Сергей Кургинян - Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1

• Название: Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1
• Автор: Сергей Кургинян
• Издательство: Экспериментальный творческий центр
• Жанр: Политика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-7018-0513-0

Известный политолог Сергей Кургинян в своей новой книге рассматривает вопрос о судьбе развития в России и мире. Кургинян отвергает два преобладающих ныне метода: академический, который он называет «ретро», и постмодернистский. Кургинян предлагает «третий метод», требующий разного рода синтезов (актуальной политологии и политической философии, религиозной метафизики и светской философии и т. д.). «Третий метод» позволяет Кургиняну доказать, что гуманизм и развитие в XXI веке в равной степени оказались заложниками «войны с Историей». Кургинян выявляет Игру как фундаментального антагониста Истории, решившего в XXI веке подвести черту под Историческим как таковым. И показывает, что выведение России из Истории за счет так называемой перестройки — это лишь первая проба пера. И что только Россия может, возвращаясь в Историю, спасти и себя, и мир. Как вернуться в Историю — вот о чем новая книга Сергея Кургиняна.

---

Вот она-то как раз хуже, чем любой другой вариант развития, сочетается с понятием «свобода». Это так происходит вовсе не потому, что модернизация является злом («тлетворным влиянием Запада» и так далее). Это так происходит потому, что модернизация начинает входить в неразрешимое (в окончательном варианте — именно ценностное) противоречие с домодернизационными принципами существования общества.

Модернизация не знает, что ей делать с остатками традиционного общества. Она боится этих остатков. Она понимает, что фактически всегда находится в меньшинстве. Всем, я думаю, знакомы советские дискуссии 20-х годов по поводу того, что рабочий класс является меньшинством населения, страна крестьянская, и потому пролетариат, являясь передовым классом, просто обязан осуществлять диктатуру. Но ведь эти дискуссии ПО СУТИ повторяют общемировую норму. Так же рассуждали якобинцы. Так же рассуждали представители победивших национально-освободительных движений в странах Третьего мира.

Модернизация, справедливо страшась «социального монстра» под названием «ущемляемое традиционное общество», начинает этого монстра подавлять. А заодно и разрушать, чтобы ему неповадно было. Разрушенный монстр — это не база, а шлаки модернизации. Эти шлаки надо переваривать или отбрасывать. И то, и другое не совместимо ни с какой демократией.

3. Нельзя провозгласить модернизацию (жесткую или мягкую), одновременно возвращая религии (или религиям) несвойственные им функции.

Я даже не буду подробно доказывать, почему. Сотни томов по этому поводу написаны. В учебниках соответствующего профиля есть соответствующие разделы. Иначе это не модернизация. В Турции модернизация, в Саудовской Аравии — нет. Уважение к религии обязательно. Все остальное — недопустимо.

4. Агрессия модернизации по отношению к традиции всегда сочетается с накаленной до исступления светско-моральной проповедью.

Модернизация ВСЕГДА должна создать определенный климат, в котором ЧЕСТНОСТЬ становится краеугольным камнем в фундаменте осуществляемого проекта. Нечестность же презренна до крайности и до крайности же жестко карается (руки рубят на площади за украденный пирожок и так далее). Видим ли мы нынешнюю Россию в подобном качестве? И как, если всерьез говорим о модернизации, хотим это качество получить?

5. Модернизация требует, чтобы производство — оно и только оно — являлось тем ЯДРОМ, вокруг которого складываются все остальные формы жизни и деятельности.

Производство, а не потребление! Нельзя путать модернизацию с построением общества потребления. В обществе потребления социальная роль под названием «официант» (или «официантка») имеет совершенно не то содержание, которое она же имеет в обществе производства (то есть модернизации). Мне неоднократно жаловались на Западе на наших «новых русских»: «Они лапают официанток так, как будто бы живут в начале XX века. А ведь сейчас все изменилось! Эти девочки — студентки, они из очень приличных семей! Работать в модном ресторане официанткой очень престижно!»

Таков только один малюсенький штрих. Он не касается каких-нибудь аристократических ресторанов класса суперлюкс, в которых подают по-прежнему выхоленные лакеи (чаще всего мужчины среднего возраста). Такие рестораны тоже существуют, но не они являются нормой и лицом общества потребления. Лицом же является молодая, очень сдержанная, но почти высокомерная девушка в фартуке, любезно подающая еду и понимающая, что она участвует в отправлении КУЛЬТА нового потребительского общества. Унизительные детали советского общепита и сервиса в целом были порождены еще и ролевой социальной матрицей. Согласно которой престижно — в сфере производства (если не у кульмана, то у мартеновской печи), а вовсе не в сфере «подай-прими-пошла вон».

6. Основа модерна — не только культ производства, но и культ труда.

Богатый бездельник, купающийся в роскоши, — не герой романа под названием «Модерн», а антигерой. К труду как высшей добродетели апеллируют все. Оглянитесь вокруг: высокий уровень уважения к труду уж никак не составляет содержания постсоветской эпохи. А без него модерн невозможен.

И как мы хотим вернуться к трудовым идеалам? Хотим мы к ним вернуться или нет, понимая, что модерна без этого быть не может? Каков ответ на этот вопрос? Но только ответ, а не уклончивый благотреп?

7. Общество, ставшее на путь модернизации, карает коррупцию беспощадно и системно, опираясь при этом в позитивном плане не на свирепые правоохранительные органы только, а на две фундаментальные ценности — честность и труд.

Эти параметры не являются столь фундаментальными в традиционном обществе. Его разрушают еще и в силу этого. А оно сопротивляется. Почему, если это не так, модернизация на Сицилии оказалась столь трудно реализуемой? И что такое мафии, как не сопротивление модернизации?

Отсюда вопрос на засыпку: если у вас сложился гипермафиозный (или, жестче, криминально-социокультурный) мейнстрим, то кто субъект модернизации? Нечто, не вписанное в мейнстрим. Как иначе? А как оно, не будучи мейнстримом, будет поворачивать мейнстрим? Демократически?

Демократия — это по определению власть мейнстрима! Так что вы хотите сказать? Что у нас не такой мейнстрим, а другой? Так ведь это же мало сказать. ДОКАЖИТЕ! Если вы ученые, вы должны не вещать, а доказывать.

Доказательств того, что наш мейнстрим носит социокультурно-криминальный характер, что называется, «до и больше». Есть объективные данные. А есть и нечто другое. Мы ведь не марсиан хотим модернизировать, а своих сограждан. Мы здесь живем.

Нынешняя реальность знакома нам не только по цифрам и статьям. Мы в нее так погружены, что дальше некуда. И что же? Этот опыт — отдельно, а рассуждения — отдельно?

8. Модернизация предполагает фундаментальную переструктуризацию идентичности. Не де-структуризацию с варварской ломкой любых идентификационных матриц, а пере-структуризацию.

Традиционное общество может позволить себе племенные и региональные типы идентификации, дополняемые идентификацией конфессиональной. Если, например, подавляющее большинство жителей Франции — католики, то они одновременно могут быть бургундцами, лотарингцами, окситанцами, бретонцами и так далее. Но, как только возникает конфессиональный раскол (например, между католиками и гугенотами), возникает вопрос — чем спаять общность? Уже не конфессией… А чем?

Традиционное общество не имеет ответа на этот вопрос. Да оно в нем и не нуждается до поры до времени, потому что конфессиональный жар достаточен, чтобы обеспечивать минимум «спаянности» в пределах традиционной социоконструкции. Но тут еще и жар остывает. И оказывается, что короли и феодалы уже не могут обеспечить никакой спаянности (даже полуформальный абсолютизм выдыхается), а робеспьеры и сен-жюсты могут.

А за счет чего они могут? За счет модернизации и тех форм решения вопроса об идентичности, которые она порождает (и которые, в свою очередь, ее подпитывают). Нет уже в пределах новой идентичности ни окситанца, ни бретонца — есть стандартный француз, который (А) является гражданином Франции, (Б) говорит на ее языке, (В) интегрирован в ее культуру при абсолютной свободе совести, (Г) имеет что-то наподобие этоса (это называлось «благоговение перед Францией»).

А, Б, В и Г — это максимальный из возможных наборов, который характеризует так называемую культурную нацию (Германия, Франция). Англо-американский набор выводит за скобки В и Г. И это называется «политическая нация». Поэтому националист в понимании модерна — это не чудик, который будет рассуждать о том, кто во Франции галл, а кто не галл. Нет никаких галлов и франков. Есть французы. И без такого перехода от галльской идентичности к общефранцузской — нет ни модерна, ни нации.

А после того, как это зафиксировано, начинается очень жесткий процесс. Вандея настаивает на своей локальной бретонской идентичности? Соединяет такое упрямство с политическим своеволием? Адресует все это к традиционному обществу? Ну, что ж, туда идут революционные дивизии. Они везут с собой гильотину. Их сопровождает для острастки комиссар Конвента с особыми полномочиями и мандатом, подписанным «триумвиратом» (Робеспьер, Дантон, Марат). А дальше начинается кровавая мясорубка, по отношению к которой Чечня — детский лепет. Это известно по архивным источникам. Но тем, кому лень лезть в архивы, достаточно прочитать классический роман Гюго «Девяносто третий год».

Линию Конвента продолжают все. Марата убивают, Дантона и Робеспьера казнят. Но на их дело никто не посягает. Ни более поздние ревнители революционной демократии, ни Наполеон, ни его последователи. Модерн сделал свое дело — создал нацию. И начинает на этом фундаменте реализовывать свой проект.

СЛОМАТЬ БАЗУ СОПРОТИВЛЕНИЯ, ИМЕНУЕМУЮ «ТРАДИЦИОННОЕ ОБЩЕСТВО», ПОСЕЛИТЬ В ОБЩЕСТВЕ НОВЫЕ СИСТЕМНЫЕ ИДЕАЛЫ, НОРМЫ И ПРИНЦИПЫ — ВОТ ЧТО ТАКОЕ «ДЕЛО МОДЕРНИЗАЦИИ».