Вера Крыжановская - Из царства тьмы

• Название: Из царства тьмы
• Автор: Вера Крыжановская
• Жанр: Ужасы и Мистика

Что представляет собой мир, в котором мы живем? Кто есть мы и каков смысл бытия? Эти вопросы всегда волновали и будут волновать людей, потому что наши знания об окружающем нас мире и о нас самих ограничены. Это Тайна, которую мы, люди, пытаемся разгадать.

Книги Веры Крыжановской («Эликсир жизни», «Маги», «Гнев Божий», «Смерть планеты» и «Законодатели») являются тем волшебным зеркалом, через которое мы можем заглянуть в невидимый для нас мир Тайны, существующий рядом с нами, узнать некоторые фундаментальные законы бытия и ответить на многие вопросы. Автор книг, Вера Ивановна Крыжановская (псевдоним — Рочестер) записала эти книги на рубеже XIX–XX веков через некий волшебный канал информации. Ее творческий талант облек полученную информацию в захватывающую художественную форму, увлекающую нас в прекрасное путешествие в мир Тайн, которые могут превратиться, как это случилось с героями книг, в фактическую действительность.

---

Багровая от бешенства и негодования, дама сначала не могла говорить, а когда несколько оправилась, то крикнула:

— Как вы смеете говорить это! Вы оскорбляете меня, вместо того, чтобы лечить! Дикарь, никогда не имевший дела со светской женщиной! Знайте, неуч, что единственное мое колдовство — моя красота, а мои домашние дела вас вовсе не касаются. Не желаю я вашего шарлатанского лечения и предупрежу моих друзей, что вы не врач, а шпион. Найду других, которые вылечат меня.

— Сомневаюсь. В вас уже есть зачатки рака, и вы неизлечимы для науки, занимающейся врачеванием одного только физического тела.

Не ответив ничего, она выбежала, злая, как фурия.

Когда вечером Вадим Викторович рассказал этот эпизод князю, оба от души посмеялись.

— Ты уж слишком неделикатный врач. Ну, можно ли разоблачать дамские тайны, да еще говорить, что болезни ее происходят от «светских шалостей» и их нельзя излечить ни поездками на воды, ни волнениями рулетки.

— Ты прав, Алексей, я был неделикатен. Но знаешь ли, иногда получаешь наслаждение кинуть правду в лицо этим беспутным людишкам, хотя бы это удовольствие и щедро оплачивалось градом почетных эпитетов «дикаря», «неуча», «шпиона» и «шарлатана», которыми дама осыпала меня, — добавил доктор, смехом вторя приятелю.

Несмотря на неудовольствие, испытанное некоторыми вследствие слишком большой откровенности индусского врача, прилив публики в герметическую лечебницу все увеличивался. Там совершались действительно чудесные исцеления: «неизлечимые» находили телесное и душевное здравие, а Равана-Веда едва успевал удовлетворить своих пациентов. Он принимал исключительно в лечебнице и в определенные часы, наотрез отказываясь от приглашений на дом, ради сохранения свободы и отдыха. К тому же, его сердце болело, потому что Мэри покинула Петербург.

На удивление светских знакомых, считавших Зельденбург неблагополучным местом, населенным злыми духами, она уехала в замок, куда ее влекли воспоминания, еще жившие в душе. Там разыгралась мрачная драма, отнявшая любимого человека, а страх она поборола давно. Поэтому она решила провести недель шесть в Зельденбурге и отправилась туда с Пратисуриа и такой же бесстрашной, как и она, прислугой.

При виде замка, где зародилась ее первая любовь, в ней пробудилось странное чувство и охватила тоска по чему-то, навсегда потерянному. Каждое место здесь, каждый предмет говорили ей о нем: лодка напоминала прогулку при луне, зала говорила о празднике, когда она танцевала с ним, а прежняя комната — о признании в любви и первом поцелуе Заторского. У нее появилось страстное желание снова увидеть черты прежнего жениха, и она вспомнила, что в будуаре баронессы, на письменном столе, стоял большой, раскрашенный портрет доктора, но его уже не было, а ящики оказались запертыми. Она решила отпереть их своими ключами, и к ее удивлению один подошел. В верхнем ящике, между разной мелочью, она нашла акварельный портрет Вадима Викторовича, в рамке черного дерева с инкрустацией. Писан он был, вероятно, даровитым художником, судя по разительному сходству. Мэри поставила портрет перед собой, облокотилась и любовалась дорогими ей чертами, и чем больше вглядывалась она в смотревшие на нее, как живые, глаза, тем сильнее болезненная горечь сжимала ее сердце.

Он-то счастлив, потому что умер, а она?.. Ах, почему она не умерла тогда по возвращении из Зельденбурга? Сколько можно было бы избежать страдания, никогда не упала бы она в бездну зла, куда толкнуло ее обнищание… Колющая боль во всем теле и глухое ворчание Пратисуриа напомнили ей, что мысли ее блуждают уже по запретной области. О! Как хорошо ее стерегли!..

Сухо рассмеявшись, она встала, поласкала тигра, к которому привязалась за это время, и вышла, захватив портрет: здесь он никому не нужен, а для нее — это драгоценное воспоминание.

Далее время текло спокойно.

Мэри читала, училась, гуляла и мечтала. Она видела и баронессу, растрепанную и окровавленную, которая бродила по стеклянной галерее, а раз та даже пыталась кинуться на нее.

Страждущий дух кипел ненавистью, но Мэри сумела укротить его, и с тех пор призрак не появлялся.

В назначенное время она вернулась в Петербург. Портрет Заторского она взяла с собой и решила спросить Лили, где он погребен, ей хотелось как-нибудь съездить на его могилу. Это не запрещалось ввиду того, что члены братства часто были вынуждены присутствовать при погребальных церемония, где их отсутствие могло бы возбудить подозрение; они избегали только входить в церкви.

Наступила осень, теплая и великолепная, редкая для Петербурга. Многие семейства уже возвратились в город, и столичная жизнь несколько оживилась.

Между знакомыми Мэри была некая баронесса Догель, женщина очень светская, веселая и постоянно искавшая новых развлечений. Мэри и прежде знала ее, но потом потеряла из вида, а теперь встретила в одном кружке оккультистов, потому что баронесса кокетничала «заповедными» науками и воображала себя принадлежащей к тайному обществу, члены которого, однако, остерегались посвящать ее в свои дела. У баронессы был сын, которому предстояли экзамены, и поэтому она раньше вернулась из имения, где провела лето.

Ее подвижный ум уже изобрел благотворительный базар, выручка с которого предназначалась на пособие выгоревшей деревне. Узнав о возвращении Мэри, она тотчас отправилась просить ее принять участие в базаре.

— Это будет превесело. Все продавщицы должны быть костюмированы, а вам, между прочим я оставила прелестный киоск. Кроме того, у нас припасены две удивительные приманки: князь Елецкий и привезенный им из Бенареса индус, который знаменит своими положительно чудесными исцелениями. Надо сказать, что помимо его медицинских познаний Равана-Веда очень красив, предсказывает будущее и разоблачает настоящее и прошедшее лучше всякого Нострадамуса. Ему также отводится отдельный киоск, и ручаюсь, что вокруг соберется огромная толпа.

— Но если я буду продавщицей, мне нельзя будет обратиться к этому волшебнику, а между тем, я очень хотела бы узнать свое будущее, — сказала Мэри, смеясь.

— Не беспокойтесь, я дам вам в помощь свою племянницу, и вы всегда сможете сбегать поболтать с чародеем. Лили Козен также взялась продавать, а ее отец пожертвовал для базара несколько древних, очень редких вещей.

Наконец, настал день базара, и его разнообразное художественное устройство делало честь вкусу и изобразительности баронессы.

Каждый киоск по своему убранству и стилю соответствовал продававшимся в нем предметам и костюму продавщицы.

Одетая весталкой Лили торговала в украшенном статуей Вести гроте огнем: оригинальными лампами, ночниками, керамической посудой с душистым маслом и спичками.

Мэри, в костюме итальянки, продавала цветы, мозаичные вещи и мелочи.

В палатке напудренная маркитантка предлагала вина, ликеры и тартинки. Одной из небольших приманок, собиравших публику, оказался князь Елецкий, продававший любовное зелье, восточные духи и талисманы, а его друг Равана-Веда являлся опасным конкурентом. В небольшой пагоде, вход в которую охранял факир, «индийский чародей» предсказывал будущее, показал волшебное зеркало и открывал прошедшее. Факир записывал на дощечке порядок номеров посетителей и собирал в плетеную из древесной коры чашечку плату за вход. Выходившие из пагоды были кто в смущении, кто в восхищении, но все одинаково поражены, и утверждали, что индус настоящий «колдун».

Мэри также овладело жгучее любопытство. «Хотела бы я знать, какой конец ожидает меня? Может быть, такой же ужасный, как Ван-дер-Хольма, потому что другой будущности у меня нет. Но если он это угадает, или кто я такая, то в этом случае окажется действительно настоящим колдуном». Улучив удобную минуту, она побежала к пагоде и по праву продавщицы, которой нельзя терять времени, была пропущена вне очереди.

Внутренность крошечной пагоды тонула в полумраке, в глубине виднелось большое, задрапированное черным, магическое зеркало с мутной поверхностью, по сторонам маленького столика стояли два кресла и там же стоял индус, прибиравший что-то в открытой коробке. Любопытным взором окинула Мэри высокую и стройную фигуру «чародея», одетого в длинную белую тунику с кисейной чалмой на голове. Не отдавая себе отчета почему, но ее охватило жуткое чувство, когда индус предложил ей сесть и спросил, что она желает.

— Скажите мне, если можно, спокойно ли пройдет моя жизнь и, главное, каков будет мой конец, то есть, какая смерть ждет меня? — и она протянула ему руку.

Индус взял ее и нагнулся над атласной ладонью. Пальцы прорицателя были холодны, и Мэри показалось, будто они слегка дрожали.

— Жизнь, подобная избранной вами, сестра Ральда, не может протекать тихо и безмятежно. Окружающие духи тьмы стерегут вас и создадут на вашем пути множество преград, а душе вашей причинят немало страданий. Ад требует платы за расточаемые им «блага земные».