающая себя жизнь, смутно стремящаяся вновь обрести некогда предначертанные ей приметы».