Валерий Шумилов - Живлй меч или Этюд о Счастье. Жизнь и смерть гражданина Сен-Жюста

• Название: Живлй меч или Этюд о Счастье. Жизнь и смерть гражданина Сен-Жюста
• Автор: Валерий Шумилов
• Издательство: ИПК «ПресСто»
• Жанр: История
• Год: 2010

АННОТАЦИЯ

«Живой меч, или Этюд о счастье» – многоплановое художественное повествование из эпохи Великой французской революции – главной социальной революции Европы, заложившей политические основы современного мира. В центре романа-эссе – «Ангел Смерти» Сен-Жюст, ближайший сподвижник «добродетельного» диктатора Робеспьера, один из создателей первой республиканской конституции и организаторов революционной армии, стремившийся к осуществлению собственной социальной утопии справедливого общества, основанного на принципах философии Ж.-Ж. Руссо.

Среди других героев книги – убийца Цезаря Брут, «Наполеон Крузо», бывший император Франции, сосланный на остров св. Елены, маркиз де Сад, «герой трех революций и двух материков» генерал Лафайет, парижский палач Сансон, «подстигающей национальной бритвой» – гильотиной по пятьдесят человек в день, и даже сам товарищ Сталин, чуть было не осуществивший танками Рабоче-Крестьянской Красной армии свою великую мечту о всемирной революции на практике.

---

– Самым опасным заговором против правительства является разложение общественного духа, дабы отвратить его от справедливости и добродетели… Не имея возможности помешать нашим победам, они намереваются внести путаницу в наши представления о публичном праве, привить нам дурные нравы, внушить ненасытную алчность… Этот союз всех пороков, вооружившихся против народа и против правительства… За разложением должен был последовать дерзкий удар, подготовленный всеми правительствами, дабы низвергнуть демократию… Пришло время вновь обратить всех к морали, внушить ужас аристократии; объявить войну безудержному разложению, вменить всем в обязанность бережливость, скромность, гражданские добродетели; пришло время вернуть в небытие врагов народа… совершить, наконец, революцию в гражданском состоянии, начать войну против всякого рода пороков, которые насаждают среди нас, дабы обессилить Республику и подорвать ее гарантии…

Это была настоящая проповедь, которую и Робеспьер не смог бы сказать лучше:

– Не счастье Персеполиса предлагаем мы вам, это счастье растлителей человечества; мы предлагаем вам счастье Спарты и Афин в их лучшие времена; мы предлагаем вам счастье добродетели и скромного достатка, счастье наслаждаться необходимым и отказываться от излишеств, счастье ненавидеть тиранию, счастье быть свободным и спокойным, мирно наслаждаться плодами и нравами, порожденными революцией, счастье возвратиться к природе и морали, счастье основать республику… Плуг, поле, скромное жилище, свободное от податей, семья, защищенная от вожделений разбойника, – вот счастье.

Странно! – хотя на этот раз за спиной Сен-Жюста не было видимой поддержки Комитетов, не было и самого Робеспьера, лежавшего дома, – Конвент молча внимал его поистине «маратовской» проповеди. Смущенные и испуганные депутаты, большинство из которых явно не видели настоящего счастья в скромном жилище и простой пище, дежурно аплодировали оратору и недоумевали: осуждавший в своей речи демагогов-ультрареволюционеров, Сен-Жюст использовал их главную идею устрашения новых богачей и коррупционных чиновников угрозой натравить на них нуждающихся бедняков (что следовало из логики его выступления). Единственным отличием было определение врага народа: Эбер был готов увидеть его в каждом, у кого был толстый кошелек (закрывая глаза на собственных друзей); Сен-Жюст объявлял врагами народа людей безнравственных:

– Безнравственность – это федерализм в гражданском состоянии: каждый приносит себе подобных в жертву собственным интересам и, стремясь только к личному счастью, не заботится о том, счастлив ли, свободен ли его сосед… Последним оплотом монархии является класс богатых людей, которые ничего не делают и не могут обойтись без роскоши и излишеств… Этот класс и нужно обуздать. Заставьте всех что-нибудь делать, выбрать профессию, полезную для дела свободы. Разве нам не нужно строить корабли, умножать мануфактуры, распахивать новь? Какими правами обладает в нашем отечестве тот, кто ничего для него не делает? Это у них – гнусное представление о счастье, это они – главные противники Республики… Именно те, кто больше всех имеет, больше всего оскорбляют народ, ибо живут за его счет… Мошенники! Ступайте в мастерские, на корабли, идите пахать землю… ступайте учиться чести у защитников отечества!… Но нет, вы не пойдете к ним; вас ждет эшафот!

Пройдясь затем по «другому классу растлителей» – значительной части республиканских чиновников, старорежимных людей, вынужденных исполнять чуждые их духу и воспитанию законы («законы у нас революционны, но те, кто их исполняет – не революционны!»), Сен-Жюст заявил, что «теперь преступна любая фракция, как разобщающая граждан, которым нужно единство для спасения родины». А затем в пику недавних требований о создании «Комитета милосердия» потребовал и добился «в целях безопасности Республики» еще более суровых превентивных мер против подозрительных и ужесточения содержания заключенных в тюрьмах.

В этот самый день были арестованы Эбер, Ронсен, Венсан, Моморо и ряд других парижских «сверхреволюционеров». Чтобы связь бывших вождей санкюлотов с враждебной заграницей, в которых их обвиняли, выглядела явной, а также для компрометации самих арестованных, на скамье подсудимых к ним присоединили явных мошенников – уже арестованных иностранных банкиров Проли и Кока и якобинского интригана Дюбюиссона (все «герои» первого «заговорщического» доноса Фабра д’Эглантина). С ними рядом сел «оратор человеческого рода» Клоотц, человек, вообще-то не замешанный в каких-либо махинациях, но все-таки как никак – иностранец, да к тому же еще и боровшийся против «генеральной» робеспьеровской линии. Подобная «связка» фанатиков идеи и заведомых аферистов казалась Сен-Жюсту (он был одним из авторов этой «амальгамы») естественной: благая цель близкого построения общества «всеобщего счастья» вновь оправдывала средства.

Да к тому же и сам глава подсудимых Эбер не был явным мошенником?

Не сумевший победить, потому что в своей борьбе старался опираться на самые грязные средства (можно вспомнить, что популярность он зарабатывал себе площадным языком своей газеты и извращенческими обвинениями против королевы), он и умереть был готов так, как жил: всю дорогу от Консьержери до гильотины на площади Революции плакал и молил о пощаде. А толпа отвечала ему улюлюканьем.

Прочитавший об этом в полицейских отчетах, Сен-Жюст сжал зубы: единственное достоинство человека идеи, призывающего убивать, заключалось в его готовности также и умереть самому. Иначе ни он, ни его идеи не стоили ломаного гроша…

Сен-Жюст, впрочем, больше был неприятно поражен другим фактом: было понятно, что санкюлотский Париж, отвернувшийся от Эбера, не поднимет руки в его защиту. Но как смел выйти на пути следования траурной процессии эбертистов к месту казни, чтобы поиздеваться над осужденными, весь состоятельный Париж, все эти новые богачи, о которых он только что высказался в Конвенте, как о тунеядцах, которых надо заставить работать на благо Республики? Именно они рукоплескали казни бывшего вождя санкюлотов, платили большие деньги за местечко поближе к гильотине.

Собственническая Франция, разжиревшая на Революции, не принимала всерьез уравнительных идей Комитета общественного спасения (Сен-Жюста), и он должен был заставить ее убедиться в своей ошибке. Если, конечно, у него (и Робеспьера -?) хватит сил [35].

…За несколько секунд до казни уже привязанному к роковой доске находившемуся в полубессознательном состоянии плачущему Эберу помощник палача, сняв свой красный колпак, бережно вытер мокрое лицо. Возможно, он хотел, чтобы бывший кумир парижской бедноты умер более достойно. А может быть, это бережное прикосновение было просто издевкой. Но как бы там ни было, через несколько мгновений «Отца Дюшена» не стало…

* * *
МАРИЙ И СУЛЛА

…Антуан слово в слово помнил записи, фиксирующие последнюю беседу между Робеспьером и Дантоном в загородном доме Юмбера, одного из служащих министерства иностранных дел, доверенного лица Максимилиана. Встречу вечером 1 жерминаля [36], в день, когда начался процесс эбертистов и многим казалось, что умеренные берут вверх, хотя на самом деле положение дантонистов было уже безнадежно, организовал на свой страх и риск сочувствовавший Дантону друг Сен-Жюста Вилен Добиньи. На встрече были только несколько «умеренно-правых», в том числе Лежандр, Панис и министр Дефорг. Естественно, уже на следующий день листки с записью беседы, сделанные одним из наиболее доверенных информаторов Сен-Жюста, легли на его стол. Неприятно удивленный поступком Вилена, Антуан совершенно не был удивлен содержанием самой беседы, – умеренные уже давно пытались помирить «Неподкупного» с «Продажным», мотивируя этот поступок спасением Республики. И как всегда – напрасно. Ища мира, Дантон просил пощады…

«…Дантон. Мир, мир – вот все, что мне нужно, Робеспьер.

(Запомнив с первого раза текст поданных записей, Сен-Жюст, глядя в висевшее прямо напротив рабочего стола небольшое темное зеркало, просто повторял про себя слова обоих собеседников, в последний раз встретившихся друг с другом, и в свете тускло мерцавшей свечи ему казалось, что на туманной глади зеркала проступают черты то бледного лица Робеспьера, то перекошенной красной физиономии Дантона.)

…Мир нужен мне, тебе, Республике. Мир, потому что если мы не забудем о наших расхождениях, все, чего мы достигли с начала Революции, погибнет. Прошу тебя.

Робеспьер. Мир – между кем?

Дантон. Ты знаешь. Все только и говорят о наших с тобой разногласиях, и это удивляет и огорчает всех истинных друзей отечества. Робеспьера и Дантона нельзя разделить! Разделенные, мы погибнем!