Эллен Датлоу - Лучшее за год 2005: Мистика, магический реализм, фэнтези

• Название: Лучшее за год 2005: Мистика, магический реализм, фэнтези
• Автор: Эллен Датлоу
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-352-01571-8

Лучшие произведения малой формы u жанрах мистики, фэнтези и магического реализма в очередном выпуске антологии «Лучшее за год»!

Ежегодный сборник «The Year's Best Fantasy and Horror», выходящий в США уже более пятнадцати лет, публикует повести, рассказы, эссе, отобранные по всему миру, и попасть в число его авторов не менее престижно, чем завоевать Всемирную премию фэнтези или «Небьюлу».

Настоящее издание включает произведения таких мастеров, как Стивен Кинг, Нил Гейман, Майкл Суэнвик, Урсула Ле Гуин, Люциус Шепард, и других талантливых авторов.

---

Все мы повидали слишком много подобных вещей, чтобы принимать их близко к сердцу, хотя наши водители до сих пор нервничали при виде последствий давних боев. Эти коренастые бородачи, возившие с собой неизменные узелки с едой, настороженно оглядывали изгороди, заросли кустарника и склоны холмов, опасаясь нападения. В Америке они работали бы на заводах или фабриках, водили автобусы. Здесь им приходилось рисковать жизнью, чтобы заработать достаточно денег для содержания семей в течение предстоящей зимы.

Их мы тоже фотографировали.

На первом участке пути, составляющем примерно две сотни километров и находящемся под контролем повстанческой армии, которая выступила против режима Кодреску, мы были в относительной безопасности. Но чем ближе подъезжали к городу, тем быстрее пропадало это ощущение. Мы словно погружались в гигантский труп, и если даже нас не убьет то, что погубило его, то наверняка добьет начавшееся разложение.

— Ты никогда не задумывался, — заговорил Дулан, — почему некоторые места на Земле как магнитом притягивают к себе подобные бедствия?

Он неплохо поработал над домашним заданием. Он знал.

Расположенная между большой рекой и богатой полезными ископаемыми горной цепью Баграда на протяжении многих веков представляла собой стратегическую и экономическую приманку для нескончаемой череды захватчиков. В разные времена здесь побывали орды монголов, остготов, саксонцев, турок, французов, сербов, немцев, русских, а может, и еще каких-то народов, забытых историей. Лет тридцать назад в этих местах отыскали даже поселение викингов, хотя по всем признакам его жители были вполне миролюбивы. Во все века кто-то да старался завладеть Баградой. Это был город со шрамами тысячелетней давности, и теперь мы ясно видели, что раны вновь открылись.

В мирное время население составляло примерно четверть миллиона человек, но пройдет немало времени, пока не будет подсчитано, до какой цифры оно сократилось. Издалека живыми казались только клубы дыма. Мягкие неспешные завитки поднимались в небо или цеплялись за уцелевшие шпили и башни, напоминая об артиллерийских обстрелах, заставивших отступить войска Кодреску. Под кучами мусора огонь мог тлеть еще долгие месяцы, принося в грядущую зиму благословенное тепло беднейшим из бедных, не боящимся закоптить свои легкие ради того, чтобы согреться у теплых обломков зданий.

Дважды на дороге нам встретились контрольно-пропускные пункты. Через первый грузовики прошли беспрепятственно, у второго пришлось уплатить дань людям в грязных шерстяных фуфайках — импровизированной униформе крестьян, составляющих отряды повстанческой милиции. Почти все они с привычной легкостью носили на плече автоматы АК-47 русского производства.

Чем ближе к Баграде, тем виднее следы войны. Дома, возведенные десятки лет назад, разрушило взрывной волной, обвалившиеся фасады и углы обнажили скрюченные балки перекрытий и дубовые стойки перегородок. В этих руинах, по крайней мере в самых устойчивых из них, еще жили люди, хотя и только на первых этажах. Вторые, третьи и четвертые этажи превратились в открытые платформы. Раньше и здесь жили, надеялись и молились семьи, а теперь их жилища превратились в гигантские музейные экспонаты.

Стыдно признаться, но временами меня притягивает абсурдная красота картин опустошения. Изрытые взрывами ландшафты, выжженные поля и города, разрушенные до последнего квартала, представляются произведениями искусства… в особой манере, противоречащей прогрессу.

И все же, среди общего запустения, продолжается жизнь. Красота — настоящая красота — не исчезает. Зеленая, как в Ирландии, трава пробивается сквозь серость каменной пыли и обломков. Свежесрезанная роза, положенная чьей-то неизвестной рукой поверх кирпичей, словно напоминает о настоящем красном цвете. Одноглазый старик с синевато-мутным бельмом принимает пожелтевшими от табака пальцами пожертвованный бутерброд и разламывает его пополам, чтобы поделиться со своей кудлатой собачонкой.

Объектив видит все, без осуждения, без одобрения.

Согласно одной древней истории, в первый день творения Бог отделил свет от тьмы и сказал, что свет — это хорошо.

Никто не нашел письменного подтверждения отрицательной оценки тьмы в те далекие времена, хотя позже было принято считать темноту злом.

Однако с тех пор фотографы благодарны за сам этот акт.

После того как мы затащили багаж в гостиничный номер, вызвавший, как пошутил Дулан, теплые воспоминания о «Хибере», все пятеро поднялись на крышу. Кое в чем наши действия, естественно, совпадали. В военное время каждый старается забраться повыше.

С этого наблюдательного пункта мы осмотрели руины Баграды, стоящие после недавних боев под серым, как грифельная доска, вечерним небом. На ближайших улочках и дальних дорогах были заметны следы жизни. И смерти тоже. Смерть всегда заметна в подобных местах. Она не таится, а самодовольно выставляется напоказ. Несколько рабочих несли на самодельных носилках три тела, найденных под завалами мусора; откуда-то донесся безутешный плач невидимых женщин, но вскоре его заглушил далекий стук вертолетных лопастей, потом стаккато легких орудий.

Да простит нас Господь, но при этих звуках мы оживились, несмотря на крайнюю усталость. Мы все хотели оказаться здесь.

Барнеты уже снимали — Джеф установил камеру на плечо, и Лили делала первый импровизированный обзор. Она всегда была готова снимать, даже после двухсоткилометровой поездки по разбитой дороге. И я не без зависти наблюдал за их работой.

Вскоре эти двое вместе с Дуланом отправились вниз, оставив нас с Мидори наедине.

— Почему ты на ней не женишься? — спросил меня Дулан еще в Будапеште, пока мы ждали приземления ее самолета. — При такой профессии вы, возможно, единственная на Земле пара, способная ужиться вместе.

— Никак не могу решиться ее об этом попросить, — ответил я.

— Что случилось? — удивился Дулан. — Раньше это не составляло для тебя никакой проблемы.

Это верно. За последние двадцать лет три женщины ответили мне согласием. А потом благополучно забыли об этом. Я не держу на них зла. Причина ясна. Хотя в моей профессии не так уж много опасностей — за все время, пока я был журналистом, я был ранен всего один раз, хотя нередко оказывался на волосок от гибели. В тот раз осколок русского снаряда срезал кожу с моей шеи. Лети он немного под другим углом, мог бы угодить в позвоночник, а то и вовсе отрезать голову.

Нет, мои неудачи в матримониальных планах заключались в неуемном стремлении работать независимо от того, где я просыпался. Каждый раз, когда я оказывался дома, меня неудержимо тянуло вернуться к работе. Стоило же уехать на съемки, я начинал скучать по оставленному городу и людям и тоска грызла меня не хуже зубной боли. В поисках счастья я бегал и бегал по кругу, но каждый раз желаемое находилось на противоположной от меня стороне.

Итак, они оставили нас с Мидори наедине. В такой тесной компании невозможно что-то удержать в секрете.

Мы всегда встречались в необычных местах. И крыша отеля Баграды, окруженная поднимающимися к небу столбами дыма, была для нас все равно что тихий парк для обычных влюбленных. Потом мы расходились каждый своей дорогой. Хотя и тогда я мечтал, что настанет день, когда нам будет достаточно одного и того же вида из окна.

— Я тебе еще не рассказывала, — заговорила Мидори, — но в тот день, когда атаковали Всемирный торговый центр, я была в Сан-Франциско.

— Надо было мне позвонить.

Мидори никогда еще не видела моей квартиры в Сиэтле, как и я не бывал в ее доме в Токио.

— Я собиралась. Но потом произошло это несчастье и я поняла, что вскоре нам обоим придется ехать в Афганистан. И тогда наша встреча выглядела более реальной.

Я понял, что она имела в виду: ни один из нас не испытал бы радости от встречи в преддверии неминуемой войны:

Мидори показала пальцем на поднимающиеся к небу клубы дыма.

— После той атаки я просматривала те дешевые издания, которые раздаются у входов в ваши супермаркеты. На их обложках были снимки дымящихся башен. Но они отретушировали фотографии, и стало казаться, что из дыма выглядывают дьявольские рожи. В то время мне это показалось постыдной ложью. А теперь думаю, что в снимках содержалась определенная истина.

— Я думал, в синтоизме нет места дьяволу.

— В мире есть не только синтоизм. Я уже не знаю, во что верить.

Я кивнул. Временами я чувствовал то же самое. На залитых кровью улицах и полях сражений я с болезненной отчетливостью понимал, что в мире не осталось места ничему, даже отдаленно напоминающему о Боге. Есть лишь темная бездна.

Реже, когда было совсем тяжело, казалось, что и бездны уже не существует, что кто-то неведомый заполнил ее томительными остатками ужасных намерений. Бывали моменты, когда я одним глазом следил за разворачивающейся резней, а другим — находил некоторую эстетику в ужасной сцене. Словно кто-то другой смотрел через мое плечо, как каменщик любуется на возведенную им стену.