Фзнуш Нягу - Властелин дождя

• Название: Властелин дождя
• Автор: Фзнуш Нягу
• Жанр: Советская классическая проза

Фзнуш Нягу — один из самых своеобразных прозаиков современной Румынии. Поэт по натуре, Ф. Нягу глубоко и преданно любит свой степной край, его природу, людей, обычаи и легенды. Прошлое и настоящее, сказочное и реальное соткано в его рассказах в единое повествование.

Эта книга, где собраны лучшие рассказы Ф. Нягу за четверть века, демонстрирует творческий диапазон писателя, темы и мотивы его поэтической прозы.

---

— Говорит, чтобы прямо сегодня, — настаивал я, — а то завтра может нагрянуть инспекция из районной пожарной охраны.

— Да? — рассмеялся Букур. — Он просто круглый болван, это я вам точно говорю!

Он извлек кнут с кожаным кнутовищем и хлестнул лошадь.

— Но, но, Черкез, рысью, рысью! Да нет, я ничего против него не имею, он хороший парень, но иногда превращается в круглого болвана. У нас на чердаке одни совы. Чего вы смеетесь?

Над начальником, — ответил я. — Он сказал мне, что я хороший парень. К чему бы это? Как-то странно. Когда стали прощаться, похлопал меня по плечу и говорит: «А знаешь, ты мне нравишься. Потому я и стал звать тебя на «ты». И разрешаю тебе, когда мы тет-а-тет, звать меня по имени — я не обижусь. Конечно, если нет посторонних».

— Банный лист! — подхватил Букур. И переменившимся, злым голосом добавил: — До того, бывает, разберет его к кому-нибудь любовь, стиснет в объятиях — не знаешь, как отделаться от его любви-то.

Я с удивлением заметил, что разговор рассердил его, и переменил тему.

— Расскажите мне про ваше село. Какое оно, Тихое Озеро? Название красивое. Мне нравится. Я слышал, оно электрифицировано и будто скоро войдет в строй радиостанция.

— Оно как овчарня без собак, — буркнул учитель и тут Же, наклонившись вперед, крикнул: — А ну, давай, пошел, Черкез, заснул ты, что ли?!

Я оставил его в покое и перевел взгляд на жнивье по обеим сторонам дороги. У виноградника под белыми акациями в ночной мгле какой-то человек пытался поймать коня. Конь, испуганный неведомо чем, не давался, и человек подзывал его посвистом, подставлял ему перевернутую вверх донышком шляпу, делая вид, будто она полна зерна.

Потом жнивье скрылось из виду, и дорога побежала, стиснутая, как стенами, двумя рядами акаций. Когда мы вновь вырвались на простор, я увидел, что село рядом. Впереди, почти белая от лунного света, высилась церковная колокольня. Вскоре мы уже ехали по освещенной фонарями большой улице, обсаженной тополями. Нас с гиканьем встречали парни, высыпавшие к заборам — хороводиться с девчатами.

— Ну погодите, вы у меня дождетесь! — пригрозил Букур. — Нет на вас угомона! — И он сердито хлестнул лошадь.

Когда подъехали к школе, Букур передал двуколку человеку, который, покуривая, ждал у мостков, и мы вошли в дом, где жили учителя. Там в ожидании нашего приезда собрались человек семь-восемь.

— А вот и наш новый апостол, — сказал Букур, подталкивая меня сзади.

Растерявшись, я остановился посреди комнаты, не выпуская из рук багажа.

— Теперь, девушки, — обратился он к трем молодым девицам, что сидели на кровати и у стены, увешанной картинами— очевидно, произведения учеников старших классов, — теперь, девушки, надеюсь, вы успокоились. Как видите, он не хромой, не кривой и не горбатый. Имейте в виду, — повернулся ко мне Букур, — с самого обеда, с тех пор как нам позвонили, что вы едете, и вот до этой самой минуты девушки наши сидели как на угольях. «Как ты думаешь, какой он? Может, даст бог, и к нам приедет хороший парень!» На «ты» они вас сразу не назовут, как мой братец — ведь этот умник начальник мне братом доводится, — но что будет твориться с завтрашнего дня, за это я не отвечаю!

— Простите меня, пожалуйста, — пробормотал я краснея, — я не знал…

— Да бросьте, — произнес он великодушно. — Пойдите умойтесь, а потом пообедаем.

За обедом меня посадили во главе стола, рядом с директоршей.

— Она у нас одинокая, — разъяснил Букур. — А вы новенький, кто знает, может, и придетесь ей по сердцу.

Я чувствовал себя очень неуютно — так бывает, когда попадаешь в чужую компанию, — и не решался глядеть на трех девушек: директоршу, секретаршу и учительницу, а с мужчинами, которые развалились на стульях вокруг красиво накрытого длинного стола, был предельно обходителен и поддакивал им во всем.

А теперь расскажу о присутствующих подробнее: учитель математики — плешивый старикашка в темных, как у слепого, очках на крючковатом носу (в молодости был он бродячим актером, играл роль коммивояжера в какой-то заурядной пьесе, пристрастился к театральной условности и с тех пор всегда одевался одинаково: черная пара, белая рубашка с целлулоидным воротничком, котелок, солнечные очки, а в руках палка с серебряным набалдашником); учитель средних лет, то и дело поворачивавшийся к директорше с извинениями, что не смог привести жену, так как было не с кем оставить ребенка; еще один учитель — молодой, низенький, коренастый Дан Тэмэрашу, хозяин комнаты, — обнимал за талию секретаршу, постриженную под мальчика, у секретарши были большие зеленые глаза, таких глаз я отродясь не видел. Звали ее Петрина. И наконец, студент политехнического института, приехавший на каникулы. Представляя, Букур назвал его «женишком», потому что в течение трех лет на каждые каникулы он объявлял друзьям, что помолвлен с Нуцей, учительницей физкультуры, здоровенной девицей с вытравленными перекисью волосами, шепелявой и широкогрудой, прозванной коллегами, как я узнал позже, Тень Святой. Нуца жила на квартире у директорши Лилики Доброджану, девушки двадцати пяти лет, высокой, худощавой, с маленьким круглым лицом и широко расставленными, как у японки, глазами. Существовало два претендента на руку директорши, но ей ни один не нравился, и, чтобы их не огорчать, она говорила, что решила никогда не выходить замуж.

«Ты что ж это, милая барышня, решила остаться монашкой до конца своих дней?» — искренне негодовали сваты.

«Может, и так», — смеялась Лилика.

И уязвленные сваты прозвали ее Святой. «Слышь, кума, наша-то барышня говорит, мол, не нужен мне муж, уйду я в скит Рэдешешть, чтоб писали с меня иконы». Так к ней и прилипло — Святая. Нуцу, поскольку они были неразлучными подругами, прозвали Тень Святой.

Первую рюмку выпили в честь моего приезда. Выпив глоток, учитель математики отвесил глубокий поклон всему собранию и сказал, что удаляется, потому что у него болит Живот, он на диете и не хочет портить нам удовольствие. Но Букур вскочил, схватил его за руку, умоляя не уходить, не исполнив знаменитый монолог Гамлета. Он добавил, что сразу поведал мне о таланте, которым славен их край, и что я буду счастлив познакомиться с этим талантом.

— В следующий раз, друг мой, — очень серьезно, с поклоном отозвался старец. — Мне плохо, я иду принимать лекарство. В другой же раз — с удовольствием.

— Жаль! — вздохнул искренне опечаленный Букур. — Сейчас как раз было бы ко времени. Ей-богу!

Я устал с дороги, ел мало, но пил много и поэтому быстро опьянел. Еще в поезде Бухарест — Фэура (центр района, куда входило Тихое Озеро) я все время просидел в вагоне-ресторане в компании симпатичной медсестры, которая направлялась в Брэилу, чтобы сесть там на пароход.

Мне хотелось утопить в вине свою обиду. Очень уж я был обижен на комиссию по распределению. Окончить филологический факультет и попасть в какое-то село, затерявшееся в степи? Ну нет! Много недель домогался я места в редакции одного литературного журнала, будучи уверен, что только там, и нигде больше, смогу проявить себя как человек и как художник (я собирался стать со временем знаменитым писателем). Но все же я принужден был уехать. В записной книжке, лежавшей на дне моего сундучка, я записал на дорогу следующие горькие слова:

«Судьба моя выткана нитью из клубка несчастий.

Пропади все пропадом! Еду в деревню, неведомо куда, и это первый большой шаг на пути моих неудач».

Лилика Доброджану поставила пластинку. Она застыла, вслушиваясь в мелодию, и я разглядывал украдкой ее округлый подбородок с ямочкой, волосы, конским хвостом собранные на затылке, черные влажные глаза — их тяжелый, сердитый взгляд скользнул по мне, когда я залпом выпил рюмку. Было у меня такое чувство, будто я видел когда-то эту девушку, г где и когда — не мог вспомнить, но только я был уверен, что видел.

Букур, Тэмэрашу и студент-жених болтали у окна, наслаждаясь прохладой ночного воздуха, напоенного благоуханьем мяты и сена.

К полуночи я уже хорошо подвыпил и крикнул Букуру, чтоб послал за вином, потому что мне обрыдла эта мыльная пена (я имел в виду пиво). Денег, чтобы заплатить, у меня пока хватало: мне выдали подъемные как начинающему учителю в размере целой зарплаты, а я потратил из них всего сотню леев.

Но Лилика воспротивилась.

— Больше нельзя, — заявила она. — Вы все уже много выпили. Пускай лучше Букур принесет арбузы. Санду, — попросила она, — там, за дверью, два арбуза, притащи их, на десерт надо холодненького, и пора расходиться.

— Но может, товарищ Чернат хочет еще повеселиться, — слабо сопротивлялся Букур. — Эй, женишок, — крикнул он студенту, — подсядь-ка к Нуце, а то она заснула. А ну-ка, Тэмэрашу, отправляйся, расколдуй от чар свою секретаршу. Скажи, что на улице звездопад, что она прекрасна, — наговори с три короба, хоть напугай водяным, только бы не уходила, охота выпить еще по стопочке!