Ирина Лобановская - После третьего звонка

• Название: После третьего звонка
• Автор: Ирина Лобановская
• Жанр: Современная проза

Белое легкое облачко, едва различимое в сумраке мастерской, медленно двинулось к Виктору, принимая знакомые, пока еще не очень ясные очертания. Виктор радостно протянул к облачку руки. Бесплотный образ худенькой, светловолосой, молодой женщины с широко расставленными глазами, прячущими улыбку, слегка размытый и колеблющийся, вырисовывался все четче. Облачко остановилось над мольбертом....

---

- Она должна вдохновлять тебя, Витюша, а не меня, - логично заметила Татка. - И, по-моему, вполне! Когда начнешь писать?

- Вчера начал. Намалюю запросто! И толкну за бешеные деньги! - буркнул Крашенинников. - Тебе тоже звонила Нюся?

- Нет, мне звонил Алексей, а еще раньше - Гера, - сказала честная Татка. - Ты что, Витя, сходишь с ума?

- Есть немного, - покладисто согласился Виктор. - Это мне раз плюнуть! В два счета! "Уже безумие крылом души закрыло половину, и поит огненным вином, и манит в черную долину". Похоже, по-твоему? А почему, собственно, тебя это так удивляет? Ну, Анька, понятно, она от природы туповата, а ты-то могла бы и сама обо всем догадаться!

Татка встала и подошла к мольберту. Он был чист и нетронут, как первый снег в ноябре.

- Мама испекла пирог и просила тебе его передать. И кланялась, - сообщила Кроха. - Ей очень понравилась твоя последняя работа: современная Аленушка у пруда. Ты любишь сказки.

Виктор засмеялся.

- А-а, эта! Ништяк! Большое спасибо передавай Надежде Николаевне. "В вашем доме...", - запел он и в страхе осекся. - Знаешь, кто мне позировал для Аленушки?

Тата провела ладонью по девственно чистому холсту.

- Предположим, знаю, - сказала она. - Какая разница? Твоей девушке на картине совершенно наплевать на все: на себя, на окружающих, на своего хахаля, на лес, на пруд... Ей "все равно, что за него, что в воду..." Она отталкивающая и жалкая одновременно. Жуткое и неразрывное сочетание страдания и омерзения личности. В этом твоя сила и неповторимость.

- Правильно говоришь, правильно! - одобрил ее Виктор. - Даже слушать приятно. А где обещанный пирог? Тащи сюда, пока не засох у тебя в сумке! Сейчас мы его с тобой слопаем. Это нам пара пустяков.

Татка принесла аккуратный пакет и выложила пирог на тарелку. Потом поискала нож.

- Нельзя жить бирюком, Витя, - заявила она, расставляя блюдца. - Тебе лучше переехать на время к Ане.

- Лучше прямо в могилу, - заверил Виктор. - И поскорее! Оптимальный вариант. Еще какими идейками порадуешь? Выкладывай, не томи!

- Вкусно? - спросила Татка.

- Просто замечательно! В самый кайф! - с набитым ртом отозвался Виктор. - Каждый день бы так!

И поперхнулся. Черт его за язык дернул! Несет, не подумав! Татка прореагировала короткой информацией о том, что в стране инфляция и ежеминутно баснословно растут цены на муку, сахар и яйца. А потому каждый день пироги невозможны, увы... Кажется, обошлось... Впредь соображай, старый дурень!

- Знаешь, Витя, что я вдруг обнаружила в мужчинах? - поделилась Татка.

Любопытно, что она там еще обнаружила?

- Я поняла, - продолжала она спокойно, - что вам нужна женщина только в одном-единственном качестве.

Крашенинников снова чуть не подавился пирогом. Все-таки опасно жевать слоеные крошки!

- В каком же, объясни!.. - попросил он, откашлявшись.

- В качестве няни, - со вздохом сообщила Татка. - И больше ни в каком ином. И тебе, и Венечке, и Алеше, и даже Гере, и всем остальным, моему отцу, например, нужны лишь верные, преданные, добрые нянюшки, вытирающие носы и рассказывающие байки. Арины Родионовны.

- И чтоб кашку варили, - добавил Виктор.

- Ну да, само собой, - кивнула Татка. - Кашка обязательно! Манная, овсяная, гречневая - ты какую больше любишь, Витюша?

- Всякую, - ответил Виктор, доедая пирог. - Дай еще кусочек, Татусик, и побольше! А что, если изобразить пирог в разрезе, набитый людьми? "Много-много птичек запекли в пирог!"

- "Семьдесят синичек, сорок семь сорок", - закончила Татка. - И что они будут у тебя в пироге делать?

- А фиг их знает! - задумчиво ответил Виктор, принимаясь за второй кусок. - Чего-нибудь будут... Пока не въехал... Придумаю - скажу. Или можно другое: российская дорога, которая вечно эх! И которую мы никогда не выбираем. В России, как известно, две основные особенности: дураки и дороги. Ну, с дураками я кое-как уже разобрался, теперь остается путь счастья. Надо подумать.

Татка посидела немного и стала собираться.

- Я провожу тебя, - сказал Виктор, вставая. - Прошвырнусь до гастронома, посмотрю что-нибудь пожрать и выпить.

- Там сегодня очень холодно, - предупредила Татка.

- Ничего, прорвемся! Мы к трудностям привычные - без них нам и жизнь не в жизнь, - обнадежил ее Виктор. - И не можем ждать милостей от природы. И вообще ни от кого. С милостями в нашем обществе давно напряженка.

Они вместе вышли на улицу. После подвальчика солнце ослепило, заставив на мгновение зажмуриться. Когда Крашенинников открыл глаза, знакомый мужичонка пугливо шарахнулся за дерево. Снова караулит! В груди опять нехорошо заныло.

- Кто это? - безразлично спросила Татка, проследив его мимолетный взгляд. - Неприятный тип... Уж не собутыльник ли, Витюша?

- Предпочитаю спиваться в одиночку! - объяснил Виктор. - Сосед по дому. Часто встречаемся.

- А почему он прячется от тебя? - не отставала настырная Татка. - Словно боится... Чем ты так его напугал?

- Я тебя умоляю! - буркнул Виктор. - Ну что ты к нему привязалась? Тень отца Гамлета! Понятно?

- Угу! - сказала Татка, кивнула и внимательно посмотрела в сторону дерева, за которым скрывался подозрительный тип.

- Нельзя тебе жить бирюком, Витя, - повторила она.

- Можно, нельзя... Заладила, как скворец! Совсем достала! - взорвался Виктор. - Мне все можно! И пойдем быстрее, а то гастроном закроется на обед!

Он прекрасно знал, что магазин торгует без перерыва.

16

Проводив Татку до метро и купив бутылку - обед приготовила Нелька - Виктор медленно отправился назад. Ноги двигались плохо, с трудом, совсем не подчинялись ему, не слушались. Навязчивое дурное предчувствие, ощущение близкой беды придавливало к земле и заставляло часто останавливаться.

Возле мастерской топтался хорошо знакомый мужичонка. Пути обратно не было.

- Ну, заходи, гостем будешь! - сказал не выдержавший напряжения Виктор, понимая, что продлевать неизвестность и безысходность невозможно.

Необходимо завязывать. Нужен какой угодно, но конец. Пусть даже самый жуткий, непредсказуемый. Мужичонка продолжал смущенно топтаться на месте. Хиляк, конечно, но их тогда было двое...

- Не боись! - успокоил его Виктор. - В подвале тебя не встретят ни установки "Град", ни группа "Альфа".

- В подвале живешь? - оживился мужичок.

- И живу, и работаю. Художник я, - пояснил Крашенинников и начал отпирать замок. - "Ах, Настасья, ты, Настасья, - запел он, - открывай-ка ворота! Открывай-ка ворота, принимай-ка молодца!" Вперед - и с песней!

- Жену Настасьей зовут? - снова обрадовался мужичонка. - Имя хорошее...

- Целина ты неподнятая! - сказал ему Виктор. - Не слыхал, разве, романс по радио? Известный, между прочим...

- Да нет, - втягивая голову в плечи, ответил мужичок. - Не припоминаю... Вроде не слышал... А слова хорошие!

Пристально оглядев его еще раз, Виктор впустил гостя в мастерскую и закрыл дверь.

- Раздевайся и проходи! - пригласил он. - Будь как дома! Тебя как величать?

- Петром, - тихо ответил мужичонка.

- Чудненько! - сообщил Виктор. - У меня так старшего сына зовут. А младшего - Ванькой.

- Богато живешь! - с завистью сказал Петр. - Двух пацанов заимел. Хорошо...

- Еще и дочка имеется, - похвастался Виктор. - Старшенькая, от первого брака. Садись, чего топчешься! Пить будешь? Вон пирог остался...

Крашенинников вынул из сумки бутылку и поставил на стол. Петр с изумлением и безотчетным благоговением и животным страхом осматривался вокруг. С одной стены на него спокойно и ласково смотрела обнаженная женщина, с другой - странные, едва очерченные головы. Всюду валялись подрамники, этюдники, посередине стоял мольберт... Одна большая картина изображала летний глухой лес с таинственным неземным животным на переднем плане.

- Чудно у тебя! - пробормотал ошеломленный Петр. - Никогда такого не видал... Бабы голые... А ты зачем их рисуешь? Я все никак понять не могу, почему все художники так любят их малевать?

- Не малевать, а раздевать, - поправил его Виктор, разливая водку. - Две большие разницы, как говорят в Одессе. Художники, друг, все сексуальные маньяки от природы, соблазнители по натуре и насильники по духу. Пока своего не возьмут, не успокоятся! Богема! Слыхал?

- Не слыхал, - растерянно сказал Петр, бочком присаживаясь к столу. - А ты всегда днем пьешь?

- Не всегда, но часто, - пооткровенничал Виктор. - Ну а ты, дружище, дело пытаешь али от дела мотаешь? Ты чего за мною ходишь, как приклеенный? Узнал, поди?

- Узнал, - еще тише сказал Петр и опустил голову. - Как только увидел... И ты меня тоже признал сразу...

- Есть такое дело, - согласился Виктор. - В два счета! Только из этого факта, приятель, еще ничего не следует. Мало ли кого я в своей жизни узнал на свое горе и несчастье!

Петр в некотором замешательстве помолчал и робко пригубил стакан.

- Пей и ешь! - великодушно разрешил Крашенинников. - Жри на всю катушку, раз пришел! "Тебе - половина, и мне - половина!" Что ты как каменный гость? А чего-то с тобой кореша твоего не видать? Бутылку бы втроем запросто разверстали!