Нил Гриффитс - Предательство в Неаполе

• Название: Предательство в Неаполе
• Автор: Нил Гриффитс
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Транзиткнига,
• Жанр: Детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-030701-2, 5-9713-0167-5, 5-9578-2550-6

Десять НЕЛЬЗЯ в Неаполе:

НЕЛЬЗЯ брать такси в аэропорту, не зная точного маршрута.

НЕЛЬЗЯ бродить по темным переулкам в районах, не предназначенных для туристов.

НЕЛЬЗЯ переходить улицы так, как неаполитанцы, — чтобы научиться этому, требуется целая жизнь!

НЕЛЬЗЯ возвращаться к прежней возлюбленной. В одну реку дважды ие войти!

НЕЛЬЗЯ использовать свой убогий итальянский — если вы в состоянии заказать пиццу, это не значит, что способны правильно понять неаполитанца.

НЕЛЬЗЯ воображать себя героем боевика — вы всего лишь в отпуске. Не впутывайтесь в авантюры.

НЕЛЬЗЯ спать с чужой женой, если в загородный дом вас пригласил именно ЕЕ МУЖ.

НЕЛЬЗЯ помогать молоденькой девушке, связанной с мафией, — как бы она ни просила.

НЕЛЬЗЯ игнорировать совет убраться нз города, если этот совет дают громилы, ворвавшиеся в ваш номер.

И — ГЛАВНОЕ:

НЕЛЬЗЯ ЗАБЫВАТЬ — и судья, и полицейский, и квартирная хозяйка, и повар в ресторане, и бродяжка с улицы прежде всего НЕАПОЛИТАНЦЫ, а вы — ЧУЖАК.

ПОМНИТЕ ЭТО — ЕСЛИ ХОТИТЕ ОСТАТЬСЯ В ЖИВЫХ!

---

— Я только что говорила Джиму: если бы он побыл здесь подольше, то мог бы прийти и посмотреть, как ты работаешь. Посмотреть на гангстеров в клетке.

Алессандро на мгновение напрягается, но отвечает вполне дружелюбно:

— Конечно, конечно. У меня очень интересный процесс, Джим, очень интересный.

И он принимается рассказывать ту же историю, что мне поведала Луиза, но уже подробнее. Процесс длится уже десять месяцев, в нем бездна головоломок, много обвиняемых, pentito, политический нажим со стороны министерства юстиции, ответственность перед семьями жертв, шумиха в прессе. И венец всему: процесс нужно завершить в течение четырех недель. Сплошная головная боль, говорит Алессандро и стучит костяшками пальцев по виску.

Когда он умолкает, я спрашиваю:

— А почему вы выбрали суд по делам об убийствах?

Алессандро бросает взгляд на Луизу, и я пугаюсь, не ляпнул ли чего лишнего. Но в этот момент, к моему облегчению, подают горячее. На тарелке лежит обжаренный кальмар, фарфорово-белый, распластанный и выпотрошенный, как после вскрытия. Потом принесли тарелочки поменьше. Грибы с зелеными овощами, похожими на переваренные брокколи.

Луиза поясняет:

— По-моему, это лучшие грибы во всей Италии. А это, — она указывает на зеленые овощи, — friarielli. Местное лакомство. Вид у них, может, и не особенно аппетитный, зато вкус восхитительный. — Глаза ее блестят в предвкушении.

Я кладу это лакомство себе в тарелку. Вспоминаю, что не получил ответа на заданный вопрос. То ли его по какой-то причине мимо ушей пропустили, то ли не расслышали — посетителей все больше, шум усиливается. Я повторил свой вопрос.

Алессандро опускает нож с вилкой на тарелку, ставит локти на стол, сцепляя руки над кушаньем.

— Все просто, Джим. Убить человека — дело серьезное. Это тебе не какая-нибудь кража или грабеж. Мотивом убийства никогда не может стать нужда, потребность. Нет у человека потребности в смерти другого человека. Такое невозможно. Для того, кто украл, я могу найти множество оправданий, но их нет для человека, который умышленно убивает. Когда я служил обычным судьей, всем было известно: если ты совершил преступление, постарайся попасть к Алессандро Масканьи — он поймет тебя и добьется, чтобы ты оказался на свободе. На самом деле было не так, но люди этому верили. На юге Италии много бедноты. Положение не из простых. Организованная преступность поддерживает многих бедняков. Много раз я возлагал вину в первую очередь на общество и только затем — на преступника. А вот с убийством все обстоит сложнее. Здесь у нас, в Неаполе, много убийц. Это тебе не Лондон. Я обязан изучить человека, который совершает такое преступление. Могу сказать, что я знаю наше общество. Если не углубляться в психологию, все убийцы в Неаполе — на одно лицо. Каморра. Так что это очень важно.

Говорит Алессандро спокойно и легко, будто случай забавный рассказывает, но я чувствую, какую громадную значимость вкладывает он в свои слова. Его приветливость обезоруживает, его готовность к общению очаровывает. По правде говоря, я так и не понял до конца, чем он все-таки занимается и кто он такой. Мне еще никогда не приходилось встречаться с судьей. Сомневаюсь, что в Англии такая возможность вообще представится, однако если бы довелось познакомиться с каким-нибудь английским прокурором, то, уверен, на Алессандро он не походил бы. Возможно, говоря на чужом языке, Алессандро вынужден выражать свои мысли упрощенно, но в его последних фразах я уловил какое-то особое очарование человеком, даже таким, который убивает, и глубокую нравственную потребность понять, отчего совершается столь мрачное деяние, как умышленное убийство. Решение Алессандро взяться за такую работенку, очевидно, было принято никак не из желания заслужить лавры блестящего обличителя гангстеров и не под воздействием привлекательности громких преступлений в сравнении с менее серьезными правонарушениями. Полагаю, он за нее взялся потому, что в таком большом городе, как Неаполь, существует социальный императив, в соответствии с которым человек его склада выбирает подобное поприще. Алессандро явно рассматривает свое занятие как отправление гражданского долга, подкрепленного чем-то вроде политической нравственности. Возможно даже, что законная сторона правонарушения для него дело вторичное. Хочется спросить его об этом, но Луиза говорит:

— Процессы Алессандро легендарны. Каждый из них длится вдвое дольше, чем у любого другого судьи.

Муж ее смеется, понимая, что его уверенность в выборе позиции нам не поколебать добродушным подначиванием.

— В Италии не так, как в британской юстиции, — объясняет он. — Судья старается следовать объективной реальности, а не тому, что происходит в зале суда. — При этих словах Алессандро вычерчивает рамку в воздухе. — В ходе заседания зачастую складывается неверное представление о случившемся. Если мне, судье, что-то неясно, я могу остановить процесс и назначить более тщательное расследование. Я должен быть удовлетворен. — Он смеется. — А когда я удовлетворен, я счастлив.

И, взявшись за нож с вилкой, Алессандро принимается за еду.

Наступает моя очередь рассказать о себе. Луиза спрашивает меня о работе, новом назначении. Догадываюсь, что ей все еще хочется, чтобы я произвел приятное впечатление на ее мужа. Рвения у меня маловато, но я стараюсь, надеясь вызвать у Алессандро интерес, поскольку моя служба определенным образом связана с личностными последствиями социально-экономических тягот. В конце концов, пристрастие к алкоголю и наркотикам и беспризорность суть проблемы политические, если верить, что капиталистическое общество искусственно сохраняет класс обездоленных, во что Алессандро, принимая во внимание его левые взгляды, должен бы верить… Но интерес собеседника не пробуждается. Я вижу, что он хочет что-то спросить, и боюсь, вопрос окажется таким же нелицеприятным, как и мой, насчет того, почему он стал судьей. А боюсь я потому, что ответ мой окажется не столь убедительным. Если быть честным до конца, я понимаю, что не в силах произвести адекватного впечатления, и это меня угнетает. Не очень-то приятно проигрывать в сравнении с Алессандро. Только я ошибаюсь. Он задает совершенно неожиданный вопрос, да так, что застает меня врасплох.

Откинувшись на спинку стула, Алессандро беспечно произносит, как будто безо всякой на то причины или особого намерения:

— Скажите, Джим, а почему вас интересуют пагубные привычки?

Я удивлен, потому что вопрос этот, так сказать, из адвокатской практики. Задан он был, может, и беспечно, зато сформулирован осознанно. Пагубные привычки Алессандро не интересуют, ему интересен я. А у меня нет настроения особо откровенничать. Ощущение такое, будто я игрушка в его руках.

Отвечаю честно как могу:

— Я быстро ко всему привыкаю, это верно. Да только интересует меня не это. Вернее, интересовало. С некоторых пор моя работа меня больше не увлекает. Конечно, раньше я был увлечен — в то время когда мы впервые встретились с Луизой. Зато теперь я чувствую, будто некто, нуждающийся в помощи, высосал из меня все соки. Я не могу придумать ничего нового и не верю ничему, что говорю.

Алессандро резко спрашивает:

— Тогда зачем же продолжать? Зачем вы трудитесь там, где не находите радости? — Как ловко он перевоплотился из адвоката в психолога!

— Быть может, я сам вызываю у себя такое же отвращение, как и моя работа. Поэтому мне все равно, чем заниматься. — Я сухо кашлянул и сделал большой глоток вина.

— Вы очень честны, Джим, и, думаю, в ваших словах есть правда. — Получается, умудренный годами и жизнью человек дает советы молодому и несмышленому.

Этот человек одним тонким вопросом выявил нечто очень существенное в моем состоянии, чего сам я разглядеть не сумел. Причем, вероятно, он считает меня пусть и недалеким, но все же вполне заслуживающим его внимания и интереса. Я оглянулся на Луизу.

— Раздражает, правда? — говорит она задорно.

— Очень, — улыбаюсь в ответ.

Алессандро тоже улыбается. Не иначе, он доволен, что мы выбрались поужинать и все прошло хорошо. Достав из внутреннего кармана пиджака, висевшего на спинке стула, бумажник и ручку, он раскрывает бумажник и вытаскивает визитную карточку. Переворачивает ее и пишет на обороте, затем вручает мне:

— Наш адрес.

— Спасибо.

— А ваш? — говорит Алессандро, протягивая мне авторучку, как видно, весьма дорогую.

Ищу, на чем бы записать. Атессандро вытаскивает еще одну визитку и протягивает мне, повернув обратной стороной. Я записываю свой адрес.

— Мы будем в Лондоне в ноябре. Заглянем к вам?

— Сделайте одолжение, — говорю я, несколько удивленный его рвением. — Буду рад вам в любое время.

— А если вы опять выберетесь в Неаполь, то остановитесь у нас.

«Опять выберетесь»? Ну да: я же завтра уезжаю. Мне до сих пор кажется, что это первый день моего отпуска.