Сергей Кургинян - Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2

• Название: Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2
• Автор: Сергей Кургинян
• Издательство: Экспериментальный творческий центр
• Жанр: Политика
• Год: 2009
• ISBN: ISBN 978-5-7018-0515-4 (т.2)

Известный политолог Сергей Кургинян в своей новой книге рассматривает вопрос о судьбе развития в России и мире. Кургинян отвергает два преобладающих ныне метода: академический, который он называет «ретро», и постмодернистский. Кургинян предлагает «третий метод», требующий разного рода синтезов (актуальной политологии и политической философии, религиозной метафизики и светской философии и т. д.). «Третий метод» позволяет Кургиняну доказать, что гуманизм и развитие в XXI веке в равной степени оказались заложниками «войны с Историей». Кургинян выявляет Игру как фундаментального антагониста Истории, решившего в XXI веке подвести черту под Историческим как таковым. И показывает, что выведение России из Истории за счет так называемой перестройки — это лишь первая проба пера. И что только Россия может, возвращаясь в Историю, спасти и себя, и мир. Как вернуться в Историю — вот о чем новая книга Сергея Кургиняна.

---

И становится понятно, почему любовь побеждает смерть. Потому что Бог побеждает смерть. «Я есмь воскресение и жизнь»…

Восхищение личностью воскрешающего Бога, причем Бога, воскрешающего своею любовной жертвой, создало культуру, в которой живет огромная часть человечества. Не все живущие в этой культуре — христиане. Но ведь не одни христиане заполняют Лувр или галерею Уффици. Личность Бога, воскрешающего своей любовной жертвой, — это личность Христа. Христианин зачарован Богом-Сыном, пожертвовавшим собой ради человечества. Эта влюбленная зачарованность создала тот мир, в котором мы все живем. Трудно даже себе вообразить, каким бы был мир без этого. И был ли бы он.

Однако, кроме Бога-Сына, есть Бог-Отец. Для иудея, например, только он и есть. А значит, только он и является объектом поклонения, восхищения и любви. Этот Бог не приносил себя в жертву на алтарь человечества и не может быть любим за это. За что же он может быть любим? Каков его основополагающий подвиг? Сотворение мира. То есть высшее Творчество.

Мы видим, что апелляция к Творчеству как некоему благому полюсу тоже возможна. Да, преобладает апелляция к Любви (в каком-то смысле Эросу) как благому полюсу. Но и Творчество может выступать в качестве такого полюса.

Помимо приведенной мною выше религиозной аргументации, есть и аргументация светская. Любовь (Эрос) есть благой полюс для всего живого или большей его части. Не наличие и отсутствие Любви маркирует границу между человеком и животным миром. Эту границу маркирует Творчество. Творчество, а не Любовь. Но если мы помещаем на благой полюс Творчество, то что на другом полюсе? С чем борется Бог-Творец? С той самой Тьмой, которая над Бездной. Вопреки этой Тьме он утверждает свое Творение и осуществляет акт Творчества.

Так мыслит и чувствует религиозный человек. А светский?

Светский человек понимает, что для животного в каком-то смысле смерти нет. Что она есть только для человека. Что только человек знает о ее неизбежности и живет вопреки этому знанию. Знание о смерти отчуждено от человека быть не может. А то существо, которое «освободят», отчуждая от подобного знания, человеком уже не будет. Воля же человека — пока он остается человеком и у него есть воля — будет или волей к жизни, или же… Или же, опять-таки, волей, но волей к смерти. При этом и жизнь, и смерть — не предельные инстанции, к которым адресована воля. Та воля, которую называют «волей к жизни», как минимум, нетождественна животным инстинктам, с которыми эту волю иногда путают. Эта воля к жизни метафизически обусловлена отношением к тому, что называется Бытием. В человеке стремление быть и жить совпадают. И этим человек отличается от животного, которому неизвестно, что значит быть.

Но если за волей к жизни (Эросом) стоит влечение к Бытию, то что стоит за волей к смерти (Танатосом)? Об этом мучительно думал Фрейд. Стоит ли за Танатосом только влечение к небытию? Или же Танатос предполагает наличие влечения человека к фундаментальному антагонисту Бытия? Которым является не небытие как чисто отрицательная категория, а Тьма, Иное. Нечто, обладающее отрицательной активностью. Причем активностью фундаментально метафизической.

Мигель де Унамуно, осудивший испанских фалангистов за некорректность их восклицания «Да здравствует смерть!», был, конечно, прав. Ибо смерть как таковая, равно как и ее олицетворение — Танатос, не могут здравствовать. Но и фалангисты были правы. Поскольку на самом деле их пожелание здравствовать было адресовано совсем не к смерти в узком смысле слова и даже не к Танатосу, а к Тьме Предвечной, как к предельному основанию оных. Тьма же Предвечная, в отличие от узко понимаемого Танатоса, может здравствовать. В метафизически отрицательном смысле слова.

Таковы мои соображения в пользу рассмотрения не вполне стандартной двухполюсной схемы, на одном (благом) полюсе которой Творчество. А на противоположном… Можно было бы сказать — Тьма. Но с учетом характера вопросов, которые я сейчас хочу обсудить, удобнее говорить — Танатос. В каком-то смысле Танатос и есть Тьма. Поэтому противопоставление Творчеству Танатоса мне представляется корректным. Но, даже если это и не до конца так, стоит немного пожертвовать корректностью и строгостью противопоставления ради выявления существа дела.

Человек знает, что он смертен. И противопоставляет этому знанию Творчество. Не Любовь все-таки, а именно Творчество. Видимо, это и впрямь так. Но, как минимум, это так для Маркса и его последователей. Для них Творчество способно преодолеть все на свете. В том числе неизбежность человеческой смерти, неизбежность коллапса Вселенной, неизбежность тепловой смерти этой самой Вселенной и так далее. Человек потому и велик, что в нем горит Огонь Творчества. В нем и только в нем. Так это сформулировано Марксом. Конечно, не только им одним. Но Марксом это сформулировано с беспрецедентной категоричностью и страстностью.

Высшее благо — Творчество. Наделен этим высшим благом — человек. И только человек. А потому он вознесен надо всем остальным. Таков гуманизм Маркса. Как может такой гуманизм, будучи мистериальным, мессианским и пророческим, не иметь метафизики? Как может эта метафизика не быть заряженной особыми страстями по Творчеству?

Если есть те, для кого Творчество — это высшее благо, то есть и те, для кого Творчество — это зло. Враги неизбежно должны быть не только у развития, но и у Творчества. Тем более, что слишком они близки друг к другу — Творчество и Развитие.

Посягнувшие на развитие и назвавшие его грехом (Андрей Лоргус) обязательно посягнут на творчество. Ибо где развитие, там творчество как его источник. И, наоборот, где творчество — там развитие.

Посягательство может и должно носить двоякий характер.

Наивным и непродвинутым адептам будет сказано, что человек узурпировал нечто, являющееся исключительной прерогативой Высшего Начала. И потому человеческое творчество греховно (в пределе — порождено не сотворением человека по образу и подобию Божьему, а первородным грехом). Я не говорю, что А.Лоргус и его единомышленники уже сказали нечто подобное. Но связь развития и творчества выведет на это с логической неумолимостью.

Продвинутым же адептам будет сказано, что творчество является уделом жалкого и мерзкого Демиурга (он же иудейский Бог-Творец).

Поскольку советизация и большевизация восхваляла творчество, то десоветизация и дебольшевизация должна его низвергнуть с ложного пьедестала. А как иначе?

Но если человеческая сущность — в творчестве (а это так), то низвержение творчества с пьедестала — это отчуждение человека от его сущности. То есть наивысшее отчуждение.

Вне рассмотрения подобного отчуждения (оно же — дегуманизация) нет политической теории развития.

Вот почему я считаю важным рассмотреть ту «двухполюсность», которую только что описал (творчество и знание о смертности, Творчество и Танатос), еще и с политической точки зрения. Указав на следующие, в каком-то смысле уже именно политические, конечно же, обстоятельства.

Первое обстоятельство — проработанность темы двухполюсности на уровне отдельных дисциплин…. И антропологи, и культурологи, и психологи (причем достаточно разные) накопили очень большой массив данных, свидетельствующих в пользу предлагаемой двухполюсной (знание о смерти — творчество) схемы человеческой уникальности.

Второе обстоятельство — философская освоенность этой темы. Да, тему творчества в основном осваивали марксисты, а тему смерти — экзистенциалисты и неофрейдисты. Но ведь существовали и интеллектуалы, которые сознательно работали на стыке марксизма, экзистенциализма и неофрейдизма. Эти люди просто не могли не заниматься человеческой уникальностью именно в том ее понимании, которое я здесь излагаю.

Третье обстоятельство — советский интеллектуальный вклад в освоение этой проблемы. Советские философы не могли публично обсуждать синтез марксизма, экзистенциализма и неофрейдизма. Но они хотели и умели развивать представления о человеческой уникальности. Может быть, тема смерти (в силу ее близости к религии и так называемой пессимистической философии) была им не так близка, хотя… Кто может сказать, что она была так уж чужда, например, Ильенкову? Но уж деятельностью-то они занимались как никто! И творчеством тоже.

Принц Гамлет, помнится, сказал своим университетским коллегам: «Смотрите же, с какой грязью вы меня смешали!» Но те хотя бы его мешали с этой грязью. Его, а не себя! Как надо внутренне захотеть смешаться с нынешней грязью, чтобы, имея такое интеллектуальное наследство, таких учителей и такую школу, начать по зову сердца обслуживать какую-то прорву… Понимая при этом, какова настоящая повестка дня в вопросе о творчестве. Чем занимаются сегодня за пределами России и что реально нужно… И России, и человечеству.