Сергей Кургинян - Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1

• Название: Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1
• Автор: Сергей Кургинян
• Издательство: Экспериментальный творческий центр
• Жанр: Политика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-7018-0513-0

Известный политолог Сергей Кургинян в своей новой книге рассматривает вопрос о судьбе развития в России и мире. Кургинян отвергает два преобладающих ныне метода: академический, который он называет «ретро», и постмодернистский. Кургинян предлагает «третий метод», требующий разного рода синтезов (актуальной политологии и политической философии, религиозной метафизики и светской философии и т. д.). «Третий метод» позволяет Кургиняну доказать, что гуманизм и развитие в XXI веке в равной степени оказались заложниками «войны с Историей». Кургинян выявляет Игру как фундаментального антагониста Истории, решившего в XXI веке подвести черту под Историческим как таковым. И показывает, что выведение России из Истории за счет так называемой перестройки — это лишь первая проба пера. И что только Россия может, возвращаясь в Историю, спасти и себя, и мир. Как вернуться в Историю — вот о чем новая книга Сергея Кургиняна.

---

Может быть, все-таки стоит отказаться и от капитулянтства, и от ложного оптимизма одновременно, и всерьез обсудить масштаб и качество травмы, нанесенной в последние двадцать лет России именно как исторической личности? А заодно и спросить себя, можем ли мы еще куда-нибудь отступать. Например, ссылаясь на несовершенство путинской России, что уже начинает делаться. Желающих ссылаться на такое несовершенство, как на возможность отступать еще и еще, в нашем политическом бомонде, представьте себе, предостаточно. Так что же, любые уступки совместимы с жизнью исторической личности? А если всю субстанцию зачистить (это, между прочим, геноцид называется — ничего беспрецедентного здесь нет)? Тоже кто-то будет говорить о том, что и не из таких передряг выходили обновленными и могучими?

«Такие-то и такие-то уступки несовместимы с жизнью моей исторической личности и потому совершены быть не могут». Без этой экзистенциально-политической установки — какая большая политика? И откуда возьмется такая установка, если властвует дежурный оптимизм («и не такое еще бывало», «кривая вывезет», «ништяк, прорвемся!» и так далее)?

Нет потерь, несовместимых с жизнью исторической личности? Ну что ж, тогда, в каком-то смысле, возможны любые уступки! Повторяю, по этому поводу делались ранее и делаются сейчас самые разные политические заходы. Кто-то ссылался на опыт Золотой Орды (ездили же получать ярлык на княжение, сейчас поездим снова, а уж потом — так взлетим!)… Кто-то ссылается на необходимость очиститься от какого-нибудь этнического гноя, отсекая очередную часть территории (от северокавказского, например, но и не только). Кто-то, наоборот, хочет очищаться от гноя московского.

На самом деле — не ради капитуляции, а ради мобилизации — надо признать беспрецедентным (и именно беспрецедентным) все произошедшее с Россией как исторической личностью за последние двадцать лет. Конечно, у исторической личности есть глубочайшая потаенность. А значит, и защищенность. Ее ядро (или то, что Мигель де Унамуно называл «интраисторией») очень устойчиво и может пережить колоссальное количество различного рода травм. Но не любые травмы! Есть и несовместимые с жизнью.

Государство — не фетиш, каковым его считают «ура-патриоты». И не враг личности, каковым его считают «ура-либералы». Оно не аппарат классового насилия, каковым его отрекомендовывали марксисты. И не средство согласования классовых интересов (оппонирующая марксизму социал-демократическая и «попперианская» точка зрения). И даже не средство обеспечения максимального процветания и благосостояния населения (так называемая «прагматическая» точка зрения).

ГОСУДАРСТВО — ЭТО СРЕДСТВО, С ПОМОЩЬЮ КОТОРОГО НАРОД СОХРАНЯЕТ И РАЗВИВАЕТ СВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ.

То есть, во-первых, это средство.

Во-вторых, это средство, используемое народом.

В-третьих, это средство, связанное с историческим предназначением.

Нет исторического предназначения — нет народа (равно как нет нации, если нет проекта «Модерн»).

Племя превращает в народ наличие этого самого исторического предназначения. А как только историческое предназначение рушится, народ распадается на племена. Или превращается в старчески утомленное суперплемя («жизнь после жизни»).

Соответственно, любой умный враг, желающий уничтожить народ и государство, будет старательно и настойчиво уничтожать некий потенциал мыслей и чувств, связанных с историческим предназначением, выдавая эту войну на уничтожение за «смену цивилизационного ядра».

Значит ли это, что у исторической личности нельзя сменить ядро? Что ее обновление может носить только чисто периферийный характер? Конечно, это не так. В принципе смена ядра возможна. Но только в условиях особо прочной связи с эгрегором. Хочешь стратегического обновления? Еще больше припади к историческому потоку, нырни в глубь его, найди подводные ключи, питающие жизнь живую.

Если же некто заявляет о качественном обновлении исторической личности и одновременно перекрывает каналы к ее эгрегору — он не обновляет ядро, а наносит ему смертельную травму. Ну, так это и было сделано. И никто теперь не может однозначно ответить на вопрос о том, что на самом деле происходит с исторической личностью. Только сама личность ответит на этот вопрос. В тех формах, в которых отвечают подобного рода личности.

Итак, мы не знаем точно, что такое сегодняшняя Россия. Но мы знаем, что в каком-то смысле приближаемся к точке невозврата. Может быть, медленнее, чем десять лет назад. Может быть, не столь губительным образом. И, тем не менее, приближаемся.

В условиях этого приближения речь должна идти не о развитии вообще, а о мобилизационном развитии. Что есть такое развитие для России?

Прежде всего, рассмотрим, что для России в этом смысле представляет мобилизация. Речь идет ведь не о формальной мобилизации (началась война — объявили мобилизацию), а о мобилизации культурно-исторической («мобилизационная модель существования»).

Подо что мобилизовывалась историческая Россия? Вот тут-то почвенные блестящие умы сформулировали наиболее ясные и глубокие ответы. Причем без тех обычных расхождений, которые существуют по другим вопросам.

Квинтэссенция подобного ответа состоит в том, что РОССИЯ МОЖЕТ ИСТОРИЧЕСКИ МОБИЛИЗОВАТЬСЯ ТОЛЬКО АБСОЛЮТНЫМ ОБРАЗОМ И ПОД АБСОЛЮТНУЮ ЦЕЛЬ. В этом состоит специфика так называемого «русского чуда». Это признали фактически все (за очень редкими исключениями). Кто-то признал подобное с отвращением, кто-то с восторгом. Но признали!

Что такое абсолютная мобилизация под абсолютную цель? И как она осуществлялась в исторической жизни России?

Абсолютная цель (в разных ее исторических вариантах) всегда была связана у нас с новой и благой жизнью. Мобилизация шла под возможность новой и благой жизни. И в этом смысле советская (в том числе сталинская) мобилизация традиционна. Был предложен некий вариант новой и благой жизни. Предложен и в значительной степени осуществлен. А также явлен миру в нескольких своих ипостасях. Включая «благую весть» — спасение этого самого мира от Гитлера.

Стоило ли спасать такой вот мир — отдельный вопрос. Этим вопросом уже давно задавалась наша культура, в том числе и народно-песенная (почти фольклорная):

Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.

В утешение можно сказать, что Россия спасала и спасла не только мир, но и себя.

Мобилизация на абсолютное спасение — безусловное «ноу-хау» нашей истории. Победа в Великой Отечественной войне — высшее проявление этого исторического духа. Но и она адресует не к своей уникальности, а к традиции («с фашистской силой темною, с проклятою ордой»).

Характер такой мобилизации в другом ее варианте описал Лев Толстой в «Войне и мире». Вспомним знаменитые сцены, когда вдруг начиналось глубинное инстинктивное отречение от всего личного ради такого спасения.

То, что наша историческая личность держится на суперкоде такой абсолютной мобилизации, — в общем-то, очевидно. То, что внутри мобилизации есть какое-то накаленное представление о новом и благом, тоже очевидно.

ГОРАЗДО МЕНЕЕ ОЧЕВИДНО ТО, В КАКОЙ СТЕПЕНИ МОЖНО ГОВОРИТЬ О ТОМ, ЧТО РОССИЯ МНОГОКРАТНО МОБИЛИЗОВЫВАЛАСЬ НЕ ПОД ЛЮБУЮ АБСОЛЮТНУЮ ЦЕЛЬ, А ИМЕННО ПОД АБСОЛЮТНУЮ ЦЕЛЬ РАЗВИТИЯ.

Повторю: то, что абсолютной целью может быть буквальное спасение от метафизически трактуемого нашествия («проклятой орды», «силы темной»), очевидно. Очевидно и то, что абсолютной целью может быть некая благая (и новая в смысле победы благости) жизнь. Наконец, очевидно то, что эти инварианты относятся к нынешней России только в случае, если травма последних двадцати лет не носит фундаментальный характер (не взорвала суперкод, не сломала смысловую ось, не вызвала историческую мутацию с помощью органических или искусственных социокультурных вирусов).

Но что с развитием-то? С развитием?!

Первый опыт мобилизационного развития связан с Петром Великим. Что это за опыт?

Величие Петра не вызывает сомнений. Стоит посмотреть на Петербург. Стоит постоять у Медного всадника или прочитать великие строки:

Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия.

Но нельзя же не признать, что опыт этой мобилизации под развитие располосовал Россию на века в социальном смысле. Что он уж никак не был опытом только освобождения. Что старообрядческая реакция на этот опыт имеет свои глубокие основания.

Никогда у нашей патриотической мысли, обсуждающей особый путь, не было единства в оценке личности Петра, его исторической роли, смысла петровского этапа в истории России. В сущности, оказывается, что чуть ли не большинство сторонников особого пути проявляет крайний скептицизм в отношении личности Петра. Давать тут количественные оценки наивно. Но то, что внутри группы сторонников особого пути есть противники Петра, несомненно. Как несомненно и то, что этих противников много.