Эрик Рассел - Течение Алкиона. Антология британской фантастики

• Название: Течение Алкиона. Антология британской фантастики
• Автор: Эрик Рассел
• Жанр: Научная Фантастика

Во второй том («Течение Алкиона») первого пятитомного блока Антологии мировой фантастики включены произведения двух писателей-фантастов из Великобритании: это роман Эрика Фрэнка Рассела «Часовые Вселенной» и три его рассказа, а также роман Брайана М.Стэблфорда «Течение Алкиона».

Оформление блока рассчитано на то, что при размещении составляющих его книг в определенном порядке (слева направо: «Оружие-мутант», «Течение Алкиона», «Космический беглец», «Оружие забвения» и «Стрела Аримана») их корешки составят один общий рисунок, представляющий собой символ этого блока.

---

Крылья разрезали воздух, словно ножи. Я отсчитал секунды до первого поворота, затем мягко погрузился в нервную сеть, подобрал левое крыло и повернул направо. Плавным, мягким движением пальцев я вернул нас обратно, и все это походило на струящийся шелк и было так естественно, словно я был птицей. Визг ветра шел вдоль моих рук, по позвоночнику, под животом и между ногами.

«Хохлатый Лебедь» и в самом деле был птицей. Он мог лететь. Я поднял его выше, сложил крылья и нырнул. Я бросал его по кругу снова и снова, а затем вновь по прямой. Потом начали возвращаться домой. Я летел сам, как воздушный змей — так много адреналина было в крови. Я посадил корабль на стоянке, где он должен был провести ночь. За нами наблюдала какая-то толпа. Либо просочились сведения о том, что у нас есть разрешение на полет, либо они только что приземлились. Много народу собралось, чтобы посмотреть на нашу посадку. Им не на что было смотреть, посадка есть посадка. Взлет — это нечто иное. А то — все падение. Я подумал, сколько же их будет завтра, чтобы помахать нам на прощание?

Как только я отключил большую тягу, я расслабился и начал подбивать итоги. Внешне все было в идеале. Теперь у меня сложилось ощущение корабля, и я знал, что смогу с ним управиться. Но было ли мое ощущение правильным? Испытательный полет — не настоящее дело, поскольку атмосфера меняет поведение корабля. Сверхсветовые скорости и маневры на них — это совсем другое. Единственное, что я доказал, так это то, что внутри его находиться очень приятно.

Ротгар поднялся снизу, и мы молча поздравили друг друга. Ив и дель Арко остались готовиться к старту. Я не позавидовал им в связи с любопытными наблюдателями.

— Все о’кей? — спросил я Ротгара.

— Как знать? — ответил он. — Поле нормирования является основным для движения, а не камера выброса. Пока мы не используем весь поток энергии, мы не узнаем, работает корабль или нет.

— Но все исправно?

— Да, конечно. Разве я мог бы допустить неисправность! Мы возьмем от корабля все, на что он способен. — Ротгар повернулся и пошел обратно в свою величественную дыру.

Я обратил внимание на слегка озабоченного Джонни Сокоро.

— У тебя что, нет работы?

— Я должен проверить сопла снаружи, но только тогда, когда разойдется толпа.

— Дель Арко позаботится, чтобы их разогнали, — сказал я. — Он закатит скандал работникам космопорта за то, что их пустили.

— Они не могли не пустить людей, — заметил Джонни.

— Чертовски мало нужно было сделать, чтобы не пустить их. Их ведь можно было посадить за решетку, если бы такое решение приняли власти. Ведь эти зеваки нарушили границы космопорта.

— Это действительно настолько серьезно?

Я пожал плечами:

— Для меня нет. Это корабль дель Арко. — Я помолчал, а затем продолжил: — Но ты-то получил то, что хотел? Завтра утром покидаешь Землю. Затем через несколько дней будет Венец Алкиона.

— Не знаю, почему он меня нанял, — сказал он. — У меня нет опыта работы в космосе, и я не знаком с этим типом двигателя.

— Может быть, они просто торопились? — предположил я. — Не стоит об этом беспокоиться. Если у них и была какая-то особая причина, то это наверняка тщательность. Новоалександрийцы — весьма аккуратные люди. Основа команды — пилот, и, может быть, они хотели сгруппировать вокруг меня команду. Всеми новинками, которые в наличии на корабле, занимаюсь я, и они могли позволить себе дать мне людей, которых я знаю и с которыми могу сработаться.

— Тогда почему капитан — дель Арко, а не вы?

Меня это тоже беспокоило. И я ответил, что не знаю. Но у меня были подозрения. Пока дель Арко — капитан, я — никто. На капитана любого корабля возложена большая ответственность и, естественно, определенная власть в пределах закона. Капитан может скрывать, куда, как и когда полетит корабль. Может быть, новоалександрийцам нужны были только мои способности и навыки, а не мои мысли о том, как все должно происходить. В глазах закона я не обладал никакой властью, а они при помощи контракта такую власть надо мной имели.

Джонни пошел помогать Ротгару. У меня тоже было много работы — тщательно проверить все механизмы, которые я использовал, чтобы убедиться в их надежной работе, но пока я хотел несколько часов отдохнуть. Я был совершенно без сил после полета. Я оперся о люльку и начал беседу с ветром.

«Так ты действовал по-своему?» Впервые я сам был инициатором разговора. Я привыкал к нему, принимал его присутствие как нечто большее, чем неприятное явление, с которым ничего не мог поделать.

«Я действовал по-твоему, — ответил он. Было приятно, что кто-то принимает близко к сердцу мои интересы. — У меня в сердце и твои, и мои интересы. И так же должно быть у тебя. Наши интересы должны быть более-менее одинаковыми. Спор может повредить обоим».

«Может быть, — согласился я и добавил: — Но больше для тебя, чем для меня. У меня ведь эта оболочка. Я обладаю телом».

Именно этот момент меня и беспокоил. На что был способен ветер, если он уже устроился? Может ли он лишить меня моего тела? Но он охотно согласился, что телом обладаю именно я и в случае какого-либо спора ему придется лететь туда, куда его везут. Я подумал, что, будь я на его месте, то очень возражал бы против полета в Течение Алкиона.

11

Второй полет был мало похож на первый. Днем раньше я устанавливал ограничители, чтобы исключить возможность выкачать из корабля все, на что он был способен. На этот раз все было по-настоящему — двигатели готовы к работе, а плазма — к истечению.

Небольшими порциями я набавлял импульсы в нормирующую систему, чтобы прочувствовать циклы подачи плазмы и приспособить свою нервную систему к этому ритму, прежде чем покинуть Землю.

Птица взмыла на вышке, словно неистово желала чистого пространства всю свою юную жизнь, и теперь ей предложили и она больше не в силах ждать. Я сбросил релаксационную сеть к моменту закрытия дюз, и волна энергии прокатилась через нервную цепь словно шок. Внезапно все ожило и вылилось в скачок. Птица и в самом деле теперь двигалась — не поднималась на всплеске двигателя или паря на крыльях, а перемещалась, внутренне свободная и потребляющая энергию.

Быстрее, быстрее, быстрее…

Земля мне была видна только как направляющая отметка. Даже солнце визуально превратилось в жалкую точку света.

— Отсчет времени готовности к тахионному переносу, — спокойно сказал я Ротгару. Я всегда выглядел перед взлетом спокойным. Он начал с двухсот, что я предвидел, — из осторожности. На секунду или две я расслабился, чтобы затем предельно собраться. Отсчет я игнорировал до тех пор, пока он не дошел до восьмидесяти, затем немного ускорил свои действия и увеличил в сети мощность, рывками подавая ее и отбирая назад. Релаксационное поле скачками начало возрастать.

Ротгар удерживал плазму в полном равновесии. Она текла ровно, словно большая река, несмотря на нагрузку, которую несла. Я пробежал пальцами по пульту управления, ощущая готовность ответить на малейшее давление. Осторожно повел корабль вдоль линии, которую мы вместе с дель Арко проложили для рабочего курса. Корабль двигался ровно, без каких-либо рывков по вине плазменного поля. Большая часть кораблей имела отклонения — теряла время и мощность — и постоянно барахлящие защитные поля. Но «Хохлатый Лебедь» двигался с грацией совершенства.

Отсчет достиг двадцати, а в руках у меня были время и мощность. Все в порядке — даже сомнения отсутствовали, что что-то может быть не так Я был уверен: корабль подчиняется мне и мы действуем как единое целое. Мы готовы.

Когда счет перешел на простые числа, релаксационное поле резко возросло и начало усиливаться. Под нагрузкой плазма пыталась вырваться, но мы с Ротгаром удерживали ее, заставляя плавно истекать. Правой рукой я прибавлял, а левой сдерживал подачу. Точно старался выдержать баланс, чтобы удержать истечение. Достигнув барьера Эйнштейна на границе досветовых и сверхсветовых скоростей, удерживать равновесие стало неимоверно сложно. Теперь необходимо было быть очень точным. Если я пережму, плазменное поле прорвется и истечет из системы. Если бы я ослабил напор, то мы потерпели бы неудачу с передачей, поскольку не совладали с нагрузкой течения.

Но отсчет достиг нуля, и времени на размышления у меня уже не было. Только рефлексы и интуиция. Нагрузка перераспределилась к ограничителю, и импульс резко бросил нас через барьер без фазовой вспышки. Каждое мгновение корабль оставался устойчивым. Плазма поддерживалась в совершенстве. Немедленно я успокоил распределяющее поле. Напор возрастал у меня в руках. В тахионном реверсе скорость возрастала экспоненциально, по мере того как я изменял эффективную массу. Я расслабился, на пяти тысячах дал кораблю возможность двигаться равномерно. Он лег на трассу, и вскоре мы были в открытом пространстве.