Габриэль Городецкий - Роковой самообман

• Название: Роковой самообман
• Автор: Габриэль Городецкий
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2001

Опираясь на обширную источниковую базу, автор книги полемизирует со взглядами В.Суворова, высказанными в его книге «Ледокол». Обратившись к анализу сталинской политики накануне вторжения германских войск, он сосредотачивается на исследовании событий последнего предвоенного года.

---

Когда Сталин разрабатывал предложения болгарам, мысли его текли в традиционном историческом русле. Он очень старался подчеркнуть, что, в отличие от случая с Прибалтикой, Советский Союз не заинтересован ни в покорении, ни в большевизации страны. Димитрову он объяснял свои действия опасностью, грозящей Советскому Союзу со стороны Черного моря. «Исторически угроза всегда исходила оттуда, — указывал Сталин, — Крымская война — захват Севастополя — интервенция Врангеля в 1919 г. и т. д.». Главные усилия поэтому он сосредоточил на Турции, где решил добиться размещения военно-морских баз, чтобы Проливы «нельзя было использовать против Советского Союза». Он верил, что в конце концов у немцев не останется другого выбора, как только признать доминирование советских интересов в регионе, пусть даже они предпочли бы видеть там итальянцев. Как и у Гитлера, у него не было сомнений по поводу судьбы Турции, если она вмешается. «Что такое Турция? — спрашивал он. — Там два миллиона грузин, полтора миллиона армян, миллион курдов и т. д. Турки составляют не больше 6–7 миллионов». В случае необходимости их можно изгнать из Европы. Но Сталин ясно видел, что Болгария стоит между ним и осуществлением его замыслов. Заключение пакта послужило бы фактором сдерживания для Турции, изменив всю ситуацию на Балканах. Коминтерн снова продемонстрировал свое подчинение дипломатическим нуждам Советского Союза, когда Димитров получил от Сталина инструкции развернуть самую энергичную кампанию в болгарском парламенте и политических кругах с требованием «безусловного… принятия» советских предложений.

Димитров допустил серьезную ошибку. Сталин намеревался инспирировать якобы спонтанную народную кампанию. Инструкции же Димитрова Центральному Комитету Болгарской коммунистической партии раскрывали почти дословно Соболевские предложения, они были напечатаны, и листовки широко разлетелись по стране. Большинство болгарских министров фактически узнали об этих предложениях из листовок. И, что гораздо важнее, последние дошли до Берлина, внеся свой вклад в растущее негодование Гитлера против Советского Союза{437}. Молотов был в бешенстве. «Наши люди в Софии, — ругал он Димитрова по телефону, — распространяют слухи о советских предложениях Болгарии. Идиоты»{438}.

Пока Соболев делал свой ход в Софии, Шуленбург, решив устранить препятствия, возникшие в ходе берлинской встречи, привез в Москву Шнурре, начальника Экономического отдела на Вильгельмштрассе, в надежде, что экономическое соглашение создаст благоприятные условия для продолжения политических переговоров. Но его планы рухнули, когда Молотов в нетерпении сразу перешел к политике, письменно перечислив условия участия Советского Союза в проекте соглашения по Четырехстороннему пакту. В сочетании с предложениями, сделанными Соболевым в Софии в тот же момент, они показывали неготовность Сталина играть роль, отведенную ему гитлеровскими планами Континентального блока. Советский Союз продолжал настаивать на том, что «германские войска будут теперь же выведены из Финляндии» и режим Проливов будет изменен «в ближайшие месяцы» путем заключения пакта о взаимопомощи с Болгарией и размещения морских и сухопутных баз «в районе Босфора и Дарданелл». Что касается сфер влияния, они простираются на Балканы, Черное море и к югу от Батуми и Баку, а вовсе не в неопределенном направлении к Индийскому океану, как предусматривал Гитлер. Кроме того, ожидалось, что Советский Союз, Германия и Италия добьются военными или дипломатическими средствами согласия турок на такое урегулирование проблемы. Пять секретных протоколов подробно излагали механизм обеспечения безопасности и установления сфер влияния. Русские, таким образом, ясно и окончательно определяли свои интересы в Юго-Восточной Европе и демонстрировали полное пренебрежение интересами Германии. Гитлер, победоносный, поддерживаемый целым и невредимым вермахтом и индустриальным потенциалом Европы, не мог уступить. А если бы Советы сделали уступку в Болгарии и Проливах, это привело бы к уязвимости их западного фронта и к исключению их из европейских дел впервые со времен царствования Петра Великого{439}.

Степень прогерманской ориентации Болгарии выявилась, когда Рихтхофену передали предложения Соболева в тот же вечер и сказали, что они «конечно» будут отвергнуты{440}. Тем не менее Соболевский визит поставил болгарское правительство в трудное положение. Острый приступ печени у Попова и внезапная «болезнь» Филова могли оттянуть решение лишь на несколько дней. Когда Филов наконец поправился, он не отказался от обещаний, данных Борисом Гитлеру, но предложил отсрочить их выполнение, так как в новых обстоятельствах это могло бы «рассматриваться Москвой как провокация». Весь эпизод в целом укрепил сомнения Гитлера в готовности русских принять его условия{441}.

Письменный ответ русским, переданный Поповым советскому послу, не оставлял сомнений в приоритетах Болгарии. Поскольку руководящие установки были намечены в беседе с Гитлером еще до получения советских предложений, гласил он, «участие Болгарии в переговорах по поводу другого пакта может бросить тень на лояльность болгарской внешней политики и не только оттолкнуть страну, дружественную нам и Советскому Союзу, но и заронить вполне оправданное подозрение». Опасений Москвы, разумеется, не уменьшили заверения, будто существование «сильной и независимой Болгарии» само по себе «достаточная гарантия для России», или шаткие доводы в пользу того, что присоединение к Тройственному пакту вместе с союзником Советского Союза остановит распространение войны. Наконец, воспользовавшись приманкой, содержавшейся в предложении Соболева, но не так, как ожидалось, болгарское правительство отмечало «с удовлетворением, что правительство Советского Союза также ставит вопрос о присоединении в конечном итоге к Тройственному союзу, а это, как нам кажется, показывает прежде всего, что в таковом случае поведение Болгарии не может быть истолковано как противоречащее интересам Советского Союза». Нужно сказать, что Рихтхофена немедленно снабдили письменным ответом русским, а также почти дословно передали ему содержание бесед Попова с советским послом{442}.

Драганова, бывшего в Софии во время визита Соболева, срочно отправили обратно в Берлин. Он надеялся подтвердить преданность Болгарии, раскрыв содержание советских предложений. Гитлер, однако, «отреагировал жестко»: он был на пути к своему судьбоносному решению. Он не интересуется Дарданеллами, заверил он Драганова, так как не собирается плавать по Черному морю. Тем не менее, «если в один прекрасный день будет война с Россией, он атакует русских не на Черном море, а в любом удобном месте на протяжении 2000 километров их общей границы». Интервенцию Германии он представлял теперь как шаг, направленный не против Англии, а против Советского Союза, поскольку он не может допустить большевизации Балканского полуострова. «Он хочет торговать с Балканами, и для этого предпочтительнее некая Румыния, некая Болгария и т. д., а не большевистская пустыня, какую ныне представляют собой Прибалтийские государства». Даже теперь он еще питал надежду, что если Болгария подпишет Тройственный пакт, то русские поймут: у них ничего не выйдет, — и «отступят, хоть и сердясь и протестуя»{443}.

На следующее же утро Гитлер созвал свой Генеральный штаб впервые после знаменитого заседания 31 июля, чтобы обсудить в деталях планы нападения на Советский Союз. Между прочим, именно на этом заседании он изменил кодовое название операции с «Фрица» на «Барбароссу». Тогда как осенью «периферийная стратегия» задумывалась как часть большого наступления на британское владычество в Средиземноморье, новые планы в этом направлении сводились к серии некоординированных операций вместо прежнего натиска. Перемена разительная: диверсионные акции приобретали оборонительный характер, а уничтожение Советского Союза становилось центральным пунктом новой агрессивной стратегии. Вторжение в Грецию, как отмечал Гитлер, «изымается из прежнего контекста и тесно увязывается с планами относительно России. Его задача — обезопасить южный фланг Германии и снять близкую угрозу, прежде чем начнется наступление на Россию». В тот же день он сообщил Муссолини, что соглашение с Советским Союзом можно возобновить лишь после того, как разрешится кризис из-за Болгарии{444}. Цели операции оставались довольно неопределенными, главным образом из-за того, что штаб разрабатывал планы тотальной войны на уничтожение, а Гитлер намеревался «решить вопрос гегемонии в Европе». В рассматриваемом до сих пор контексте концепция «гегемонии в Европе» имела прямое отношение к устойчивому влиянию русских в Болгарии и на Дунае и, в меньшей степени, к их претензиям на Прибалтику. С такой географической точки зрения, центрами притяжения становились южный и северный фланги{445}. Расхождение между профессиональным взглядом разработчиков и политическим видением Гитлера привело к несогласованности их генеральных задач и колебаниям между линией Волга — Архангельск и Москвой. Эти разногласия нельзя сбрасывать со счетов, так как именно ими объясняется серьезная неразбериха, сопровождавшая воплощение планов в жизнь в самом начале кампании в августе 1941 г.{446}.