Татьяна Апраксина - Дым отечества

• Название: Дым отечества
• Автор: Татьяна Апраксина
• Жанр: Альтернативная история

Аннотация:

Том второй, часть первая

---

— А секретарь из него каков? — Вообще-то такие идеи нужно тоже… вешать на крепостной стене, пока они владельца туда же не привели. И ведь не пьян же. Но вопрос уже задан, а к чему он, Джейн не поймет.

— Вот тут пожаловаться не на что, — заключила самая справедливая и беспристрастная хозяйка замка. — Даже не болтлив.

— Тогда я боюсь, что вы его еще увидите.

— Боже храни нас всех…

— Я именно об этом.

Как известно, наши южные соседи хитры, подлы, мстительны, изобретательны, коварны, буйны и открыты в проявлениях чувств, кровожадны и склонны к безудержному пьянству. Почему же тогда у них каждый второй пир не кончается скандалом, как в наших палестинах? По трем причинам. Во-первых, они склонны к безудержному пьянству — пьют крепкое, пьют много, и пока дозреют до какой гнусности, в ногах уже правды нет, хотя бывают и исключения. Во-вторых, серьезная ссора в гостях считается настолько дурным тоном, что, случись такое, всем понятно — гость уже не в себе. Отдал дань угощению и теперь в нем Вакх разговаривает, а не он сам. Такая альбийская подлость — делай что хочешь, тебя как бы и нет. А если опасное что? А на это изобретательность есть. Столы — тяжелые и еще к полу привинчены. Ни в одиночку не сдвинешь, ни вдесятером. А против каждого места в столешнице есть такая дырочка с крышечкой, снизу плоской железной рейкой накрыта. Рейку сдвинуть, крышку откинуть — палец буйного гостя согнуть и вставить. И все быстро на место. Палец уже не вытащишь, даже если сломать. Разве что отрезать можно. Держит получше колодок. Так и будет сидеть,

пока в ум не придет. А обижаться на такое обращение не положено — не с человеком же обошлись, с пьяным безумием. Ну и в других местах такое же есть — на всякий случай. Сколько глупостей из голов без вреда выветривается, обидно даже. А у нас такого нет. И пьют у нас хотя и много, но медленней, а некоторые еще и останавливаются. Но обычно-то дело дракой кончается или резней. А чертов лютнист де Шателяр с непривычных пьяных глаз взял и залез в королевскую спальню. Не то чтобы проклятый музыкантишка там никогда не бывал — бывал, отчего же; услаждал слух королевы, страдающей головными болями, ну и вообще периодически чем-нибудь да страдающей, от мигреней до непотворства капризам. Но Мария от неожиданности испугалась и воззвала о спасении. К дворцовой страже, поскольку дело было темной ночью. Стража не замедлила — явилась раньше, чем королева обнаружила, кто решил ее разыграть и что бояться тут, в сущности, нечего. В кои-то веки Ее Величество поступила как нормальная женщина — ее из-под кровати за ногу хвать, а она вопль на три этажа… и опять не вовремя и не к месту. Что за проклятье такое?.. Потому что ладно стража… так еще ж половина гостей вломилась — в разной степени пьяного вида… и лорд-протектор первым. Трезвый. То ли опять не с кем было напиться, то ли протрезвел, пока бежал. А тут извольте радоваться — королева уже в ночном платье и лютнист. И никто, ни одна зараза не додумалась по дороге до замковой тюрьмы или уже там прирезать или придушить этого недоноска. Просто как и не в Каледонии живем. Вернее, королева, кажется, что-то такое и сказала даже — здравый смысл на нее нашел, но, говорят, лорд протектор запретил. Спятил, не иначе. В лучшем случае. В худшем — задумал какую-нибудь большую, пышную гадость. И вот спрашивается. Уезжал — вокруг празднество и всеобщее согласие. Только ненадолго отлучился — уже опять чума. Из несчастного трубадура получилось целое представление. Королева к утру остыла и посмеялась, к обеду задумалась о милосердии, к ужину заскучала — и обнаружила, что не тут-то было. Половина двора и половина города уже обсуждали, что наденут на казнь оскорбителя королевской чести. Другая половина двора с другой половиной города спорили о том, как именно казнят мерзавца, покусившегося на достоинство Ее Величества — милосердно или как подобает. Так, по крайней мере, казалось, хотя Джеймс и подозревал, что большинству до музыканта Шателяра дела нет. Просто событие лучше растянуть надолго, кто знает, когда следующее случится.

Так что, с одной стороны, подарочек — обученный секретарь — пришелся ко двору куда больше, чем мог бы при иных обстоятельствах: королеве было скучно. А с другой… с другой, Ее Величество в очень дипломатических, но все же вполне ясных выражениях предложила своему верному — и такому изворотливому — верховному адмиралу и Хранителю Границы что-нибудь придумать. Не оставаться же без музыки. И пошел верный и изворотливый Хранитель сначала по замковым переходам, потом по двору, потом по улицам Дун Эйдина, а потом еще раз по замковому двору, по переходам, галереям и лестницам, по залам и покоям… туда пошел, сюда пошел; выслушал историю много раз во всех подробностях, намекнул там и тут, тут и там, что — поганец, конечно, дурак, но совершенно безобидный дурак, какое там на что покушение, такие у него шуточки… А что вы думаете, с ним бы сделали в Орлеане?

Да Ее Величество Жанна бы паразиту уши собственноручно оборвала и перья с берета — и все; ладно, напугали для острастки — можно и еще напугать, пыткой пригрозить… …и узнал, что грозить поздновато, поскольку музыканта уже допросили с пристрастием — и взвился, потому что помянутая недавно королева Жанна такого обращения с подданным аурелианской короны, каким-никаким, а дворянином, не простит, не говоря уж о Его Величестве Людовике, восьмом по счету, и не хватало нам из-за какого-то струнодера и его дурацких выходок ссориться с единственным надежным союзником!

И поделился этими соображениями с лордом протектором. И услышал в ответ: нет, никаких ссор не будет, потому что рекомый де Шателяр — запел. Господи, да что эта овца тонкорунная спеть-то могла. Пойдемте, вместе послушаем. Да что вы с ним сделали-то? Да что мы с ним могли сделать — его же еще людям показывать. Доска, бочка с водой. Так сказать, качели. И что — от этого? Представьте себе. Лицо у Мерея еще длиннее, чем на прошлой неделе, и желтым пошло. Конечно, может и притворяться, этот недорого возьмет. Но с чего бы? Что у самого Джеймса с лицом делается — он не ведал и не заботился, темно в подвале и дымно, негде на себя полюбоваться, а делалось, должно быть, что-то выразительное, потому что плюгавый писец, подававший лист с показаниями, шарахнулся в сторону — хотя до того вертелся под ногами, любопытствовал. Темно и дымно, воняет гнилью и сыростью, и грибами — средь зимы, нарочно не придумаешь, — из стыков пола со стенами какой-то зеленый мох к потолку ползет, сверху на него иней наползает. Под ногами что-то чавкает, лучше не смотреть, чтоб не пугаться. Очень выразительный подвал. Окажешься тут — уже охота каяться во всем на свете. И Еве яблоко — тоже я!.. Потому и не подновляют подвал лишний раз. Овца тонкорунная оказалась франконской породы и тамошней же ереси — и к каледонскому двору прибилась не случайно, а со злонамеренным умыслом. Но вредить не хотела, не желала Ее Величеству зла, просто была принуждена совершить… и так далее. Задача у овцы была простенькая. Не шпионить, не соблазнять — и избави Бог не покушаться. Только… испортить репутацию. Дать повод для слухов. Не больше.

Потому что Ее Величество всерьез подумывает о браке с толедским наследником, а в Толедо на это смотрят благосклонно… и страна может быть потеряна для истинной веры. Но более решительные меры столкнут всех в объятия Альбы, что будет едва ли не худшим бедствием. А вот скандал — это в самый раз. Лютнист пытался, он делал все, что мог, но никто ничего не замечал, никто, будто ничего не было, и вот тогда… Господи, да как же теперь это все королеве объяснить. С другой стороны, урок неплохой и достаточно безобидный — но лютниста действительно нужно казнить, и в Орлеане удовлетворятся объяснениями. Вот только казнить придется все-таки за оскорбление королевы, потому что истинная причина нас взорвет лучше большого кувшина с порохом, и может быть, настоящая цель именно в этом, а не в маленькой такой гадости. А ему, дураку куртуазному, конечно же ничего не сказали. Нос у лютниста длинный, тонкий, острый. На кончике носа — капля, но не воды, а пота. Сознается и потеет от страха, что опять примутся пытать. Хотя по большому счету и не начинали. Вода и бочка — это своим собственным страхом тебя мучают, а бояться-то и нечего, потому что захлебнуться не дадут точно.

— Пожалуй, так оно и было, — говорит Джеймс. — Если бы они боялись, что он расскажет все, нашли бы на эту роль кого-нибудь покрепче.

— Да… — кивает Мерей, а потом трясет головой, словно только что проснулся.

— Они? Надо его допросить еще раз. Займитесь, прошу вас, а то я с утра этим мерзавцем любуюсь… И собирается неспешно, даже с изяществом откланяться. Здорово придумал, нечего сказать: сейчас поспешит с докладом к Марии, которая на него обиженно дуется за скоропостижный арест музыканта… и заберет ярмарочного гуся.

— Господин лорд протектор, — тихо говорит Джеймс, — я понимаю ваши чувства.