Габриэль Городецкий - Роковой самообман

• Название: Роковой самообман
• Автор: Габриэль Городецкий
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2001

Опираясь на обширную источниковую базу, автор книги полемизирует со взглядами В.Суворова, высказанными в его книге «Ледокол». Обратившись к анализу сталинской политики накануне вторжения германских войск, он сосредотачивается на исследовании событий последнего предвоенного года.

---

«Я с трудом вылез из постели, переработал его и передал по телефону. Через несколько минут Уинстон позвонил и сказал, что ему не нравится и Дафф [Купер] тоже очень расстроен. С другой стороны, Макс [Бивербрук] согласен со мной. Что лучше: его первоначальное заявление или никакого заявления? Я ответил: "Никакого заявления". "Хорошо, никакого заявления (сердито)!" — и бросил трубку»{1206}.

Таким образом, была принята следующая линия: «говорить очень мало и заставить немцев гадать, что делает — и говорит — Гесс»{1207}. К удивлению Идена, Черчилль еще раз попытался огласить основные тезисы своего заявления в кабинете 19 мая, но с помощью Бивербрука ему удалось «задушить в зародыше» эту идею в третий раз{1208}.

Иден вернулся в постель, уверенный, что отговорил премьер-министра от его намерения. Министерство информации, тем не менее, не могло устоять перед искушением использовать такой случай на все сто процентов. Там продолжали убеждать Черчилля извлечь всю возможную выгоду из дела Гесса с помощью личного заявления{1209}. На следующий день Бивербрук собрал прессу за ланчем и конфиденциально поведал, что Черчилль отказался от публичного заявления, поскольку «все, что нужно в настоящий момент, — это как можно больше домыслов, слухов и споров о Гессе». Хотя в проекте телеграммы Рузвельту, подготовленном для Черчилля, содержалась рекомендация: «Желательно, чтобы пресса не романтизировала его и его авантюру», — Черчилль добавил от руки: «По нашему мнению, лучше всего дать прессе простор для воображения и предоставить немцам теряться в догадках»{1210}. Ведущие газеты, естественно, всячески приукрашивали свои сообщения, особенно когда Гесса перевезли из Шотландии в лондонский Тауэр. Для некоторых это явилось сигналом скорой встречи с премьер-министром. Новая волна слухов прекрасно совпадала с измышлениями, распространявшимися с середины апреля. Как часто бывало с Черчиллем, он потерял почти всякий интерес к Гессу, после того как ему не дали поступить по-своему. Помимо того, он был полностью поглощен войной на Крите и большими морскими сражениями, кульминацией которых явилась гибель английского военного корабля «Худ» и «Бисмарка». Он разве что постарался удовлетворить любопытство Рузвельта, снабдив того подборкой бесед, проведенных с Гессом к тому моменту{1211}. В целом дипломатический корпус в Лондоне склонен был отвергать идею сепаратного мира, но многие оставались убеждены, что Гесс согласовал свою миссию с Гитлером. В значительной степени этому способствовала слезная речь Эрнста Бевина, лидера лейбористов и члена Военного кабинета, которую в отсутствие официального заявления сочли выражением официальной позиции{1212}.

Вскоре после прибытия Гесса Киркпатрик предложил: «Ввиду оговорки, что Германия не может вести переговоры с нынешним правительством, можно было бы заставить Гесса поверить, будто есть шанс сместить нынешнюю администрацию, и если позволить ему войти в контакт, скажем, с членом партии консерваторов, который даст ему понять, что его соблазняет идея избавиться от нынешней администрации, возможно, он заговорит свободнее»{1213}. К этой идее вернулись, когда, по наблюдениям, Гесс впал в депрессию, поняв, что его план провалился. Он постоянно выражал беспокойство по поводу того, что «попал в руки клики из Сикрет Сервис» и с ним обращаются как с обычным военнопленным. Переписка Кэдогана с Черчиллем убедительно доказывает отсутствие у Гесса каких-либо проектов из гитлеровской Рейхсканцелярии. Таким образом, одной из главных задач стало «пролить свет на вопрос, не послал ли Гесса сюда Гитлер, осуществляя некий план мирного наступления»{1214}.

26 мая Иден попросил Саймона, лорда-канцлера, побеседовать с Гессом. Саймон должен был признаться ему, что правительство знает об этой беседе, но намекнуть на натянутость своих отношений с Черчиллем и Иденом. Эта уловка вовсе не означала настоящих переговоров. Саймон четко очертил круг тем беседы, настаивая, чтобы она считалась «выполнением "разведывательного" задания» с ясной и ограниченной целью — «предоставить Гессу удобный случай свободно поговорить о своей "миссии" и посмотреть, не даст ли он, стремясь выговориться, какую-нибудь полезную информацию о стратегии и замыслах противника». Как и Гамильтон, Саймон был крайне чувствителен к намекам на его прошлое сотрудничество с примиренцами и потому требовал гарантий, что «о беседе ни при каких обстоятельствах не станет известно широкой публике»{1215}.

Как надеялся Черчилль, Саймон сумеет узнать у Гесса причины его явной озабоченности положением на международной арене и почему он «так горячо желает заключить мир на скорую руку именно теперь»{1216}. Хотя Кэдоган и «Си» питали весьма слабые надежды на это, Форин Оффис думал разговорить Гесса, особенно на тему намерений Гитлера относительно СССР{1217}. Инструктируя Саймона перед беседой, Киркпатрик составил вопросы, которые тот должен был задать. Они носили явный отпечаток главенствующей концепции Форин Оффис. Саймону советовали спровоцировать Гесса, спросив, какой смысл Германии заключать мир с Англией, если она «собирается поладить с Россией и принести русский большевизм в Европу. Если Германия заинтересована только в Европе, ей следует отказаться от планов относительно России, поскольку Россия — азиатская страна и находится вне сферы германского влияния». Формулируя вопрос таким образом, надеялись выведать у Гесса, добивается ли действительно Германия соглашения с СССР или готовится к войне{1218}.

У лорда Саймона, конечно, 'было больше всего шансов вытянуть информацию у Гесса, и потому их беседа заслуживает пристального внимания. До того как Гессу назвали имя Саймона, он проявлял величайшую подозрительность. Он требовал присутствия двух свидетелей-немцев, а также графа Гамильтона, который, как он полагал, «стоит вне политической клики из Сикрет Сервис, не дающей ему встретиться с истинными сторонниками мира и с королем»{1219}. Гесса надлежащим образом проинформировали, что переговоры будет вести лорд Саймон. Его заверили, что, как лорд-канцлер, Саймон пользуется известной независимостью в рамках конституции. Напомнили ему также, что оба они уже встречались в Берлине, когда Саймон, бывший в то время министром иностранных дел, посетил Гитлера. Гесс просиял и «стал казаться другим человеком… у него сохранились приятные воспоминания о главе тогдашних переговоров»{1220}. Гесс скверно провел утро, отказался от ланча, жалуясь, что молоко за завтраком плохо на него подействовало, поэтому его силы подкрепили стаканом портвейна и небольшой дозой глюкозы. Лорда Саймона в Тауэр привез «Си» во второй половине дня. Они вошли вместе с Киркпатриком, скрываясь под псевдонимами «д-р Гатри» и «Маккензи», и три часа разговаривали с Гессом, выбравшим себе псевдоним «Джонатан». Саймон изучил все материалы, предоставленные Гессом, и был хорошо подкован. Ему сказали, что никаких официальных предложений у Гесса нет. Узнав о предстоящих «переговорах», последний набросал обширные заметки. Позднее он передал их в качестве официального предложения Саймону{1221}.

Первый же раунд беседы убедил Саймона, что в заявлении, столь старательно подготовленном Гессом за пару дней в ожидании их встречи, содержится мало нового. Торопливо нацарапанный конспект, переданный Саймону, никак не соответствует предположению, будто Гесс привез с собой письменные предложения, включающие ясные упоминания об операции «Барбаросса» и будущем Советского Союза{1222}. Отчитываясь перед Черчиллем, Саймон сделал категорический вывод: «Гесс прибыл по собственной инициативе. Его перелет совершался не по приказу, не с разрешения и даже не с ведома Гитлера. Это его собственное предприятие. Если бы он добился своего и привлек нас к переговорам по поводу такого рода мира, какой нужен Гитлеру, он был бы оправдан и сослужил бы фюреру хорошую службу». Затем Саймон говорил о сложившемся у него совершенно верном впечатлении, что Гесс стоял вне круга политиков, ведущих войну, и мало знает о стратегических планах, поскольку его сферой были партийные дела. План его в лучшем случае «честная попытка воспроизвести мысли Гитлера, которые тот много раз высказывал ему». Анализируя ход беседы, эксперты МИ-6 пришли к заключению, что Гесс фактически неспособен отвечать на какие-либо аргументы, особенно политического характера{1223}. Это совпадает с впечатлением Самнера Уэллса, заместителя госсекретаря Соединенных Штатов, от встречи с Гессом 3 марта. Уэллса шокировал Гесс, который, как он считал, пользовался «сильным и решающим влиянием в немецких делах». Как оказалось, тот «всего лишь повторял то, что ему велели сказать мне… он не изучал злободневные вопросы и вообще не имел каких-либо собственных мыслей»{1224}. В результате невозможность выжать из Гесса хоть какую-то информацию, наконец, поставила крест на «полуофициальных переговорах». Как откровенно признался Кэдоган, Гесс стал «граммофонной пластинкой»{1225}.