Габриэль Городецкий - Роковой самообман

• Название: Роковой самообман
• Автор: Габриэль Городецкий
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2001

Опираясь на обширную источниковую базу, автор книги полемизирует со взглядами В.Суворова, высказанными в его книге «Ледокол». Обратившись к анализу сталинской политики накануне вторжения германских войск, он сосредотачивается на исследовании событий последнего предвоенного года.

---

Слишком очевиден факт, что война с Англией на западе и последующий поворот к Юго-Восточной Европе и Средиземному морю противоречили идейным устремлениям Гитлера. Он не мог игнорировать новые нужды Германии, определяемые ходом событий, даже если это сильно уводило в сторону от генерального плана, набросанного в «Майн Кампф». То обстоятельство, что крестовый поход на большевизм и уничтожение евреев придали революционный смысл войне в 1941 г., само по себе недостаточно для доказательства стойкой приверженности догме. Идейные убеждения вышли на первый план после того, как было принято решение по «Барбароссе», и в значительной степени отвратили Гитлера от более рациональной стратегической политики, которая до тех пор характеризовала его военное руководство.

Трудность заключается в том, что как в случае со Сталиным, так и в случае с Гитлером отсутствуют реальные свидетельства связи между идеологическим кредо режима и его военными действиями. В исследованиях по международной политике постоянные сравнения этих двоих и доминирование тоталитарной модели еще больше запутывают картину{276}. Гитлер был авантюристом, склонным к крайнему экспансионизму и совершенно пренебрегавшим вопросами международного права. Сталин, напротив, как мы видели, скинув идеологическую мантию, старался проводить в высшей степени расчетливую и осторожную политику, ориентированную главным образом на безопасность. Он также разделял общепринятое уважение к средствам внешней политики и, по-видимому, даже переоценивал возможности дипломатии{277}. Объединяло Сталина и Гитлера желание возместить, как они это называли, «версальские обиды»; у обоих были исторические цели, в случае с Гитлером — вернуться к Фридриху Барбароссе и Бисмарку, в случае со Сталиным — к наследию эпохи царизма. Явной точкой расхождения может послужить следующее: тогда как Сталина война застигла в разгар длительного процесса подчинения идейных устремлений трезвой, прагматичной политике, для Гитлера она была вершиной его идеологических свершений. Поэтому взаимоотношения идеологии и Realpolitik в Германии оказались более резко выраженными и напряженными.

В самом деле сомнительно, чтобы решение Гитлера естественно вытекало из его триумфальной победы над Францией, будучи предопределено идеологическими установками «Майн Кампф». Показательно отсутствие всякой идейной мотивировки оперативного планирования вторжения. Лишь в одной-единственной директиве по политической подготовке вермахта, изданной генералом Браухичем по его собственной инициативе в середине октября, сделана попытка совместить оперативные аспекты и идеологию{278}. Не то чтобы Гитлер был поколеблен в своих идейных убеждениях, однако в первую очередь он реагировал на конкретное изменение обстоятельств. Таковое, главным образом, заключалось в возникновении перед ним двух непредвиденных препятствий, которые он мысленно связывал друг с другом и относил на счет советской политики: наглый отказ Черчилля в ответ на его мирные предложения и посягательства Сталина на Балканы. Непризнание Черчиллем нового баланса сил казалось ему непостижимым, если только тот не «возлагал свои надежды на Россию и Америку». Поэтому существовал очевидный соблазн выйти из тупика, силой «сокрушив» Советский Союз и сделав таким образом Германию «хозяйкой Европы и Балкан»{279}.

Конкретные истоки операции «Барбаросса» неясны, но тот факт, что идея зародилась в двух или трех местах независимо друг от друга. по-видимому, показывает отсутствие общей установки сверху. Тем не менее известно, что, как только маршал Петэн поставил свою подпись на акте о капитуляции в Компьене, Гальдер приказал начать оперативную разработку войны на востоке{280}. Сам Гитлер представил подобный план своему Генеральному штабу на чрезвычайном совещании в Берхтесгадене 31 июля 1940 г. Выбор времени для операции представляется проблематичным, так как совпадает с разработкой проектов вторжения в Англию. Но и то и другое переплеталось в сознании Гитлера, подозревавшего, что непреклонность англичан проистекает от их надежд на открытие нового фронта на Балканах в сговоре с русскими. Поначалу Гитлер рассчитывал вбить клин между Англией и Советским Союзом, обнародовав документы Высшего союзного совета, захваченные немцами, в которых раскрывались планы Союзников по бомбардировке Батуми и Баку{281}. Как только ему сообщили о предложении Криппса Сталину захватить гегемонию на Балканах{282}, Гитлер тотчас встревожился, как бы русские не «договорились с Болгарией» и не двинулись «по своему старому историческому пути на Византию, Дарданеллы, Константинополь»{283}. Этот навязчивый страх возрос, когда Черчилль отклонил мирные предложения, сделанные публично в рейхстаге 19 июля{284}. Несмотря на усилия Сталина преуменьшить значение предложений Криппса, во множестве донесений из различных балканских столиц высказывались предположения, будто на деле Сталин и Криппс достигли взаимопонимания в отношении общей цели — нажать на Турцию, чтобы та изменила режим Проливов{285}.

Любопытно, что Наполеон, когда в 1811 г. начали распространяться слухи о войне, уверял своего посла в Москве: «Вы совсем как русские: не видите ничего кроме угроз, ничего кроме войны, тогда как это всего лишь передислокация войск, необходимая, чтобы заставить Англию просить мира прежде, чем пройдут шесть месяцев»{286}. Дневники Геббельса свидетельствуют, что Гитлер использовал те же аргументы в случаях с Францией и Грецией. Несомненно, идейно вдохновляемая война с Советским Союзом всегда манила Гитлера, и вполне возможно, что в начале лета 1940 г. само время повелело ему приступить к разработке такой кампании, однако устная директива в конце июля содержала не более чем наметки, сводящиеся к общему определение целей, а вовсе не конкретный план операции{287}.

Сложные и в большей степени теоретические, нежели практические, соображения, приведшие к этому решению, явились причиной путаницы в отношении как целей войны, так и направления главного удара. Первоначально не ставилась задача войны в России сама по себе. Это объясняет один из главных просчетов: отсутствие сколько-нибудь ясного политического видения итогов кампании в России и определения статуса Украины, Эстонии, Латвии, Литвы и Белоруссии, когда Советский Союз падет{288}. По первым наброскам Гитлер планировал лишь быструю ограниченную войну осенью. Нет нужды оспаривать позднейшие воспоминания фельдмаршала Вильгельма Кейтеля, главнокомандующего вермахта, и его заместителя генерала Альфреда Йодля, что его замысел был вызван ростом интереса Советского Союза к Балканам. Гитлер открыто выражал озабоченность проникновением Советов в Румынию, которое могло привести к захвату нефтяных промыслов. Смещение центра тяжести на юг, где находились также важные советские экономические регионы, добавляло новый фактор и еще больше запутывало план кампании{289}.

До встречи в Берхтесгадене большинство в Верховном командовании было против войны, следуя традиционному постулату о необходимости избегать войны на два фронта. Перед лицом Гитлера они не стали спорить, убежденные, что, так или иначе, Советский Союз все равно в конце концов будет представлять опасность для германских претензий на гегемонию в Европе. Поэтому решение было вынесено определенно, в широком контексте «нового европейского порядка». На практике оно ни в коем случае не считалось необратимым. Тем не менее, однажды принятое, оно немедленно возымело последствия, политические и военные, приведя вермахт в движение{290}. Сразу после принятия решения Гитлер приказал к весне 1941 г. увеличить армию до 180 дивизий, невзирая на тяжкие жертвы, которые придется принести экономике{291}. Йодль и Кейтель, хоть и опьяненные успехами во Франции, не рассчитывали, что 80 — 100 дивизий смогут разгромить русских за 4–6 недель, и они уверили Гитлера в невозможности проведения операции раньше весны 1941 г.{292}. Эта отсрочка серьезно помешала реализации его первоначальных замыслов.

Тем не менее разработке планов был дан ход, хотя в течение лета и осени 1940 г. велись поиски других политических альтернатив{293}. Разработчики прилежно трудились. Через несколько дней генерал-майор Маркс представил «Проект операции "Восток"», по которому предполагалось за 11 недель дойти до линии Архангельск — Горький — Ростов{294}. К концу августа первоначальное планирование операции было возложено на генерала фон Паулюса; ему поручили проработать такие моменты, как привязку к местности, потребность в войсках и боеприпасах и цели ударов. 130–140 немецких дивизий, выделяемые для операции, должны были, по Гальдеру, рассеять советские войска в, Западной России и установить линию, из-за которой советская авиация не сможет угрожать территориям, находящимся под контролем Германии. Линия Волга — Архангельск оставалась отдаленной и неясной перспективой{295}.