Бернард Корнуэлл - Стоунхендж

• Название: Стоунхендж
• Автор: Бернард Корнуэлл
• Издательство: Harper
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1999
• ISBN: 0 00 651386 7

Боги разговаривают знаками. Это может быть лист, опадающий летом, крик умирающего зверя или зыбь от ветерка над гладкой водой. Это может быть дым, стелящийся по земле, просвет в облаках или полёт птицы.

Но однажды боги послали грозу. Это была сильная гроза, гроза, которую будут помнить, хоть люди не назвали этот год годом грозы. Вместо этого они назвали его Годом Прихода Чужеземца.

Чужак пришёл в Рэтэррин в день грозы. Это был летний день, тот самый день, когда Сабана едва не убил сводный брат.

Боги не говорили в тот день. Они пронзительно кричали.

---

Камабан настоял, чтобы тело Хэрэгга не относили в Место Смерти, и поэтому тело положили на решётку и понесли к месту между Камнем Земли и самыми высокими колоннами, стоящими в ожидании своего камня-перекладины. Его сопровождало всё племя. Камабан рыдал всю дорогу. Он всё ещё был обнажён, его тело было опутано паутиной засохшей крови, и временами он бросался на землю и только Орэнна, пришедшая из Каталло на известие о смерти Хэрэгга, могла убедить его идти дальше. Она была одета в платье из волчьей шкуры, посыпанное золой. Её волосы были растрёпаны. Лэллик, уже почти взрослая, шла рядом с ней. Она была бледной и худенькой девушкой со светлыми глазами и испуганным выражением лица. Она выглядела встревоженной, когда Сабан приблизился к ней.

— Я покажу тебе камни, — сказал он Лэллик, — и как мы придаем им форму.

— Она уже знает, — огрызнулась Орэнна. — Лаханна показывает ей камни в её снах.

— Правда? — спросил Сабан у Лэллик.

— Каждую ночь, — робко ответила девушка.

— Лэллик! — позвала её Орэнна и с ненавистью посмотрела на Сабана. — Одного ребёнка ты отобрал у богини. Ещё одного забрать у тебя не получится.

Рабы целый день оставались в своих хижинах, а женщины племени танцевали вокруг вала и рва храма, исполняя скорбные песни Слаола. Мужчины танцевали внутри храма, тяжёлыми шагами прокладывая себе путь между незаконченными валунами и пустыми салазками. Камабан, одна из его ран открылась и вновь кровоточила, упал на колени рядом с телом и стал пронзительно кричать в небеса, а Орэнна и Лэллик, единственные женщины, которым было дозволено пересечь границу храма, громко плакали по обе стороны от тела.

Сабан был потрясён, когда увидел, что два жреца позже привели в храм тёлку. Хэрэгг ненавидел жертвоприношения всего живого, но Камабан настаивал, что душа умершего требует крови. Животному подрезали сухожилия и приподняли за хвост. Камабан замахнулся бронзовым топором. Но его удар скользнул по одному из рогов и пришёлся животному в шею. Тёлка жалобно замычала, Камабан ударил снова и опять промахнулся, а когда жрец попытался забрать у него топор, он, замахнувшись опять, описал опасный полукруг и, едва не попав по жрецу, с безумной яростью нанёс животному рану. Кровь брызнула во все стороны — на Камень Земли, на тело, на Орэнну, Лэллик и Камабана, и сражённое животное рухнуло на землю, а Камабан глубоко вонзил топор в позвоночник, закончив мучения животного. Он отбросил топор и упал на колени.

— Он будет жить! — закричал он, — он будет жить снова!

— Он будет жить, — эхом отозвалась Орэнна. Она обняла Камабана за плечи и подняла его. — Хэрэгг будет жить, — тихо сказала она, поглаживая Камабана, рыдающего на её плече.

Тёлку утащили, и Сабан сердито стал шаркать ногами, закидывая меловой пылью потёки крови.

— Здесь никогда не должно было быть жертвоприношений, — сказал он Килде.

— Кто говорил это? — спросила она.

— Хэрэгг.

— А теперь Хэрэгг мёртв, — угрюмо сказала она.

Хэрэгг был мёртв, а его тело оставалось в Доме Солнца, где оно медленно разлагалось, и запах умершего жреца постоянно был в ноздрях людей, копающих ямы и обтачивающих камни. Вороны расклевывали тело, а в разлагающейся плоти копошились личинки. Целый год ушёл на то, чтобы от тела остались только кости, но даже тогда Камабан отказывался захоронить его.

— Он останется здесь, — решил он, и кости остались на месте. Некоторые из них растащили звери, но Сабан старался сохранить скелет целым. В течение года разум Камабана восстановился, и он объявил, что займёт место Хэрэгга и будет теперь и вождём, и главным жрецом. Он настаивал, что кости Хэрэгга нуждаются в жертвенной крови, и поэтому приводил овец, коз, коров, свиней и даже птиц в храм, где убивал их прямо над высохшими костями, так что тё стали чёрными от постоянной крови. Рабы обходили кости стороной, а однажды Сабан был потрясён, увидев Ханну, сидевшую на корточках над залитым кровью скелетом.

— Он, правда, будет жить снова? — спросила она Сабана.

— Так говорит Камабан, — ответил Сабан.

Ханна содрогнулась, представив, как на скелете жреца появляются мышцы и кожа, а затем он осторожно встаёт на ноги и, пошатываясь, словно пьяный на негнущихся ногах, бродит среди камней.

— А когда ты умрёшь, — спросила она Сабана, — ты тоже будешь лежать в храме?

— Когда я умру, — сказал ей Сабан, — вы должны похоронить меня там, где вообще нет камней. Совсем нет камней.

Ханна задумалась, а потом неожиданно рассмеялась. Она быстро росла, и через год другой, уже будет считаться женщиной. Она знала, кто её настоящая мать, и также знала, что её жизнь зависит от того, чтобы никогда не признаваться в этом. И она называла Килду матерью, а Сабана отцам. Иногда она спрашивала Сабана, жива ли её настоящая мать, но Сабан мог ответить только то, что он на это надеется, однако на самом деле он опасался обратного. Ханна всё больше и больше становилась похожа на Дирэввин в юности, у неё был такой же темноглазый жизнерадостный взгляд, та же самая энергичность, и молодые люди Рэтэррина уже оценили это. Сабан предполагал, что на следующий год ему, возможно, придётся поместить глиняный символ и череп на крыше своей хижины. Среди поклонников Ханны был и Леир, а она в свою очередь тоже восхищалась сыном Сабана, который превратился в высокого, с чёрными заплетёнными на затылке волосами, спадающими вниз по спине, юношу. У него уже были первые отметки об убийствах на груди. Ходили слухи, что Камабан хочет, чтобы Леир стал следующим вождём, и многие полагали, что это хорошо, потому что Леир уже был известен своей храбростью. Он сражался в отряде Гундура, и постоянно был занят или на защите обширных границ Рэтэррина, или в дальних набегах за эти туманные границы, откуда возвращался с волами или рабами. Сабан гордился своим сыном, хотя видел его очень редко, так как Камабан после смерти Хэрэгга требовал, чтобы работа в храме была ускорена. Было задействовано ещё больше рабов, и чтобы прокормить их и племя, отправлялось ещё больше военных отрядов на поиски свиней, волов и зерна. Храм превратился в огромный рот, который нужно было кормить, а из Каталло всё ещё прибывали камни, которые надо было обрабатывать, оббивать и обжигать, а Камабан всё ещё не унимался.

— Почему всё так долго? — постоянно спрашивал он.

— Потому что камень слишком твёрдый, — так же постоянно отвечал Сабан.

— Бей рабов! — требовал Камабан.

— И всё будет вдвое дольше, — пригрозил Сабан. Камабан начинал злиться и ругался, что Сабан его враг.

Когда половина колонн небесного круга уже стояла на месте, Камабан потребовал нового усовершенствования.

— Небесный круг будет горизонтальным, так ведь? — спросил он у Сабана.

— Горизонтальным?

— Плоским! — сердито сказал Камабан, ровно проведя перед собой рукой. — Плоским, как поверхность озера.

Сабан задумался, нахмурившись.

— Храм плавно опускается, — сказал он, указывая на лёгкий уклон на земле, — и если колонны небесного круга будут все одинаковой высоты, каменное кольцо повторит этот уклон.

— Круг должен быть горизонтальным! — настаивал Камабан. — Он должен быть горизонтальным! — он замолчал, увидев, как Ханна вышла из хижины, и хитрая улыбка мелькнула на его лице. — Она похожа на Дирэввин.

— Она юная и темноволосая, — беззаботно сказал Сабан, — вот и всё.

— Но жизнь твоей дочери доказывает, что она не дочь Дирэввин, — сказал Камабан, всё ещё улыбаясь, — не так ли?

— Ты слышал мою клятву, — сказал Сабан, и для того, чтобы отвлечь Камабана, пообещал сделать небесный круг плоским, хотя понимал, что на это уйдёт ещё больше времени. Он положил лёгкие доски на вершины стоящих рядом колонн, а на каждой из них он сделал глиняные желоба. Когда он наполнил желоба водой, было видно, на одном ли уровне соседние колонны. Некоторые из колонн оказались слишком высокими, и рабы забирались наверх по сколоченным лестницам и молотками сбивали верхнюю часть. После этого, из-за того, что Сабан боялся устанавливать слишком короткий камень, он намеренно оставлял новые колонны немного повыше, так что каждую из них нужно было оббивать и скрести, пока она не становилась одного уровня с соседями.

Один камень едва не разломился, когда его устанавливали. Он скользнул с роликов, ударившись в обкладывающие яму половинки бревён, и на камне появилась большая трещина, наискосок пробежавшая по его поверхности. Сабан всё равно приказал поднимать камень, и каким-то чудом он не разломился, когда, качнувшись, успешно встал на место, хотя трещина всё также была видна.

— Он будет стоять, — сказал Камабан, — он будет стоять.

В течение следующих двух лет из Каталло привезли все остальные камни, и половина небесного круга уже стояла на месте, но до того, как эти колонны будут завершены, Сабан знал, что должен втащить камни-перемычки в центр храма, и сделал это летом. Камни втащило множество рабов, которые маневрировали салазками так, чтобы каждый камень-перекладина встал рядом с парными колоннами, на которые его поднимут.