Игорь Яркевич - Свечи духа и свечи тела, Рассказы о смене тысячелетий

• Название: Свечи духа и свечи тела, Рассказы о смене тысячелетий
• Автор: Игорь Яркевич
• Жанр: Русская классическая проза

---

Яркевич Игорь Свечи духа и свечи тела, Рассказы о смене тысячелетий

Яркевич Игорь

Свечи духа и свечи тела, Рассказы о смене тысячелетий

Большое русское ограбление

Потом, конечно, что-то еще будет. Все образуется. Жизнь не кончается. Новое тысячелетие должно означать новый скачок. Возможен новый всплеск моды на двуполую любовь; дети в любом случае рождаться не перестанут. Если женщины совсем уже не захотят рожать, то детей теперь можно клонировать. Русское солнце не погаснет. Русский металл не заржавеет. Русский мускул не закостенеет. Русский волос не раскудрявится. Русский колос не завянет. Русский лес не согнется. Пушкин допишет неоконченную главу "Евгения Онегина" и оторвет Дантесу яйца. Толстой вернется в Ясную Поляну. Россия найдет еще силы и средства взлететь в космос. Появится русский автомобиль, способный конкурировать со всем, что ездит. Заводы дадут план. На прилавки русских магазинов ляжет свежее, сочное мясо. Милиция поймает негодяев и отпустит невиновных. Врачи научатся лечить СПИД или хотя бы грипп. Станет и меньше говна. Тогда же сразу возникнет новое говно, но прежнего станет заметно меньше. Не все отравятся алкоголем. Не всех убьют наркотики. На русский рынок вернутся инвесторы. Интернет станет главной реальностью. Придут новые эстрадные композиторы и напишут новые шлягеры. Придут новые политики и дадут новые концепции. Русский хуй еще себя покажет, а русские люди еще получат удовольствие от жизни! Как-то будет продолжаться и искусство. Как именно - я пока точно не знаю, но как-то все-таки будет. Сейчас кажется, что никак, но как-то будет, абсолютно точно. Может быть, даже снова начнут читать и писать стихи в прежнем объеме. Я в этом почти уверен. Я это знаю почти наверняка. Мне в этом почти можно верить.

Других я могу в этом убедить. Я вообще могу убедить кого угодно в чем угодно! Но не себя. Себя не могу. И Марину тоже не смог. Марина мне верила, но устала ждать, когда произойдет все то, что должно. Марина не врала, когда говорила, что верила. Она мне верила до самой отставки Ельцина и несостоявшейся вакханалии вокруг компьютерных сбоев на цифре "2000". Я видел ее глаза, слышал ее слова и читал ее письма, - она верила! Но когда Ельцин передал власть Путину, а компьютеры прочитали цифру "2000" так же легко, как любую предыдущую или следующую цифру, и ничего не изменилось, - она устала. Когда она устала, она по-прежнему верила! Верила, что жизнь не кончается, что Пушкин оторвет Дантесу яйца, что русский хуй еще себя покажет. Верила! Но она устала.

Когда Марина устала, то она заговорила про ограбление банка.

Сначала я это воспринял как шутку. Не самую удачную, но и не самую глупую. Шутка как шутка. Я сам иногда люблю так пошутить. И люблю, когда так шутят другие. И Марина тоже относилась к этой идее несерьезно. Она сама над ней смеялась. Но она заговорила о ней снова. Она все чаще и чаще к ней возвращалась. Она уже говорила об этой идее серьезно. Идея оформлялась.

В любом случае ограбление банка Марину интересовало не как цель, а как средство. Средство мщения русской литературе. Марина увлеклась феминизмом, и колесо феминизма ее переехало! Теперь Марина собиралась переехать этим же колесом русскую литературу. Русская литература обращалась с женщинами, конечно, скверно. Анну Каренину она засунула под паровоз. Сонечку Мармеладову выебала. Настасью Филипповну зарезала. Княжне Мэри нагрубила. Муму утопила. Утопила и Катю. Другую Катю отпиздила, а еще одну Катю посадила. Полину свела с ума. Машу измучила. Нину отравила. Татьяну Ларину послала на хуй. Со Светланой поступила так же. Тяжело пришлось и Лене, и Дуне, и Наташе. Аксинье тоже досталось. И это далеко не все! Это еще даже не середина! С другими женщинами она обошлась не лучше. Список женщин - жертв русской литературы бесконечен. Хуже всего русская литература обошлась с двумя женщинами: с Россией и с русской душой. Этих двух несчастных русская литература беспощадно наебала. С мужчинами русская литература поступила не лучше. Но с женщинами она поступила совсем плохо. Русская литература, обращаясь с женщинами, словно забывала, что она тоже женщина; по крайней мере, женского рода. Русская литература обращалась с женщинами как мужик или, в самом лучшем случае, как лесбиянка-садистка! И теперь, надеялась Марина, колесо феминизма, проехав через банк, поедет мстить русской литературе. При ограблении банка колесо феминизма получит толчок, необходимый для наезда на русскую литературу.

К феминизму я отношусь скептически. К феминизму у меня слишком много претензий. Я однозначно не феминист. Феминизм меня раздражает не меньше, чем балет, эстрада, политика или мужской шовинизм. Но когда я думаю, как русская литература обошлась с попавшими в нее женщинами, а также с Россией и с русской душой, - у меня тут же начинается приступ феминизма и я сразу феминист. Бескомпромиссный феминист! Феминист без пощады! В моменты таких приступов я выебу любого, кто не феминист! Наверное, поэтому Марина уговорила меня на ограбление банка.

Я сам не заметил, как тоже стал относиться к этой идее серьезно. Я пропустил момент приступа феминизма, когда все решилось; между тем, когда я относился к ограблению как к шутке, и тем, как стал к нему относиться совершенно серьезно, не было дистанции. Решиться на ограбление - потерять невинность. Невинность была потеряна незаметно. Это случилось в приступе феминизма. Невинность ушла через едва заметную дырку момента приступа феминизма.

Про банки Марина мало что знала. Не знала, в общем, ничего. Про их ограбления - тоже. Она здесь больше рассчитывала на меня. Поэтому я стал вспоминать, что же я знаю про банки и про их ограбления.

Потерять невинность мало. Нужны еще схемы банка: электричество, сигнализация, канализация, шифры, коды и так далее. И еще громкий голос. Громким голосом легче объяснить, что это ограбление и все, мол, суки, на хуй на пол, а деньги в сумку или куда там их принято складывать при ограблении.

Несмотря на отвращение к русской литературе, Марина гордилась тем, что она - тезка Марины Цветаевой. Она считала Цветаеву первой официальной русской феминисткой. Я предпочитал Марину Мнишек, - из всех Марин русской жизни мне она была наиболее близка. И, кстати, имела куда больше прав, чем Цветаева, считаться первой официальной русской феминисткой.

Цветаева - самое незащищенное место русской женщины. Я боялся, что Марина пойдет на ограбление с Цветаевой.

Марина не собиралась идти на ограбление банка с Цветаевой. Но и ничего не планировала. "Ты - еврей, а значит - умный, - говорила Марина. - Ты сам во всем разберешься". "Я еврей на самом низком уровне, - объяснял я Марине. Выше этого уровня я - стандартное русское чудовище, для которого все еврейское - пустой набор звуков. Дальше я путаю синагогу с Сенегалом, иврит с домкратом, а Иерусалим с райисполкомом". Но Марину это мало интересовало. Впрочем, она заботилась о моем здоровье. Как раз бушевала эпидемия гриппа, и врачи рекомендовали чеснок как лучшее превентивное средство. Марина была полностью согласна с врачами. Марина не клала мне чеснок разве что только в чай, кофе и сигареты. Все остальное я ел и пил с чесноком. От меня не просто пахло чесноком; от меня не пахло ничем иным, кроме чеснока! Если мы пойдем на ограбление с оружием, она мне положит чеснок и в оружие.

Смена тысячелетий - это всегда раздражение. Раздражение всего. В том числе и тела. У меня постоянно зудел анус, - как будто я гомосексуалист. Как будто меня только что выебали и у меня вскочил прыщ там, где меня выебали. Но этого не может быть! Меня, кроме меня, не может выебать никто! Разве что только смена тысячелетий. И ограбление банка.

Я стал завидовать простым обычным людям. Их не ебет смена тысячелетий. Они ее не драматизируют и переживают спокойно. У них не бывает приступов феминизма. Они умеют терпеливо ждать, пока в России все наладится, и не собираются грабить банки.

В банке нас не ждут. Нас ждут в банке. Банк придуман для того, чтобы мы его ограбили. У меня уже была такая идея в детстве, - что весь мир придуман только ради меня. Я один в нем настоящий, а все остальные в нем актеры. Они все меня разыгрывают. Они все от меня скрывают какой-то другой мир. Это не эгоцентризм, это - довольно точное ощущение мира. Метафизика русского детства иногда пересекается с Голливудом. В Голливуде через двадцать пять лет после моего русского детства сняли фильм "Шоу Трумэна", где только один человек как человек, а все остальные - актеры. Он не знает, что все вокруг кроме него актеры и что за каждым его шагом следят камеры, и все это показывают как сериал по телевизору. Сериал как жизнь конкретного человека, который не знает, что его постоянно снимают, а все остальные актеры все знают и специально ставят его в разные ситуации. Он думает, что он живет в настоящем мире. В конце концов он понимает, что все вокруг актеры и говно. Я тоже считаю, что, кроме меня, все говно. Это не значит, что я - не говно. Я - самое настоящее говно. Но все остальные - неподлинное говно. А я - настоящее говно! Именно такому и заниматься ограблением банка.