Михаил Антонов - Капитализму в России не бывать!

• Название: Капитализму в России не бывать!
• Автор: Михаил Антонов
• Жанр: Политика

...Я утверждаю, что, несмотря на наличие рыночных отношений, акционерных обществ, банков, фондовых бирж, долларовых миллиардеров и «новых нищих», у нас нет и никогда не будет капитализма. А богатство олигархов вновь будет скоро обращено в общенародную собственность. На то есть множество причин...

---

Как известно, для многих русских патриотов «властителями дум» остаются эмигранты вроде Ивана Ильина или Ивана Солоневича. Глушкова видела «неслучайность выдвижения на роль главных учителей», «какое-то неуловимое координирование наших философских, историко-политологических интересов», так что подчёркиваются те тенденции в русской мысли и выдвигаются на первый план те авторы прошлого, которые «несут отпечаток западного либерализма и вообще буржуазности». Она критиковала «литературно красивые, но на практике грубо преломляющиеся положения Ивана Ильина. Вообще её возмущало то, что «усиленно создавалось впечатление, будто истинно русская мысль обреталась отнюдь не в России — в эмиграции (разных «волн»), так что мы стали некой провинцией русского зарубежья». На деле же «Россия — вот метрополия действительно русской мысли… Нам надо бы «вооружаться» не заблуждениями наших предшественников, а сильными сторонами их мысли…».

Именно в отрицании советского периода нашей истории «верующими» антисоветчиками Глушкова увидела проявление безрелигиозности: «Те, кто допускает бессмысленность хоть единого исторического дня, прожитого Россией, бессмысленность или один лишь «чёрный смысл» в нём, — это люди безрелигиозные… Это допущение того, что Бог не участвует в жизни мира. Что «Бог умер». Что Он уступил, пусть на время, как скажут более осторожные, Своё место — Своему антиподу… Сознание религиозное — такого не допускает. И видит работу гармонии даже под нахлёстом чернейших сил… Религиозность — это исповеданье ОСМЫСЛЕННОСТИ, а не «чёрных дыр», «зияющей пустоты», пусть даже скорбно (или гневно) воспринимаемых… Те же, кто видит в русском прошлом XX века просто «коммунистического монстра, не способны постичь религиозный (не механический) феномен ПУТИ… Русский народ обладает — доказал это в нашем столетье — таинственным даром именно преодоления чужеродного духу его зла».

Татьяна Михайловна отвергала утверждения о безрелигиозности нашего народа в советский период, «ибо ни закрытыми, ни открытыми церквами она не измеряется. Совестливость же нашего народа, коль она есть, — проявление его безотчётной религиозности». Она свидетельствовала даже о духовном аристократизме людей советской породы, столь ненавидимой западными «цивилизаторами».

Не раз Глушкову спрашивали, а возможно ли на путях православного сознания примирение с советами, с «безбожным режимом», как и теперь говорит Церковь? Она отвечала: «Возможно. И, кажется, именно в этом — труднейшем, медленном, постепенном, а вдруг и скачкообразном — взаимопримирении «режима» социализма и традиционной религии и мог состояться РУССКИЙ ПУТЬ. Над пресеченьем которого и сознательно, и бессознательно работали самые разнообразные силы…»

Глушкову возмущала проповедь «идеологии выживания», которая на деле есть «идеология взаимоистребления», место которой — лишь в мире капиталистического хищничества. Без победы над колониальным сознанием, навязываемым нашему народу, в том числе и через «патриотическую прессу», не может быть возрождения России.

Я потому (к сожалению, не так подробно, как следовало бы) рассказываю о критической стороне выступлений Глушковой, что, увы, её замечания остаются злободневными и сегодня, после смерти этого выдающегося мыслителя, и, кажется, больше некому о них напомнить.

Но Глушкова не ограничилась только критикой детских и застарелых «болезней» русского патриотизма, но и вырабатывала исходные принципы, которые должны были лечь в основу патриотизма здорового. По её убеждению, «конструктивная русская мысль (а ДЕЙСТВИТЕЛЬНО РУССКАЯ мысль всегда конструктивна, потому что духовна) заключается не в плотоядном, снобистском или меланхолическом смаковании ложного разрыва времен, который произошёл будто бы в октябре 1917 года, а в утверждении сложного, но непрерывного развития русского духа, «русской идеи» здесь, в России XX века. В извлечении всех положительных уроков из нашего трагического, но, похоже, оптимистически-трагического пути. Это будет осмысление сверхистории — осмысление русской судьбы… Бережное отношение к каждому дню, прожитому великим русским народом, — это первый этап строительства СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ИДЕОЛОГИИ». Необходимо «перенести акцент с деятельности политической — и, стало быть, с борьбы за «штабное» (и уличное) лидерство — на труд идеологический. А главным условием успеха в этом деле служит любовь к Родине.

У концепции Глушковой было одно уязвимое место — недостаточно чёткое разделение идей Советского строя и коммунизма. Правда, и многие другие патриоты утверждали, что Россия при Сталине «переварила» марксизм, и Глушкова говорила, что «со второй половины 30-х годов большевизм, по мере вытеснения троцкизма, да и вынуждаемый реальной международной обстановкой, обратился к традиционным ценностямрусского патриотизма». Но всё же она, возможно, чтобы заострить постановку вопроса, писала, что в современном мире есть только две идеологии — буржуазная и коммунистическая.

Между тем подлинно советская идеология не могла быть ни буржуазной, ни коммунистической. Коммунистическая идея изначально уродовала советский образ жизни, но история сложилась так, что в определённый период избежать её нашей стране было невозможно. Инстинкт народных масс подсказал в начале 20-х годов формулу: «За Советскую власть — без коммунистов». Но при тогдашнем господстве в руководстве партии правоверных коммунистов носители этой формулы безжалостно уничтожались. В наше время эта формула должна была бы приобрести несколько иной вид: «За советский социализм — без утопии коммунизма!». Но осмыслить антисоветский характер коммунизма могли очень немногие, да и те были лишены доступа к средствам массовой информации.

Переход власти в России к агентам Запада

Почему же Ельцин, вроде бы зарекомендовавший себя русским националистом, передал власть над Россией космополитам и американофилам типа Гайдара? Не только потому, что сам Ельцин, облетев во время пребывания в США вокруг статуи Свободы, сам стал американофилом. Фёдор Бурлацкий, написавший книгу «Русские государи. Эпоха Реформации», назвал посвящённую Ельцину третью часть книги «Борис Крутой». Он объясняет перемену, происшедшую с Ельциным, особенностями именно русского характера. Размышляя над тем, почему коммунисты (пусть и ставшие антикоммунистами), положившие столько сил на проведение индустриализации, вдруг приняли политику деиндустриализации, он пишет:

«Типично русская психология. В сознании элиты появился новый символ веры, и так же неистово, как прежде верили в коммунизм, стали верить в капитализм. Панацея найдена, надо только дать её больному обществу — и оно встанет на ноги». К этому добавлялись информация о достижениях западного общества и зависть провинциальной элиты к московской, а московской — к образу жизни в «цивилизованных странах».

Побывав на Западе, Ельцин окончательно в это уверовал». К нему пришло понимание неизбежности смены вех: «Коммунистическое сознание, как вообще русское, — продолжает Бурлацкий, — фатально, оно не склонно видеть альтернативные пути». Раньше наша элита была уверена: «Коммунизм победит!». Теперь она столь же уверенно заявляет: «Победит, спасёт нас рынок!». Поэтому «и в Москве, и на далёкой периферии трудно отыскать человека, который сказал бы: пойдём назад к плановому хозяйству. Появился новый стереотип, и в этом, а не столько в самих успехах реформ, главный залог их необратимости. Потом пришли невиданные возможности самообогащения новой и старой номенклатуры. Тут уж никто не удержался.

Радикализм тогда носился в воздухе. Ельцин с его необыкновенной интуицией стал рупором этих настроений», обещал улучшение жизни уже к 1992 году. Тут, видимо, с его стороны не было преднамеренного обмана, скорее это был такой же самообман, какому поддался после победы под Москвой Сталин, заявив, что война окончится нашим торжеством уже в 1942 году.

Кое-что тут подмечено верно, только русский характер, пожалуй, ни при чём. Ведь новый «символ веры» был не просто найден — он навязан российской элите. Кроме того, такая периодическая смена парадигм присуща вообще человеческим обществам, руководствующимся не объективным знанием о мире (которое, видимо, доступно только Господу Богу), а идеологией, то есть знанием, преломлённым, искажённым (вольно или невольно) в интересах того или иного общественного слоя, класса. Выход из этого состояния человечества (если он вообще есть) — лежит в религиозной (не исчерпывающейся церковностью) плоскости, но это — отдельная тема.

А насчёт необратимости реформ, невозможности возврата к плановому хозяйству с Бурлацким можно поспорить. Сколько раз видели мы «демократов» — бывших коммунистов, которые, желая оправдать своё ренегатство, говорили: «Когда умер Сталин, я плакал, но, узнав о его преступлениях, я его ненавижу!». Думаю, недалеко время, когда подобные им заговорят: «Когда был рынок, я верил, что это — спасение для России, но теперь я понимаю, что это было заблуждением!».