Марина Юденич - Антиквар

• Название: Антиквар
• Автор: Марина Юденич
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-017829-8

Когда началась эта странная, почти мистическая, история?

Сейчас, когда дерзкие преступники разгромили салон известного столичного антиквара' Или двадцать пять лет назад, когда родители этого антиквара стали жертвами так и не найденных убийц и грабителей, похитивших уникальную коллекцию картин?

А может, и вовсе двести лет назад, когда гениальный крепостной художник создавал тайком пор грет своей возлюбленной — создавал, еще не зная, что ценой этого шедевра станет жизнь его музы?..

Как вышло, что немыслимый клубок человеческих судеб, трагедий и грехов, который запутывался десятилетиями, должен распутаться именно теперь?

Быть может, это — СУДЬБА.

Быть может — вмешательство высших сил.

Но орудием этих сил так или иначе придется стать именно ему — АНТИКВАРУ.

---

— Простите?

— Ну, простить вас или, напротив, обидеться смертельно я смогу после того, как услышу сакраментальное: сколько?

— Сколько?..

— Сколько, сколько вы, уважаемая Галина Сергеевна, желаете получить за полотно? С учетом, разумеется, атрибуции Никиты Никитича, пусть и предположительной…

— Игорь Всеволодович, в самом начале нашей беседы вы спросили, известно ли мне о трагедии вашей семьи. И я ответила — да. Неужели вы полагаете, что, зная все, я посмею предложить вам купить портрет?

Она сумасшедшая, подумал Непомнящий.

И одновременно ощутил давно забытое чувство — чьи-то большие теплые ладони осторожно сжали сердце, и стало ему хорошо в этих ладонях — спокойно, уютно.

Только щиплет в носу почему-то — и в глазах неожиданно горячо.

В это время — наверное, кстати, потому что забытое чувство накатило внезапно, сильно и Непомнящий совершенно не знал, как с ним быть, — в кармане пиджака слабо звякнул мобильный телефон.

— Простите. — Это был в высшей степени удобный повод для того, чтобы отвернуться.

Он возблагодарил судьбу, еще не зная, кто звонит.

А узнав, приятно удивился.

Звонил адвокат, любитель поповского фар — фора. Надо сказать, что некоторое время после ужина в «Узбекистане» и позже, когда уже разгромили магазин, Игорь Всеволодович рассчитывал на услуги мэтра. Разумеется, не безвозмездные.

Но время шло, и в какой-то миг стало ясно — рассчитывать не стоит. Человек, возможно, и хотел бы, но ничем не может помочь. Потому и не звонит. И уж тем паче звонить не следует ему, во избежание взаимной неловкости, которая, как правило, долго отравляет память.

Теперь Герман Константинович звонил сам.

И это означало примерно следующее.

Где-то в неведомых кущах или в заоблачных высях чаша весов, на которую кто-то поместил интересы, а быть может, и жизнь Игоря Всеволодовича, сдвинулась с места и легонько поползла вниз.

Возможно, движение было робким. Едва заметным.

Но не для Германа Константиновича.

И вот он звонил.

Говорил суховато, камуфлируя комплекс некоторой вины, но бодро, а главное, так, словно расстались вчера.

— Здравствуй, дружок. Насчет твоей сказки появилась некая ясность. А главное, люди, с которыми можно — и нужно! — говорить. Ты меня понял?

— Я готов!

— Вот и прекрасно. Не занимай вечер. Или по крайней мере будь в зоне досягаемости…

Это был сумасшедший день.

Воистину что-то там происходило со звездами или некими другими субстанциями.

Хорошо было бы еще понять — что?

Минск, год 1941-й

Это было странное, ирреальное, но захватывающее зрелище. Что-то из области фантастики, возможно.

Вспомнились фильмы Лени Рифеншталь и ее фотографии. Он любил творчество этой женщины.

Она фантастически снимала обычные, совершенно реальные вещи и события, в действительности даже скучноватые и однообразные. С фантазией у людей Геббельса всегда были проблемы. С образованием и вкусом, впрочем, тоже.

Но она снимала их топорные мистерии, будто слегка смещая происходящее в пространстве и во времени.

И появлялось чувство ирреальности, намек на едва различимое присутствие высшей воли — единственной, правящей миром.

Разумеется, он понимал, что это невозможно, — хрупкая блондинка была всего лишь талантлива и умна.

Понимала: фюреру нужны легионы без числа. Воины, возникающие из ниоткуда и уходящие в вечность с его именем на устах. Дальнейшее — дело техники: удачный ракурс, профессиональный монтаж.

Она молодец, эта Лени Рифеншталь.

Однако ж такое не могло родиться даже в ее умной, хорошенькой головке.

Такое вообще невозможно было придумать.

Только в бреду, в ночном кошмаре — или в момент высшего озарения.

Он стоял как вкопанный и смотрел, хотя водитель новенького штабного Meibaeh многозначительно поглядывал по сторонам, часто поправляя кобуру, — он боялся.

Улица была пустынной, машина — заметной, полковник фон Рихтгофен — в щегольской, с иголочки, шинели, фуражке с высокой тульей, высокий, статный — в любую минуту мог оказаться прекрасной мишенью.

Вильгельм фон Рихтгофен, однако, был фаталистом. И потому неподвижно стоял посреди улицы, расставив ноги и слегка запрокинув голову, уже минут десять.

Он любовался.

Зрелище было впечатляющим.

Двухэтажный жилой дом, большой, крепкий и, вероятно, когда-то нарядный, пережив страшную бомбежку — пижоны из Luftwaffe были все же отменными профессионалами, — каким-то чудом уцелел.

Рухнул фасад. И аккуратно сложился на тротуаре грудой камней и штукатурки.

А дом остался — и стал похож на театральную декорацию, потому что внутренние помещения оказались теперь будто специально выставлены на всеобщее обозрение.

Маленькие гостиные с нарядными скатерками на круглых столах, спальни с никелированными кроватями и гобеленовыми ковриками на стенах, узкие коридорчики, заставленные каким-то хламом.

Все было цело.

Пожар отчего-то не разгорелся.

Не обрушились перекрытия, не провалилась крыша.

Не растащили, в конце концов, пожитки оставшиеся в живых жильцы или мародеры.

Фантастическое, сказочное зрелище.

Фон Рихтгофен внезапно вспомнил детство.

Рыцарский замок из папье-маше, полученный в подарок на Рождество.

В ней все было настоящим, в этой цитадели — на тонких цепях поднимались мосты, открывались и закрывались ворота, на высокую колокольню вела крохотная винтовая лестница.

Однако ж ему, семилетнему, этого показалось мало.

В замке наверняка были залы, потайные комнаты и подземелье, где содержались узники и дикие звери.

Маленький Вилли честно пытался их найти, но потерпел фиаско — подарок был безнадежно испорчен.

Но главное — осталось чувство разочарования и обмана.

Теперь, тридцать лет спустя, судьба будто решила искупить ту пустячную вину — не замок, но настоящий дом, со всем своим нехитрым скарбом, стоял перед ним распахнутый, как на сказочной картинке.

Желание оказаться внутри стало нестерпимым.

Фон Рихтгофен решительно направился к разрушенному дому. И тут же наткнулся на железное ограждение. К тому же откуда-то из подворотни навстречу ему выдвинулись две неуклюжие фигуры, облаченные в форму полевой жандармерии.

— Прошу прощения, Herr Oberst, проход запрещен.

Опасная зона.

— Дом может рухнуть в любую минуту, Herr Oberst.

— Понимаю. И тем не менее намерен испытать судьбу.

— Но приказ…

— Оставь, Курт…

— Действительно, Курт, ваш коллега рассуждает здраво. Будем считать: на время моего присутствия приказ временно утратил силу. Вам ясно?

— Так точно, Herr Oberst!

Он тут же забыл о них.

Ловко балансируя на груде камней, фон Рихтгофен стремительно приближался к дому.

Внутри он провел не более получаса и заспешил назад. Не потому, разумеется, что, отзываясь на каждый шаг, дом угрожающе ворчал и всхлипывал, оплакивая свою долю. Опасно потрескивали половицы, а с потолков, висящих над бездной, падали куски штукатурки.

Он не боялся и, пожалуй, не слишком обращал на это внимание.

Удручало другое — то же детское разочарование и горечь обманутой надежды. Не было в этом опасном, чудом устоявшем доме ничего таинственного и даже просто занимательного.

Убожество чужого, непонятного, но, очевидно, скудного, жалкого житья — вот что открылось ему внутри.

Самодельные этажерки, набитые потрепанными книгами.

Неструганные табуретки, такие же полки с унылой посудой.

Гнутые кастрюли, закопченные сковороды, дешевенькие вазочки с искусственными цветами.

Странная все же была блажь!

Захотелось — видите ли! — недополученных детских впечатлений. В тридцать девять лет, в центре Европы, раздавленной и порабощенной. В самом пекле сокрушительной войны.

Смешно.

Он едва увернулся от увесистого куска штукатурки и на секунду прикрыл глаза — следом посыпалась густая белая пыль.

А когда открыл — невольно вздрогнул и, пожалуй, впервые по-настоящему испугался.

Кто-то внимательно наблюдал за ним из полумрака небольшой ниши, заставленной глубоким обветшалым креслом.

Рука в тонкой кожаной перчатке привычно расстегивала кобуру, но голос несколько изменил Вильгельма фон Рихтгофену. Вместо привычного властного окрика прозвучал негромкий вопрос. Не слишком уверенный к тому же.

— Wer ist das hier?[37].

Ответа не последовало.

Впрочем, он уже и не ждал ответа. Чтобы прийти в себя, достаточно было секунды. Вильгельм фон Рихтгфен застегнул кобуру и усмехнулся. Правда, с некоторым облегчением.

В глубине ниши висела картина — небольшое полотно без рамы.

Висела очень неудачно.

Солнечный свет едва проникал в узкий простенок — различить изображение было сложно.

Одно было ясно — портрет. Потому что глаза, устремленные на полковника, смотрели именно оттуда, с темного полотна.