Ирина Лобановская - Жена из России

• Название: Жена из России
• Автор: Ирина Лобановская
• Жанр: Современная проза
• ISBN: 5-17-025270-6, 978-5-17-025270-1, 5-9578-1064-9, 978-5-9578-1064-3, 5-271-09487-1, 978-5-271-09487-3

Маня поставила диктофон вперед, так близко, как сумела, и старалась не потерять его из вида среди множества других. Диктофончик - вещь ценная и крайне нужная. Какой-то высокий седой, неплохо одетый дядька почти с самого начала заседания постоянно смотрел на Маню и радостно смеялся. Сначала она решила, что ей повезло на прибабахнутого - для Думы дело привычное, потом перевела его в разряд идиотов и стала раздражаться. Ну, что ему от Машки надо? У нее работа, времени мало, материал срочный... Откуда взялся на ее голову этот седой господин? Похоже, он явился в Госдуму исключительно ради Мани....

---

- Ты очень обидчивая девочка, - часто, еще совсем недавно, повторял Вовка.

Бройберг постоянно норовил цапнуть Машу за руку или плечо и чмокнуть в щеку. Он был всегда веселый, общительный, полненький человечек, похожий на Карлсона, немного криво улыбающийся. Его знали все и всюду.

- Я ведь жучок! - с искренней гордостью говорил о себе Бройберг. - Ох, какой я жучок!

И удовлетворенно смеялся.

Иногда Маня ловила себя на нехорошем и неприличном желании ткнуть пальцем в круглый Ленин животик, точно прямо в пупок, и засмеяться. Откуда у нее такие разнузданные мысли?..

Когда-то Саша спросил Маню:

- А ты знаешь, почему выбрала журналистику? Мышонок, тебе разве нравится продаваться? И всю жизнь плясать под чужую дудку? Желание похвальное! Да и наглости нужно иметь приличный запас, чтобы спокойно лезть к людям в душу. Понимаешь, да? У тебя столько нет. Ну, ясно...

И посмотрел чересчур внимательным, выразительным, каким-то презрительно-надменным взором.

Знаешь ли, понимаешь ли, помнишь ли...

Маня растерялась. Она никогда не задумывалась о сути своей профессии, которую выбрала достаточно случайно и произвольно, под влиянием родителей, совершенно необдуманно и легкомысленно. Теперь ей приходилось день за днем постигать смысл сказанного тогда Сашей.

Однажды она попыталась поделиться своими сомнениями с отцом: разве Саша во всем прав? Что он говорил о продаже? И почему она обязательно должна быть наглой? В общем, у нее есть две работы - писать и не писать.

- Да-а, журналистка из тебя липовая, - задумчиво протянул отец. - Вся в мать. Пирог без начинки... Ладно, не шурши без толку, Марья, думать - не твоя задача. Учись выводить по буковкам "Мама мыла раму".

И равнодушно, отстраненно махнул рукой.

Папа, почему ты меня так не любишь?!.

5

В те дни Маша сочинила свое последнее стихотворение. Конечно, о Вовке и, кажется, чуть ли не единственное из всех получилось неплохо. Во всяком случае, прозвучало довольно искренним ему оправданием.

Промокшим вечером когда-то

Махнул отчаянно рукой...

Так до угла, до автомата,

По лужам топать далеко...

День подождал, и два, наверно.

Но эти разные дела...

Сказал: "Я завтра... Слишком скверно...

И в будке вечно нет стекла..."

Но завтра было то же снова,

И ты совсем не виноват,

Что я ругаю невиновный,

Облезший, старый автомат.

По тротуарам все быстрее

Долбит, как клювом дятел, дождь...

Ты, может, просто двух копеек

В карманах долго не найдешь.

Дождь все смелее и смелее,

Немеет мокрая рука...

И все несчастных двух копеек

В карманах не найти никак...

После этих строчек за поэзию Маша больше не бралась. Только как читатель. И строчила одни информашки.

Каждый материал приходилось согласовывать и визировать: без этого ни-ни! Новые времена еще не наступили, хотя до них оставалось немного. Нужно было прославлять, славить и славословить, писать о хорошем, закрывая глаза на отсутствие товаров и продуктов. И вообще хороших людей значительно больше... Требовалось захлебываться от патриотизма и от восторга перед героизмом трудовых будней. Ну, и многое такое другое и разное... Побольше восклицаний. Поярче определения. И море пафоса.

Эту нехитрую науку Маня усвоила без особого труда и внутреннего напряжения. Влезла по локти. Вот только радости никакой при этом не испытала. И вечерами по-прежнему стремилась на свой диван к Библии. Редакция с ее однообразием и убогостью попросту стала угнетать Маню.

"Широко распахнет двери новая школа..."

"Всегда гостеприимно и приветливо встречают каждого покупателя молодые продавщицы-комсомолки..."

"Одним из первых выполнил план полугодия коллектив завода..."

- Это интересно? - спрашивала себя с пристрастием Маша. - Это нужно? На днях видела в троллейбусе - читают... И мне тоже когда-то очень нравилось. А теперь противно... Язык у нас жуткий, фразы заштампованы, репортажи ляпаем, как блины печем. Однояйцевые близнецы-братья... Одинаковые, все на усредненный манер, серые очерки и поток безликих информаций. "Одним из лучших на стройке называют бригадира...", "Новые магазины, ясли, детсады скоро вступят в строй в микрорайоне...", "Московские метростроевцы готовятся сдать новую линию..." Но мое место за шкафом!

Один лишь добрый эльфик преданно, искренне уверял, что все Машкины заметушки - супер-пупер. Она, Элечка, читала вслух вместе с коллегами и клиентами парикмахерской, и там все от Маниного творчества в полном восторге. Маша никакого ликования по этому поводу не испытывала, хотя слушать подругу было приятно, даже учитывая уровень парикмахерской. А что там, не люди? Да и клиенты бывают самые разные. Не тупее паровоза, как говорит Элечка. А уж она вообще всегда настоящая умница...

Хотя в последнее время Машу все чаще и чаще стали коробить высказывания и замечания доброго эльфика.

- Пришла одна тут ко мне на маникюр... Ну, я тебе скажу! Вся такая ля-ля фу-фу, пальцы веером! Видно, с вентиляцией в голове и в платье, у которого нет длины. Косметика в три этажа! А задница!.. Ёклмнрбабай! На самом деле эта тетька, Масяпа, крокодил крокодилом, настоящий колхоз. Но покрасилась - и конфетка! Вот я сколько тебе говорю, что нужно обязательно фейс мазать, а ты все никак!

- Все-таки она девочка из парикмахерской, - с легкой брезгливостью говорила иногда Инна Иванна. - Но что делать, если ты не можешь найти себе никакой другой, более приличной и соответствующей твоему уровню подруги... Почему ты не умеешь ни с кем нормально общаться? Вокруг столько девочек из интеллигентных семей!

И Маше становилось обидно за себя и стыдно за мать.

Манины информашки еще в упоении читала тетя Лиза, сестра отца, которая потом писала племяннице радостные открытки, почему-то всегда на адрес редакции. Очевидно, тете казалось особенно важным, что Маня работает в такой известной газете.

Маша без конца ездила по Москве - корреспондентская должность обязывала. Она прекрасно ориентировалась на всех линиях метро, хорошо знала большинство троллейбусных и автобусных маршрутов и заодно выучила все городские туалеты. В сумке она постоянно носила теперь мыло, пластмассовый стаканчик и лейкопластырь на случай натертой пятки. Вечерами, когда она часто без сил сваливалась на диван, ей нередко казалось, что она куда-то едет, едет, едет... Зато спала изумительно, без всяких сновидений. Только ляжет - и нет ее до семи утра. Диван раскачивался под ней, как вагон метро. К пятнице Маня вообще переставала разговаривать, теряя всякое желание открывать рот. Сказывались перегрузка и количество интервью, взятых за неделю.

Свои деньги приходилось ежедневно по-настоящему вытаптывать.

Но менять что-либо Маша не хотела, не могла и снова боялась. Она жила, как лягушонок, прибившийся к берегу, но мечтающий о других землях и тщетно пытающийся куда-то отплыть...

Когда-то летними, долгими днями Маня вместе с Элей и двумя соседскими мальчишками играла в индейцев, сооружая в глубине двора нечто среднее между шалашом и вигвамом. Втыкала в волосы куриные перья и с воинственными криками носилась по участку. Ела зеленые стебельки, от которых Машку однажды стало рвать, и бабушка категорически запретила совать в рот и жевать всякие сорняки.

Любимый бабушкин кот, толстый и ленивый, наблюдал за симпатичными индейцами чужеземными персидскими глазами, загорая под самой большой сосной на лежаке из зеленых иголок. Вокруг дачи сторожами вытянулось много сосен, но Маша их упорно избегала: под ними была всегда темная, мертвая, сырая, совсем не летняя земля, и никогда не росла трава.

Веснушчатый рыжий мальчик Толя смотрел на Маню влюбленными, преданными глазами. И часто возил ее на багажнике своего велосипеда по узким, холмистым улочкам поселка под аплодисменты тополей и улюлюканье берез. Придорожная серая пыль облепляла Машкины ноги, садилась на ресницы и забивалась в рот, неприятно поскрипывая на зубах. Искрились на солнце, больно ослепляя стремительностью, постукивающие спицы. Маня смотрела, как разматывается под безжалостно сминающими кашку и одуванчики шинами дорога, наматывая на колеса километры, как обреченно несутся им навстречу дома и деревья, и молчала.

Добрый эльфик часто намекала на что-то, хихикала, говорила о каких-то возможных отношениях между Машей и Толей... И тоненько напевала, безнадежно фальшивя: "Я буду долго гнать велосипед...", посматривая лукаво и хитренько. Маня ее не слишком понимала, догадываясь об одном: Элечка знает гораздо больше Маши. Но ей сразу становилось неприятно от этих нехороших намеков и взглядов, и она переставала слушать подругу, не решаясь ее прервать - добрый и преданно любящий Машку эльфик не заслуживал никакой грубости и бестактности.

Потом Маше тоже купили велосипед. Толя научил ее кататься, сначала придерживая велосипед вместе с Маней за багажник, а потом незаметно, потихоньку его отпуская. И ее ободранные от постоянных падений коленки, покрытые едва заживающими корками, все лето нагоняли страх на бабушку и мать...