Анна Тимофеева-Егорова - Держись, сестренка!

• Название: Держись, сестренка!
• Автор: Анна Тимофеева-Егорова
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1983

Аннотация издательства

Герой Советского Союза Анна Александровна Тимофеева Егорова — одна из немногих женщин, летавших в годы войны на грозных боевых машинах — штурмовиках. Увлекательно рассказывает era о судьбе простой деревенской девушки, ставшей строителем Московского метрополите на инструктором Осоавиахима С большой теплотой А.А. Тимофеева Егорова вспоминает об однополчанах, с кем крыло в крыло летала на боевые задания Книга привлечет внимание широкого круга читателей.

---

Ночью забарабанили в окно. Слышу, хозяйка спрашивает:

— Кто там?

— Егорову в штаб!

— Не пущу, — запричитала моя благодетельница. — Виданиое ли дело, чтобы девчонку так мытарили! Не успела обсохнуть, отогреться, а ее опять будят. Нет парня поднять ночью — все ее да ее…

Я спрыгнула с печи, быстро оделась, взяла наган, засунула в голенище унта карту и только вышла на крыльцо, как подъехала машина.

Начальник штаба эскадрильи старший лейтенант Листаревич выскочил из «пикапа» и виновато сказал:

— Извини, Аннушка, что не дали тебе отдохнуть. Срочно вызывают в штаб фронта для доклада о кавалерийских корпусах, которые ты сегодня разыскала.

Листаревич по натуре очень жизнерадостный, веселый, любит пошутить, посмеяться, но в последние дни его как подменили. Он узнал о новых зверствах фашистов в его родной Белоруссии, на Гомельщине, а там ведь отчий дом, старенькие мать-учительница, отец-связист. Тяжко на душе у Константина Семеновича, но он и виду не подает. Стал, кажется, еще более энергичен, работает с удесятеренной силой. Эскадрилья наша хотя и предназначалась для связи, но выполняла кроме связи разведку в прифронтовой полосе, розыск частей, соединений, о которых но было сведений в штабе фронта.

Начальнику штаба приходится часто оставаться за командира эскадрильи. Он с удовольствием сам бы полетел на задание, ему полеты больше по душе, чем штабная работа, — ведь он в прошлом летчик-истребитель, летал на И-16. Но подвело зрение…

В Каменск, где располагался штаб Южного фронта, мы с Листаревичем приехали за полночь, и тут же дежурный ввел меня в ярко освещенную комнату. Я увидела группу генералов вокруг большого стола с картой и растерянно остановилась, не зная, кому докладывать.

— Вы летали на поиски кавалерийских корпусов? — наконец спросил кто-то меня.

— Да, я летала.

— Покажите па карте, где находятся конники Пархоменко и Гречко.

Я волновалась, долго водила пальцем по испещренной цветными карандашами оперативной карте, а найти нужный район не могла.

— Может, я лучше по своей? — попросила я тогда генералов и вытащила иэ-за голенища унта старенькую, с проложенными вдоль и поперек курсами, но понятную мне полетную карту. Все рассмеялись раскатисто и дружелюбно, в мне стало как-то легко, напряженность исчезла.

Докладывая обстановку, сама не знаю почему, я обращалась не к командующему, а к какому-то представительному усатому человеку. Он, улыбаясь, показывал мне из-за спины командующего пальцем: дескать, к нему обращайся, он здесь старший. Но меня как магнитом уводило, и я, докладывая, опять обращалась не к командующему, а к усатому с добрым лицом.

Когда все показала и рассказала, меня отпустили. Выйдя, я поинтересовалась у сопровождающего меня командира:

— Кто этот с усами? —

Член Военного совета фронта Корниец…

Из Каменска мы вернулись под утро. Не успела я как следует согреться и заснуть, как опять:

— Звонили из штаба фронта. Приказали тебе лететь к Пархоменко — отвезти рацию и офицера связи. Полетишь по известному тебе вчерашнему маршруту.

На прежнем месте корпуса не оказалось — скрылся где-то. Я, потеряв надежду на успешный поиск, решила посадить самолет и поспрашивать у местных жителей. Развернувшись над заснеженным хутором, приземлилась у крайнего домика и, не выключая мотора, побежала к мазанке. Метелица намела сугробы снега, ветер валил с ног, бежать было очень тяжело. Постучала в окошко. Выглянул старик. Спрашиваю:

— Дедушка, здесь наши не проходили?

— Немцы тут, сынок, немцы!..-крикнул старик и, будто испугавшись своих слов, замахал руками.

Я заторопилась к самолету. Но, пробежав самую малость, остановилась. Случилось непонятное — ноги отказали…

— Ой, лиха беда, сынок! Тикай швыдче! — послышался знакомый голос.

Я оглянулась и увидела возле хаты старика. Он стоял раздетый — в одной рубахе и валенках. Вытянутой рукой показывал на двух немцев, бегущих с другого конца улицы, но тут же упал под выстрелами автоматов.

Едва держась на ногах, кое-как я доковыляла до самолета и под градом пуль взлетела…

А конников Пархоменко я все-таки нашла. Вся местность и хутор сильно обстреливались. Села, быстро подрулила к какой-то хате. При помощи офицера связи подтащила самолет ближе к сараю. Обстрел усилился. Мы взяли из кабины рацию и потащили в дом.

— Опять прилетел? — недовольно спросил Пархоменко, увидев меня. — Демаскируешь ты нас своим «кукурузником», давай немедленно улетай отсюда.

— Вот обстрел кончится — и улечу.

— Обстрел не кончится, — сказал генерал, — Мы будем отходить. Танки против нас идут. Улетай!

Я побежала к самолету, стала запускать мотор, но он неожиданно отказал. Замерз.

— Давай жги «кукурузник», мы отступаем! — крикнул Пархоменко.

— Товарищ генерал, — взмолилась я, — пожалуйста, дайте лошадь отбуксировать самолет.

— Нет у меня лишних коней, сам видишь, в каком положении!

Но лошадь все-таки дал. Нашлась и веревка. Привязала я ее к оси шасси двумя концами, у коня на шее сделала подобие хомута, присоединила все, взяла лошадь под уздцы и тронулась вместе с обозом в путь. К счастью, пошел сильный снег, а там и ночь наступила и скрыла нас от вражеских снарядов.

Остановились мы в каком-то селе. Попросила я хозяйку нагреть воды, слила в чугун масло и тоже поставила в печь. Потом помощники из конников помогли мне залить в бачок уже горячее масло, облили карбюратор мотора горячей водой и стали запускать. К всеобщей радости, мотор чихнул раз-другой и заработал.

— Разрешите улетать, товарищ генерал? — спросила я Пархоменко.

— Улетай! Возьми вот пакет и раненого, а на меня, старика, не сердись. На войне все бывает. Я ведь тебя за парня принял, а ты…

В эскадрилье уже знали о всех моих бедах — им сообщили радисты кавалерийского корпуса, наладившие связь.

Прилетев на свой аэродром, я села, зарулила самолет на стоянку, но рядом не обнаружила машины лейтенанта Алексеева. Вокруг все было разбросано в каком-то беспорядке.

— Что случилось? — спросила я механика Дронова.

— Погиб лейтенант Алексеев.

— С кем летал?

— Со штурманом лейтенантом Грачевым. Грачев жив, только сильно покалечен…

Больно защемило сердце, на глаза навернулись слезы, и я, едва передвигая ноги, пошла со стоянки.

— Что вы, Егорова, не идете, а плететесь? — слышу сердитый голос майора Булкина. — Где пакет от командира кавалерийского корпуса? Вас давно ждут. Поторапливайтесь!..

Я достала из планшета пакет, передала майору, а сама пошла искать комиссара Рябова и парторга Иркутского. «Как же так? — думалось мне.-Погиб наш товарищ, летчик… Надо созвать людей, помянуть добрым словом. Как же так?..»

Ни Рябова, ни Иркутского на месте не оказалось. Они улетели еще утром в кавалерийский корпус. Откровенно говоря, мы немножко недолюбливали Булкина за его высокомерие, сухость, грубоватость. Алексей Васильевич Рябов был полной его противоположностью. Зачастую комиссар сам летал как рядовой летчик, но находил время и по душам поговорить, и поругать, если заслужил. Однако если и поругает, то на него не обидишься.

Парторг Иван Иосифович Иркутский был под стать нашему комиссару — чуткий, добрый, внимательный и штурман отличный. Особенно он отличался в розыске частей, попавших в окружение. В эскадрилье шутили, что парторг даже под землей отыщет. Как-то в поиске отряда конников Иркутский с летчиком Касаткиным наскочили на немецкие танки. Те незамедлительно их обстреляли. А вскоре Иркутский заметил в одном населенном пункте людей с охапками сена, суетившихся вблизи домов. Иван Иосифович предложил Касаткину посадить машину. Когда приземлились, выяснили, что в селе был именно тот отряд, который они искали. В целях маскировки кавалеристы укрыли коней в сараи, хлевы, даже в коридоры жилых домов. Задание экипаж выполнил.

В эскадрилье считали парторга Иркутского везучим. С летчиком Касаткиным он садился на минное поле — все обошлось удачно, оба остались живы и невредимы. С летчиком Сборщиковым парторг полетел как-то на разведку дорог в район Николаева. В пути им повстречались десять Ю-87 под прикрытием истребителей Ме-109. Истребители набросились на беззащитный У-2. Тогда Сборщиков посадил машину прямо по курсу, и они с Иркутским побежали от самолета в разные стороны. Гитлеровцы сделали несколько заходов по самолету, обстреляли и бегущих летчиков, но безуспешно. Весь У-2 был в пробоинах, однако не загорелся, а летчики, как говорится, отделались легким испугом. Возвратились они домой после разведки, а аэродром только что разбомбили, все поле опять усеяно минами, словно тюльпанами, как садиться?.. На земле им выложили крест, запрещающий посадку. Но Сборщиков все-таки посадил машину, маневрируя на пробеге между воронками и минами, как заправский циркач. За разведданные экипаж получил тогда благодарность от штаба фронта. А за посадку при запрещающем знаке — взыскание от комэска.