Анна Тимофеева-Егорова - Держись, сестренка!

• Название: Держись, сестренка!
• Автор: Анна Тимофеева-Егорова
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1983

Аннотация издательства

Герой Советского Союза Анна Александровна Тимофеева Егорова — одна из немногих женщин, летавших в годы войны на грозных боевых машинах — штурмовиках. Увлекательно рассказывает era о судьбе простой деревенской девушки, ставшей строителем Московского метрополите на инструктором Осоавиахима С большой теплотой А.А. Тимофеева Егорова вспоминает об однополчанах, с кем крыло в крыло летала на боевые задания Книга привлечет внимание широкого круга читателей.

---

Девушки с «петляковых», сохраняя боевой порядок, встретили «мессершмитты» сильным сосредоточенным огнем. Первый вражеский истребитель сбила Маша Долина, второй — А. Скобликова, третий уничтожили совместно Е. Тимофеева, К. Фомичева и М. Кириллова, а четвертый сгорел от огня В. Матюхиной и М. Федотовой. Экипажи Язовской и Шолозовой тоже успешно отразили несколько атак истребителей. Боевое задание девятка девушек на пикирующих бомбардировщиках выполнила успешно. И мне было приятно узнать об этой фронтовой новости: все-таки не только брат, но и наша сестра!..

Мы продолжали летать на Малую землю, Голубую линию — штурмовали и бомбили корабли противника в Черном море, совершали налеты на аэродромы, железнодорожные узлы, эшелоны с техникой и живой силой противника. Такая работа требовала тщательной подготовки, и мы, порой летая с утра до вечера, все-таки успевали готовиться к каждому заданию.

В один из таких дней в ожидании приказа на вылет пилоты, улегшись «солнышком» в круг, голова к голове, — приготовились по очереди рассказывать смешные истории. Если выходило не смешно, то незадачливый автор получал щелчок по лбу (своего рода психологическая разрядка).

Неожиданно с КП прибежал посыльный.

— Боевой расчет, к командиру полка! Все бросились бежать к штабной землянке. Подполковник Козин — в гимнастерке, при орденах, без головного убора — стоял у стола. Светло-русые волнистые волосы его лежали волосок к волоску, и казалось, будто он только что из парикмахерской: легкий ветерок в нашу сторону доносил запах тройного одеколона. На этот раз его заветная трубка лежала на пепельнице — расплющенной гильзе от снаряда. И Михаил Николаевич не спеша принялся объяснять нам предстоящую боевую задачу:

— На станции Салын, на Керченском полуострове, скопилось много эшелонов с техникой и живой силой противника. Ваша задача — нанести бомбовый удар и штурмовка эшелонов, с тем чтобы гитлеровцы не успели перебросить их на Тамань, через Керченский пролив. Ведущим назначаю летчика Усова. Маршрут вашего полета давайте продумаем и проложим вместе. Мне думается, надо идти бреющим над Азовским морем, выскочить внезапно на станцию и нанести удар.

Мы все разложили карты и ждали окончательного решения о маршруте.

Усов, как всегда чему-то улыбаясь, прищурив глаза, прикладывал к карте то масштабную линейку, то целлулоидный транспортир. Наконец он объявил нам поворотные ориентиры, путевое время и компасные курсы.

Маршрут полета выглядел не совсем обычно. Вместо прямой — зигзагообразные линии, похожие на змейку. Обратный путь также был змеевидный, но змейка вилась по другому пути. Общая продолжительность полета получилась близкой к предельной, так что командир полка приказал сделать над целью один заход — и домой.

А предстоящий маршрут получился необычным потому, что все пункты, прикрытые сильным огнем зенитной артиллерии, и аэродромы, где базировались истребители противника, нам следовало обойти стороной. К тому же наш заход на цель рассчитывался как бы с тыла, откуда немцы, конечно же, меньше всего нас ждали.

Ведущий нарисовал боевой порядок, указал каждому из нас место в строю и спросил:

— Ну как, орлы, всем все ясно?

— Ясно! — ответили летчики разом.

— Тогда — по самолетам!

Взвилось над аэродромом ракета — мы вырулили на старт и пошли но очереди на взлет.

Следом излита ют истребители прикрытия из братского полка — шестерка ЛаГГ-3 под командованием капитана В. Истрашкина. Подлетая к Азовскому морю, мы начали снижаться, но тут гитлеровцы открыли по нам огонь из пушек береговой артиллерии. На моих глазах вспыхнул и горящим факелом рухнул в море самолет капитана Покровского. Мне показалось, что на какое-то мгновение наши группа даже замедлила свой полет, а затем ведомые молча подтянулись к ведущему, и мы опять устремились вперед, к цели.

— Господи! За что же его?.. — вырвалось у меня с детства заученное обращение к богу.

Тит Кириллович Покровский… Он пришел к нам в полк уже боевым летчиком с тремя орденами Красного Знамени. Удивляло пас назначение капитана — командиром звена. «Такого летчика, и только командиром звена?» — шептались однополчане. Ведь первый орден он получил еще за бои у озера Хасан, второй — в финскую войну, третий — в самом начале Великой Отечественной. Иногда Кирилыч, как мы стали звать Покровского, уважительно к его возрасту — а был он с 1910 года, старше нас всех, — забывшсь, рассказывал летчикам смешные истории, якобы происходившие с ним, и мы хохотали. Но чаще он был как-то замкнут, на долгое время уходил в себя. Мы знали, что Покровский 22 июня 1941 года дважды разгонял на сроем бомбардировщике Як-4 (ББ-22) строй фашистских самолетом. Командир эскадрильи 136-го скоростного бомбардировочного авиаполка, он девять раз был сбит за первые три месяца войны, но отважного воздушного бойца ничто не останавливало перед врагом.

Как-то после ужина на аэродроме около станицы Попо-вическая мы затеяли танцы. Покровский сидел очень грустный, ни с кем не разговаривал. Тогда я подошла к нему в пригласила на вальс.

— Спасибо, Егорушка. Пойдем лучше погуляем, — сказал Кирилыч.

И мы вышли. Вечер был теплый, светила луна. Мы направились вдоль станицы, и вдруг капитан поведал мне свою историю. Когда его сбили в девятый раз, самолетов в полку больше не стало. Летчиков оставалось человек пять-шесть, их отправили в учебно-тренировочный авиаполк для переучивания на новую материальную часть. Однако и там новых самолетов не оказалось — это был конец 1941 года. Тогда-то Покровский в порыве гнева и высказался о наболевшем, что тревожило многих. Комэск погорячился. Неосторожно были сказаны какие-то слова, и родился злостный навет. Покровского строго наказали. Тогда товарищи его написали письмо самому Михаилу Ивановичу Калинину о несправедливости — Покровский был реабилитирован с возвратом наград, партийного билета. А после этой истории он и был назначен в наш 805-й штурмовой авиаполк.

…И вот не стало Кирилыча. Самолет вспыхнул — и навсегда ушел от нас бесстрашный летчик, честный и мужественный человек.

После гибели Покровского истребителей прикрытия мы потеряли: видимо, где-то на высоте завязался воздушный бой. А через некоторое время, пересекая береговую черту, наша группа наскочила прямо на аэродром противника Я посмотрела на землю, и стало как-то не по себе — не то жарко, не то холодно: на стоянке под заправкой горючим выстроилось около тридцати, а то и больше двухмоторных бомбардировщиков с крестами! Навстречу нам по взлетной полосе уже взлетали «мессершмитты». Ведущий группы Усов, не раздумывая долго, открыл по ним огонь. Мы, его ведомые, тоже не зевали и ударили по фрицам из всех пушек и пулеметов. Реактивный снаряд, посланный летчиком Костеровым, огненной кометой ударился в бомбардировщик — тот подпрыгнул, опустился и пополз в сторону, затем резко развернулся, одним крылом запахав землю, а другое крыло неестественно задрав вверх, и взорвался. Кто-то, очевидно, подумает: как это можно было рассмотреть в считанные минуты боя такие подробности? Дело в том, что на разборе боевых вылетов летчики и воздушные стрелки подробно и, как правило, очень эмоционально передавали все, что смогли увидеть во время выполнения задания, — обстановка воспроизводилась довольно точная. Все это составляло наш боевой опыт.

В тот раз наш ведущий поджег два «мессершмитта», не успевших взлететь. Я продолжала строчить длинными очередями по стоянкам бомбардировщиков, стараясь в оставшиеся секунды до сближения с землей выпустить как можно больше снарядов и эрэсов. Прочесав аэродром, мы развернулись домой. А на станцию Салын вылетела следующая группа. В тот день в полку были потери — мы недосчитались пяти своих экипажей.

Сейчас, спустя годы, читаешь во многих книжках о былом ужо ставшую дежурной фразу; «Шла война…» — мол, так па ной все и положено, ничего вроде удивительного. Ой, как же это, однако, было тяжко, порой просто невыносимо — переживать гибель своих друзей. Эти незаживающие рапы болят до сих пор…

После того боевого вылета я, помню, вылезла из кабины и, не снимая парашюта, шлемофона, побежала в сторону от стоянки самолетов, не в силах больше сдержаться, упала и разрыдалась.

Механики молча свертывали, будто саваны, чехлы не вернувшихся из полета машин, а я все плакал», и перед глазами все стояли падающие в море и на землю мои боевые друзья…

— Вы очень устали, Егорова? — услышала вдруг над собой голос командира полка. — Отдохните, успокойтесь. Н не включил вас в следующую группу боевого вылета.

— Нет, нет, я полечу! — вскочила я. — И пожалуйста, не делайте исключений, не обижайте меня!

И вот уже самолет заправлен горючим, подвешены бомбы, эрэсы, заряжены пушки, пулеметы. Я вижу взлетевшую в воздух ракету и снова торопливо лезу в кабину, на ходу вытирая заплаканное лицо.

Сейчас ведущим у нас идет Петр Тимофеевич Карев. Я любила с ним летать. Лучшего ведущего в полку не представляла, в полете с ним было как-то по-домашнему просто: то шуточку скажет, то прибаутку отпустит-да перед самой атакой!.. Глядишь и не заметишь, как три-четыре заходи ни цель сделали. Судьба неоднократно прощала ему дерзкие, а то и откровенно бесшабашные выходки в небе.