Габриэль Городецкий - Роковой самообман

• Название: Роковой самообман
• Автор: Габриэль Городецкий
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2001

Опираясь на обширную источниковую базу, автор книги полемизирует со взглядами В.Суворова, высказанными в его книге «Ледокол». Обратившись к анализу сталинской политики накануне вторжения германских войск, он сосредотачивается на исследовании событий последнего предвоенного года.

---

Строгий нейтралитет вместо обязательств перед Германией — вот в чем Сталин видел главное достижение пакта Молотова — Риббентропа. Будучи вынужден подписать пакт, Сталин, очевидно, решил извлечь из него все, что только можно. Он стремился компенсировать обиды, нанесенные России, по его мнению, не только на Версальской мирной конференции и в межвоенный период, но и в XIX веке, во время борьбы за господство в Европе. Сталин не рассчитывал, что Германия и Англия обескровят друг друга, воюя между собой, но, конечно, надеялся, что изрядное количество перьев они потеряют. Составляя собственную повестку для мирной конференции, он думал, что получил достаточно долгую передышку для повышения боеготовности Красной Армии, в которой нуждался как в противовесе, чтобы иметь возможность торговаться на ожидаемых переговорах. Его политика была направлена исключительно на соблюдение государственных интересов Советского Союза, как он их понимал. В основе ее лежала идея «сфер влияния», ipso facto{1449} подрывающая идею суверенитета. Мысль о создании буферной зоны вдоль всей западной границы являлась наследием российских царей, считавших свободный доступ к Черному морю на юге и к Балтийскому морю на севере необходимым условием для утверждения России на позиции великой европейской державы и для защиты ее уязвимых границ. Малым государствам, затесавшимся между Россией и Германией на всем протяжении буферной зоны, от Финляндии на севере до Турции на юге, приходилось приспосабливать свою политику к реалиям, обусловленным геополитическими факторами. Невыполнение этого условия приводило к катастрофическим последствиям и обычно объяснялось неверной оценкой либо своей способности сопротивляться, либо масштабов поддержки, которую могла предоставить третья сторона. В конечном итоге жертвы «игры сил» могли рассчитывать в лучшем случае на протесты международной общественности.

Во время «странной войны» Сталин самоуверенно считал, что достиг урегулирования на своих западной и северной европейских границах. Кроме того, полученная им передышка, казалось, давала ему достаточно времени, чтобы подкрепить свою дипломатию усовершенствованием военной машины. Однако Балканы и Проливы притягивали его взгляд.

Принимая во внимание образование впоследствии Большого Альянса, историки редко признают, что русские относились к немцам и англичанам с равной подозрительностью. Вступление Черчилля на пост премьера в мае 1940 г. их не утешало. Он не очень-то оспаривал фаталистическую концепцию Форин Оффис, исключавшую возможность сотрудничества с Советским Союзом на время войны. В Лондоне считали само собой разумеющимся, что пакт о нейтралитете в конце концов выльется в военный альянс между Советским Союзом и Германией. Последствия возможного конфликта между Англией и Советским Союзом для генеральной стратегии войны рассматривались весьма поверхностно. И действительно, Советский Союз дважды стоял на пороге войны с Англией: во время советско-финской войны и когда Союзники решили бомбить советские нефтепромыслы в Баку. Подобным планам, в разработке которых Черчилль участвовал лично, помешала осуществиться только оккупация немцами Норвегии, Дании и Франции.

Назначение сэра Стаффорда Криппса послом в Москву представляло собой последнюю попытку не дать оформиться советско-германскому блоку после катастрофического падения Франции. Но это была еще, как верно понял Сталин, и попытка вбить клин между Советским Союзом и Германией на Балканах. Однако Криппс, чьи идеи по поводу послевоенной Европы совпадали со взглядами Москвы, открыто выступал оппонентом собственного правительства. Его жестокие разногласия с Черчиллем и чиновниками Форин Оффис, не ускользнувшие от внимания Сталина, вылились в противоречивую политику, еще больше смазывавшую всю картину в той атмосфере паранойи, которая царила в Кремле.

Весь 1940-й год именно британское морское господство в Средиземноморье, а не германская угроза, по-видимому, угнетало Сталина. Помня об историческом опыте Крымской войны и союзной интервенции времен гражданской войны, он боялся, как бы Турция не послужила плацдармом для атаки Союзников на СССР. С его точки зрения, только полный контроль над черноморским побережьем и устьем Дуная мог придать законченный вид системе безопасности, достигнутой путем заключения пакта Молотова — Риббентропа.

Блестящая победа вермахта во Франции спутала все карты и поколебала уверенность Сталина. Перед ним встала мрачная перспектива или остаться в стороне от мирного урегулирования, или быть подавленным превосходством Германии, если он не возьмет в свои руки инициативу, чтобы защитить интересы Советского Союза. Угроза того, что Гитлер добьется гегемонии в Европе с помощью чисто военного превосходства, сблизила Сталина с Муссолини. Выступая единым фронтом, они надеялись консолидироватьь общие интересы на Балканах, Средиземном и Черном морях, с благословения Германии. Новая общность интересов зародилась в вакууме, образовавшемся, когда сошло на нет англо-французское присутствие в Средиземноморье и на Балканах. Но как только немцы обратили свое внимание на Балканы, и особенно на экономические ресурсы Румынии, они всей своей мощью навалились на Италию, чтобы положить конец ее мертворожденному сотрудничеству с Советским Союзом.

Именно растущее советско-итальянское взаимопонимание подготовило почву для советской оккупации Бессарабии. Экспансия к устью Дуная отнюдь не имела главной целью воссоединение земель, она дала русским контроль над рекой и служила трамплином для дальнейшего продвижения к Проливам. Сталин считал обеспечение сухопутного моста к турецким Проливам важнейшим условием для достижения любого нового урегулирования вопроса о них. Русских очень встревожило намеренное исключение их из арбитража, навязанного Румынии, Венгрии и Болгарии в Вене 30 августа, определявшего границы Румынии и механизм контроля над Дунаем. Это подрывало статус Советского Союза как великой европейской державы, вскрывало серьезную брешь в его системе безопасности и преграждало путь его устремлениям на Черном море.

Поэтому мало оснований для заявления, будто во время своего визита в Берлин в ноябре 1940 г. Молотов сговаривался с Гитлером о переделе всего мира. Директива для переговоров, продиктованная Молотову на сталинской даче и записанная им, сводилась к защите насущных советских интересов на Балканах и в турецких Проливах, обусловленных соображениями безопасности. Впрочем, бесспорно, безопасность эта должна была отчасти обеспечиваться путем аннексии определенных территорий без оглядки на их суверенитет. Сталин, в частности, был против расчленения Британской империи, которую видел участницей предполагаемой мирной конференции, хотя и в качестве державы, клонящейся к упадку.

После берлинской встречи Сталин разрывался между желанием не допустить немцев к Проливам и боязнью, что любое сотрудничество с англичанами на Балканах может спровоцировать немцев и послужить англичанам средством втянуть СССР в войну. Обращение Сталина к сложным дипломатическим ходам показывало, что он отдает себе отчет в слабости Красной Армии, серьезно покалеченной репрессиями 1937–1938 гг. Поэтому неустанно прилагались усилия, чтобы повысить боеготовность армии и, самое главное, ее роль как рычага, когда придется торговаться на грядущей мирной конференции, которая, как надеялся Сталин, разрушит Версальскую систему и восстановит положение Советского Союза как великой державы. Когда соберется мирная конференция, Советский Союз, считал он, будет достаточно силен, чтобы возместить все прошлые и нынешние обиды.

Острое ощущение угрозы Советскому Союзу со стороны Германии заставляло Сталина идти по проволоке, отчаянно добиваясь и политического урегулирования, и восстановления Красной Армии. Основные директивы Генерального штаба за 1941 г., впервые рассмотренные здесь, показывают, что Сталин, будучи полностью в курсе масштабов развертывания немецких войск, лихорадочно пытался реформировать армию весной 1941 г. Подобные меры детально обсуждались на особом совещании Верховного командования в Кремле в декабре и апробировались в ходе двух комплексных военных учений в начале 1941. Предполагаемым условием и на тех, и на других учениях являлось немецкое вторжение в Советский Союз. Итоги учений нашли отражение в планах мобилизации и развертывания войск, подготовленных генералом Жуковым, вновь назначенным начальником Генерального штаба, весной 1941 г. Была возрождена изощренная военная доктрина, разработанная в середине 1930-х гг. под руководством генерала Тухачевского, позднее репрессированного и расстрелянного. Прилагались огромные усилия, чтобы ускорить укрепление новых границ, установленных в 1939–1940 гг., но это так и не было доведено до конца, когда Германия напала на СССР.