Эллен Датлоу - Лучшее за год 2005: Мистика, магический реализм, фэнтези

• Название: Лучшее за год 2005: Мистика, магический реализм, фэнтези
• Автор: Эллен Датлоу
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-352-01571-8

Лучшие произведения малой формы u жанрах мистики, фэнтези и магического реализма в очередном выпуске антологии «Лучшее за год»!

Ежегодный сборник «The Year's Best Fantasy and Horror», выходящий в США уже более пятнадцати лет, публикует повести, рассказы, эссе, отобранные по всему миру, и попасть в число его авторов не менее престижно, чем завоевать Всемирную премию фэнтези или «Небьюлу».

Настоящее издание включает произведения таких мастеров, как Стивен Кинг, Нил Гейман, Майкл Суэнвик, Урсула Ле Гуин, Люциус Шепард, и других талантливых авторов.

---

Раньше я волновался, но сейчас я спокоен. То, что я тогда чувствовал, был просто маленький червячок сомнения. Но сейчас с этим покончено. Если у тебя есть все необходимое, ты можешь все. Признаться честно, я питаю большие надежды. Я собираюсь полюбить жизнь Ника. Эта женщина очень миленькая. Куда лучше, чем последняя. Насколько я понял, Ник был агентом по продаже недвижимости. Раз плюнуть. Уж с этим я справился бы, а вот мастер по ремонту телевизоров из меня был дерьмовый, честно скажу. Во всяком случае, за два дня я не смог этому научиться. Еще немного, и люди начали бы звонить или приходить, желая получить назад свои «ящики», и заметили бы, что я не тот парень, которому они их оставляли, а телевизоры так и не починены. Беспокойная жизнь. Например, сегодня, через десять минут после того, как я ушел из того дома, должна была подъехать машина, чтобы забрать ту женщину и увезти ее на прекрасный обед с шампанским и весельем. Я знал об этом. Это было записано у них в календаре, который висел на том самом холодильнике в стиле ретро. Именно это, наверное, и заставило меня поторопиться. Два дня — слишком короткая жизнь, и я не хотел уходить так скоро, но я не знал, как выйти из положения.

Так или иначе, той еще не надоела ее жизнь. Она не хотела начинать заново. Не хотела ничего, кроме того, что у нее уже было.

Не важно. Я люблю перемены. Я думаю, эта жизнь может оказаться иной. Может продлиться дольше. Что ж… если честно, обычно у тебя есть всего три или четыре дня. Но эта жизнь определенно будет проще, чем предыдущая. Менее напряженная.

Начнем с того, что нет никаких признаков детей.

Бенджамин Розенбаум Долина Великанов

Рассказы Бенджамина Розенбаума печатались в «Harper's», «Asimov's», «McSweeney's», «The Infinite Matixx» и «Strange Horizons». «Долина Великанов» была опубликована в первом выпуске возрожденного «Argosy». Издательство «Small Beer Press» выпустило в 2003 году маленькую книжку Розенбаума «Другие города» («Other Cities»), весь гонорар и издательский доход от которой был пожертвован в фонд «Grameen Foundation USA», занимающийся организацией микрокредитных банков по всему миру. Недавно Розенбаум вновь переехал из Швейцарии в округ Колумбия. О своем рассказе он говорит, что написал его, тоскуя по собственной бабушке Элизабет, «которая, наверное, вообще не стала бы уходить в Долину Великанов, а осталась бы, чтобы бороться с оккупацией, или смирилась бы с ней и затем организовала бы реконструкцию».

Я похоронила родителей в семейном мавзолее серого мрамора в сердце города. Я похоронила мужа в свинцовом ящике, канувшем в ил на дне реки, где лежат все, кто служил на речных судах. А когда кончилась война, я похоронила своих детей — всех четверых — в белых холщовых саванах на этих новых кладбищах, бывших прежде нашими полями: все земли от дельты реки до самых холмов.

У меня была одна внучка, которая пережила войну. Иногда я встречала ее: в ярко-розовом платье, со стаканом шипучки в руке, опирающуюся на руку какого-нибудь иностранного офицера с эполетами, на краю мраморного патио. Она никогда не оглядывалась, чтобы посмотреть на меня — нищета, неудача и сомнительная политическая репутация в те дни прилипали как зараза и означали практически одно и то же.

Молодые были по большей части мертвы, а стариков увезли — как нам было сказано, «чтобы они смогли научиться новым необходимым вещам и вернуться, когда будут готовы внести свой вклад». Так что это был город бабушек. И именно в баре для бабушек на берегу реки — прихлебывая горячий чай с ромом и поглядывая через плечо на работниц с пристани, играющих в маджонг, — я впервые услышала о Долине Великанов.

Мы все смеялись, услышав об этом, — за исключением аптекарши, горбоносой, с запекшимися в морщинах лица румянами, которая была разгневана.

— Мы живем в современную эпоху! — кричала она. — Вам должно быть стыдно за себя!

Странница поднялась из-за стола. Она была костлявой, с загрубевшей кожей и скрюченной, как старая ворона, в голубом шелковом шарфе, с черными как сажа спутанными волосами. Белки ее глаз были пронизаны красными прожилками.

— И все же, — ответила странница и вышла за дверь.

Над аптекаршей смеялись не меньше, чем над странницей. Нас веселила мысль, что кто-то еще может быть гордым, что кто-то еще верит в великанов или в стыд. В баре было трудно дышать от ликования. Обнаружить кого-то еще более уязвимого и глупого, чем мы сами, после того, как у нас было отнято все, что мы имели, — это было восхитительно.

Но я пошла вслед за странницей по мокрым улицам. Из доков сочился запах рыбы; в канавах здесь и там валялись обугленные обломки. Я догнала ее, когда она уже входила в свой дом.

Она пригласила меня внутрь, предложив чай и массаж. Ее пальцы были корявыми и морщинистыми, как сучья деревьев на холмах. Ее запах напоминал мед, пролежавший какое-то время в темной комнате, слегка забродивший. Он пьянил.

Наутро сверкающий солнечный свет омывал стены и пол, а странницы и ее узелка уже не было.

Я поспешила домой. Мой дом пережил войну, его коричневые глиняные стены стояли нетронутыми, хотя от сада и дворика остались лишь кучи почерневших булыжников. В моем доме было пусто и холодно.

Я собрала шесть сухарей, немного оливок, кусок твердого сыра, одно хорошее платье, дорожную одежду, взяла свои таблетки и очки, бутылку вина, флягу с водой и кухонный нож. Некоторое время я сидела в полутьме своей гостиной, глядя на покрывало, которое вязала крючком, бесформенной грудой лежащее передо мной.

Моя внучка. И мать, и отец ее работали на виноградниках, и ребенком она часто играла днем у меня во дворе. До крови ободрав колени о камни, она не плакала. Зато она плакала от досады, когда старшие ребята делали что-нибудь, чего не могла она, — вязали узлы, ловили цыпленка. Она сидела у меня на коленях, прижавшись ко мне, ее маленькое тело вздрагивало, а маленькие кулачки медленно ударяли меня по спине — один, потом другой. По вечерам она забиралась на стену моего дворика и сидела там, как птица на насесте, вглядываясь в сторону виноградников, и ее глаза горели как свечи, выискивая первые признаки возвращающихся родителей.

Я решила не брать с собой нож. Я не знала, ждут ли меня неприятности на КПП, но здравомыслящие бабушки полагаются скорее на моральное превосходство, чем на силу, — оружие горькое, слабое, тщетное, но это то оружие, с которым мы умеем управляться лучше всего. Вместо ножа я взяла губную гармошку.

Поскольку в комнате странницы стояла миска со свежими гроздьями, я направилась в сторону виноградников. Поскольку в подошвы ее башмаков впечаталась красная пыль, я прошла виноградники насквозь и углубилась в безрадостные засушливые холмы. И поскольку Долина Великанов должна была быть потаенной, я миновала холмы и приблизилась к подножию заснеженных гор.

Я поняла, что вышла на нужный КПП, когда увидела, что солдаты, махнувшие мне, чтобы я проходила, роются в узелке странницы, споря из-за ее шелковых шарфов.

Пробираясь сквозь дикие заросли, я увидела дым ее костра — выбившуюся белую нитку на небе цвета старой холстины.

Ее глаза были еще краснее, чем прежде. Ее одежда была в грязи, и я поняла, что солдаты повалили ее наземь, — очевидно, она боролась за свои шарфы.

Она вырвала у меня узелок и раскрыла его, как отрывают повязку, присохшую к ране. Мои вещи полетели на землю: мои сухари, моя дорожная одежда, моя фляжка, мой сыр. Я молча смотрела на нее; у меня болели руки. Потом, обнаружив гармошку, она начала смеяться. Я мягко взяла узелок у нее из рук и принялась раскладывать наши вещи на плоском камне, а она стояла и смеялась, закрыв глаза.

Ее ложе было мягким, и кожа ее спины была теплой.

Она не говорила мне, как выглядят великаны. Я не знала, были ли это звери, или воины, или мудрецы. Я думала, что они могут оказаться опасными: разодрать в клочья мое старое тело, разорвать его своими острыми зубами и пожрать. Моей могилой станет не мавзолей, не свинцовый ящик и не белый саван, а кишки великана. И тогда мое тело окажется полезным. Тогда я, может быть, найду себе успокоение и мои испытания закончатся.

Когда мы подошли к ущелью, служившему входом в долину, стоял ужасный холод. Я жалела, что не взяла с собой более теплых вещей. Долина изгибалась перед нами, она была широкой и заросла лесом. Странница взяла меня за руку, ведя вниз по тропе.

— Уже скоро, — пообещала она.

Первый великан улыбнулся при виде нас. У него был большой круглый живот и ласковые глаза, слишком крупные для его лица, полные губы и косматые бурые волосы, напоминающие паклю. Он был нагим, его короткий толстый пенис мотался из стороны в сторону при ходьбе. Пенис был размером с кухонную табуретку.

На плечах великана, держась за его косматые волосы, сидела маленькая смуглая женщина. Ей было не больше пятидесяти лет, на ней были изодранные остатки медицинской униформы: белый лабораторный халат, черные брюки, сандалии. Она выглянула, бросив на нас взгляд, и тут же спрятала лицо в густой шевелюре своего великана.